Нить времени

POV Локи - Че, братишка? Напьемся и к шлюхам? - Тор пихнул меня локтем в бок и заговорщически подмигнул. - Иди ты! - я двинул его в ответ. - Ебать ты унылый, Локи! - брат изобразил на лице недовольство, - мы выиграли процесс, тебя выпустили из тюряги, а ты, пиздюк, хочешь испортить мне праздник? Повод устроить праздник, действительно, был. Не без помощи Лизы обвинения против нас с Тором рассыпались в суде, как карточный домик. Все, что прокурор смог доказать — это превышение пределов необходимой самообороны. Мы с Тором получили по одному году условно плюс штраф, и я был освобожден из-под стражи прямо в зале суда. А вот Лафей получил пожизненное. Странно, но когда мне сообщили эту новость, я не злорадствовал, не чувствовал какого-то удовлетворения, хотя, наверное, должен был. Мне было просто все равно — как будто речь шла не о человеке, который с самого детства методично и последовательно пытался разрушить мою жизнь за то только, что я посмел родиться. Сейчас я не чувствовал злости, обиды, страха за свою жизнь и жизнь близких — я не чувствовал вообще ничего. И если почти тридцать лет мою душу медленно и верно выедал гнев на моего отца, то теперь я был от него свободен. Все, что я чувствовал, это безразличие и еще, пожалуй, покой. Сейчас мне не хотелось шумной пьянки и безудержного веселья, не хотелось прикасаться к чужому телу, не хотелось, чтобы меня ласкали чужие губы, хотя видит бог, я живой человек, и тело мое теперь, после того, как я вышел на свободу, отчаянно требовало наверстать упущенное за период вынужденного воздержания. Но шлюх я не хотел. О чем и сообщил Тору. Тот махнул рукой, понимая, что толку от меня сегодня чуть. Я поинтересовался, как здоровье Одина. - Да не дождешься! - весело осклабился Тор, - уже вовсю занимается делами. Я не был удивлен. Один, как хорошее виски, со временем становился только крепче. И даже смерть любимой жены не могла существенно подорвать его здоровье. - Не хочет тебя видеть, - теперь брат выглядел смущенным, - подписал приказ о твоем увольнении. Мне жаль. И это меня не удивило. - Кем он меня заменит? - спросил я Тора, но на самом деле ответ не очень меня интересовал. - Да разве тебя заменишь! - оживился Одинсон, - ты это… пережди чутка…. старик побесится и успокоится. - И что? Позовет к себе опять? А я побегу, как щенок? Нет, Тор! - Но Локи! Одинсон индастриз без тебя... - Нет, Тор, - мягко, но настойчиво перебил я его, - Одинсон индастриз — это гигант, монстр. А я не хочу больше кормить монстра. Тор покрутил пальцем у виска: - Ты ж теперь безработный, чудила! Тор не понимал. Он никогда не поймет. - Я теперь свободен, бестолочь! Одинсон в ответ на мои слова только махнул рукой. - А кстати! - и он полез во внутренний карман куртки, - вот тебе тут русская просила передать. Типа как от Его Высочества. С хрена ли такая щедрость, ну да хер их, королевичей, разберет. И Тор протянул мне кольцо в форме черепа. Перстень Лафея. Мой трофей. Правда говорят: что твое — к тебе вернется. - Спасибо! - я искренне был благодарен брату за то, что отдал мне кольцо, не спрятал в попытке оградить меня от меня же самого — ведь он знал, что получи я кольцо, обязательно попробую им воспользоваться. - Ну че, в музей что ли? Я кивнул головой. - А может того… давай отвезу тебя к девчуле с дочкой, - предпринял брат попытку отговорить меня от посещения музея, - дочка у тебя охрененная! Знаешь, глазенки такие… - Тор! Заткнись и отвези меня в музей! Одинсон опять махнул на меня рукой и потянулся к замку зажигания: - Отбитый ты, Локи, в край! Всегда ж таким был. Я пожал плечами. Не без этого. Через полчаса мы стояли перед тем самым зеркалом. - Ты же вернешься? - спросил Тор, как только я поднял руку, чтобы дотронуться до стекла, - если не вернешься, я ж тебя из под земли достану! Я ж тебя, ебанутое ты создание, тогда отпизжу так, что... - Я вернусь, Тор! - я схватил брата за шею, притянул к себе, коснулся лбом его лба, как однажды в юности. Мне хотелось сказать ему, как много он для меня значит, хотелось сказать, как я счастлив и горд тем, что у меня такой брат. Но как объяснить словами то, что не помещается в сердце? Как выразить всю ту любовь, всю ту благодарность, что чувствовал я сейчас? Потому что он не бросил. Потому что заботился. Потому что, пусть иногда пинками и матюками, но заставлял меня не сдаваться. Он не просто был моим братом, он был моей совестью. Я зажмурился и дотронулся до стекла. А когда открыл глаза, то понял, что у меня получилось. - Получилось! - радостно прошептал я и оглянулся по сторонам. Судя по всему, меня забросило в парк Примроуз. Шел снег — редкие крупные снежинки медленно кружили в воздухе, опускались на мое пальто. Я увидел залитый каток и нескольких детей, со смехом носящихся по льду туда-сюда. Точно! Когда мне было лет пять, в Примроуз зимой всегда заливали каток, и мы с мамой приходили сюда каждый вечер. И не было ничего лучше этих вечеров, когда я, пусть коряво, но как мог, крутил на льду незамысловатые пируэты и знал, что мама смотрит на меня. Я узнал ее тот час же. Она стояла среди прочих родителей, которые наблюдали за своими детьми у бортика катка. На ней была светлая куртка и смешная вязаная шапочка. Я очень хорошо помню эти вещи, она всегда одевалась на каток именно так. Я подошел и встал рядом с ней. Оперевшись локтями на бортик, я посмотрел на лед. - Мама! Мама, ты видела? Ты видела?! - маленький мальчик отделился от группы детей и со всей скоростью, на которую были способны его ножки, полетел к бортику. - Я видела, Локи! - ответила мама и потянулась к мальчику. Я застыл на месте, пораженный — моя мама стояла в полуметре от меня и тянула руки ко мне, маленькому. - Ты молодец, Локи! - мама наклонилась и поправила мне шапку. Господи, неужели я правда все это вижу?! Я видел, как мама развернула меня спиной к себе, слегка подтолкнула за плечи, и я поехал обратно к детям, на ходу обернувшись и помахав ей рукой. Мама помахала в ответ. - Ваш сын? - спросил я, привлекая ее внимание. - Да! - улыбнулась она, - да, это мой сын. - Шустрый, - заметил я. - О! Иногда даже слишком! А Вы? Вы тут с кем? - Ах, нет, - я смутился, - нет… То есть, да. У меня дочь, но ей всего четыре месяца. Я тут просто… смотрю. Мама развернулась ко мне всем корпусом, поглядела. И по мере того, как текли секунды, на лице ее появилось сначала недоверие, а потом что-то сродни испугу. Она меня узнала. - Л...Локи?! - мама отшатнулась и зажала рот ладонью. - Все в порядке! - поспешил успокоить ее я, - пожалуйста, не пугайся! Я ругал себя последними словам. Не хватало только, чтобы сейчас здесь разгорелся скандал. Но, к счастью, мама смогла взять себя в руки. - Локи! - все еще не веря тому, что видит, мама протянула ко мне руку и дотронулась до щеки. Я накрыл ее ладонь своею. - Мама! - я прижался щекой к ее ладони, почувствовал, какая она нежная и теплая, вспомнил ее запах — мяты и немного лаванды, и прикрыл глаза, наслаждаясь такой неожиданной лаской. - Кольцо, - не то спрашивала, не то утверждала мама, видимо, заметив перстень отца у меня на пальце. - Мама, я хотел… - Тссс! - она прижала палец к моим губам, - я знаю, зачем ты здесь, сынок. Я удивленно смотрел на нее: - Но мама, я прошу, выслушай… Теперь она закрыла мне рот рукой: - Ничего не говори, сынок. Не смей ничего говорить! Одно твое слово, одно движение здесь, и… Сынок, ты можешь всем навредить! - Мама, я не хочу никому вредить! - Я верю, мальчик. Верю, мой хороший. И тем не менее… Это кольцо. Ты хотя бы знаешь, что это за кольцо? - Конечно. Есть три кольца. С помощью них можно перемещаться во времени... - С их помощью можно сойти с ума! Три кольца — Змей, Волк, Смерть. Три зверя, что предвещают гибель богов. - Ты хочешь пересказать мне легенду о Рагнереке, мама? - Я хочу, чтобы ты выбросил это кольцо, никогда больше не прикасался к нему! - Но мама! - Упрямый! Из-за этого кольца твой отец стал, как одержимый. А теперь, я вижу, еще и ты. Сынок — эти кольца настолько древние, что ты и представить себе не можешь. Какая сила заключается в них — страшно подумать. Если собрать их вместе — кто знает, какую беду они могут принести. Я стоял, пораженный не только тем, что говорила сейчас мама, сколько собственной глупостью. Ну конечно, Рагнарек! Эту легенду рассказывала мне мама, а я забыл. Или просто не мог сопоставить, или черт знает, что еще. Тогда, если верить древним легендам — а древние понимали в таких вещах — эти кольца лучше, действительно, не собирать вместе. - Я обещаю тебе, мама. Я не буду гоняться за кольцами. - Сынок! - мама крепко обняла меня, поцеловала, а затем отстранилась, - а сейчас иди. - Мама, пожалуйста, позволь мне еще побыть с тобой! - Иди, милый. Ради своей собственной семьи — оставь прошлое в прошлом. Ведь у тебя есть, для кого строить будущее. Странно — я как будто стал хуже видеть, глаза заволокло пеленой слез. - Иди, мой мальчик, - мама подняла руку и вытерла соленую влагу с моих щек, - иди и помни: я люблю тебя. Обещаю, я каждый день буду говорить тебе это. Я поцеловал ее теплые ладони, обнял маму, сказал, как сильно я люблю ее, бросил последний взгляд на маленькую копию себя, закрыл глаза и скомандовал «Домой!» Нужно ли описывать довольную физиономию Тора, когда я появился в комнате с зеркалом. - Быстро сгонял! - он хлопнул меня по спине. Обычно это дружеский жест, но сейчас от его удара я едва удержался на ногах. Тор всегда такой Тор. Он ни о чем меня не расспрашивал, а я не стал ему ничего рассказывать. И каждый из нас знал — мы поступаем правильно. Я отдал ему перстень и попросил брата выкинуть его в Темзу. Сам я сомневался, хватит ли у меня решимости избавиться от кольца. - Отвези меня к Кэт, - попросил я брата, когда мы вышли из музея. - Не вопрос! - отозвался Тор. - Только сначала давай проедем по Слоан стрит? - Что там, на долбанной Слоан стрит? - Булгари, Тор! Одинсон уставился на меня так, как будто я сказал ему, что прошу его заехать не в ювелирный магазин, а по меньшей мере слетать в космос. - Ну ты даешь, мелкий! Ну если ты не позовешь меня шафером…. - Знаю, ты меня отпиздишь. Поехали, Тор! Был вечер, когда мы приехали в Белсайз. В доме, что я подарил Кэт, уже горел свет. Я купил этот дом пять лет назад, даже сам толком не осознавая, зачем я это делаю. Не то чтобы я тогда всерьез думал, что хочу обзавестись семьей. Просто иногда мне хотелось бы этого хотеть. И этот дом тогда показался мне как раз таким, в каком моя предполагаемая семья могла бы быть счастлива. Позже, когда я познакомился с Кэт, я затеял в доме ремонт. Возможно, я не делал ей предложения из-за угрозы, которую представлял Лафей, может, я банально не хотел ответственности, которую накладывает на мужчину семья, может, боялся получить отказ. В любом случае — сейчас я не боялся ничего. Я позвонил в звонок, и Кэт открыла мне дверь. Быть может, эта картина — Кэт в домашних брюках и легком джемпере, а за ее спиной теплый свет прихожей и где-то на заднем плане легкое гукание младенца - останется в моей памяти до конца дней. В том, что я сейчас видел — Кэт, теплый дом, ребенок — и заключалось счастье. Возможно, я должен был спросить разрешения войти — в конце концов, это был ее дом. Но я вошел, не спрашивая, а она впустила. Я произнес одно короткое: «Где?», и она кивком головы показала мне, где сейчас была моя дочь. Я прошел в гостиную. Она лежала на разобранном диване — в окружении игрушек, одетая в светлый костюмчик, смешно дергая ручками и ножками в младенческих перетяжечках. Самое удивительное существо на свете. Моя дочь. - Привееет! - я поднял ее на руки и уткнулся лицом в светлую макушку. Она пахла молочком, детской присыпкой и покоем. И не было на свете лучше запаха. - Я назвала ее Хелой, - негромко сказала Кэт. - Да, Тор говорил мне, - отозвался я, - ты здорово придумала. И это… это много значит для меня, Кэт. - Я знаю, - она протянула руку и погладила по головке нашу дочь. Затем немного неуверенно погладила меня по плечу. - Хочешь поиграть с ней? - Спрашиваешь! - Я к тому, что ее уже пора укладывать, и если ты ненадолго, то можешь поиграть, а если надолго, то может, подождешь, пока я ее искупаю. Или, если хочешь, мог бы сам уложить ее и… - Я не надолго, Кэт, - остановил я поток слов, - я навсегда. На меня смотрели ее полные надежды глаза, и не было ничего, что я любил бы больше. Разве что крошечное существо у меня на руках. - Если позволишь, Кэт. Ты мне позволишь? Из внутреннего кармана пиджака я достал маленькую коробочку, открыл и протянул ей. На черном бархате ярко сверкнул небольшой бриллиант. - Я люблю тебя, Кэтрин Коулман, и хочу, чтобы ты стала моей женой. Она, как будто не веря моим словам, робко дотронулась до колечка. - Соглашайся уже, упрямая ты женщина! Иначе, клянусь, я свяжу тебя и отвезу в церковь в багажнике! И тут она бросилась мне на шею. И застыла, вцепившись в мои плечи, как во что-то единственно важное. Я обнимал одной рукой ее, а другой свою дочь, и чувствовал, как слезы опять закипают в уголках глаз. Я моргнул, прогоняя слезы — если перед матерью я мог их не стесняться, то перед Кэт и дочерью показывать их я не имел права. - Я выйду за тебя, Локи, - прошептала Кэт, и я надел на ее палец обручальное кольцо. И оно было ей велико. - Упс! - женщина потрясла пальцем, и колечко легко скатилось ей на ладонь. Я включил опцию «морда кирпичом» и достал из кармана еще одну бархатную коробочку. Кольцо — точная копия предыдущего — на этот раз подошло по размеру. - Лафейсон! Ты, как всегда в своем репертуаре. Все-то ты предусмотрел! - Кэт, рассматривающая свою ладонь с кольцом на безымянном пальце, сейчас разве что не мурчала от удовольствия. - Я чертовски предусмотрителен, моя кошечка, - и я потянулся к ней и, дразня, слегка прикусил маленькое ушко. Этой ночью мы не могли заснуть. Я торопился и, как только мы уложили малышку, набросился на Кэт, не задумываясь о том, что могу ее напугать таким напором. Но она не испугалась. Она торопилась тоже. Она не расстегивала пуговицы на моей рубашке — она вырывала их с мясом. Она стянула с меня брюки вместе с бельем. Чертыхаясь, она так быстро, как могла, выпуталась из своей одежды и запрыгнула на меня, цепляясь за талию ногами, а за шею руками. - Мой! - и она поцеловала. Нет, она вгрызлась в мой рот и терзала его, пока я мягко не отстранился. - Мой! - и она принялась за мою шею. Она не целовала — клеймила. И я с удовольствием подставлял шею под эти ее поцелуи-укусы, думая, что завтра мне придется прятать засосы. - Мой! - и мы рухнули на постель, и я взял ее сразу же, как только наши тела коснулись простыней. Может, я был чересчур напорист и быстр, но она подгоняла меня. Боже! Она меня разве что не пришпоривала, ударяя пятками по спине каждый раз, как я толкался в нее. И на пике, когда мое тело содрогнулось, а ее выгнулось над кроватью, она вцепилась руками мне в волосы, притянула к себе, даря еще один поцелуй-укус, и выдохнула мне в самые губы: - Я люблю тебя! Потом все было медленно. Потом я был нежен. Потом она принимала мою нежность и в ответ дарила свою. Я помню, как перецеловал каждый пальчик на ее точеных ножках. Я помню, как она стонала, какой глубокий и низкий был этот стон, когда я исследовал языком ее лоно. Я помню, как сам прикусил свой кулак до крови, лишь бы не закричать, когда ее рот творил с моим членом такое, что заставляло пальцы на ногах поджиматься, а поясницу выкручивало чуть не до боли. Я помню, как брал ее — сзади, сбоку, не раз и не два, и мне все было мало. Ее кожа была горячая. Она вся, будто воск, плавилась под моими прикосновениями. Она была мягкая и податливая. Она вся была — наслаждение. И я помню, как от каждого оргазма я как будто рассыпался на тысячи мелких осколков и потом собирался заново. Для того только, чтобы в очередной раз коснуться ее, поцеловать, вдохнуть запах. Я рассыпался и собирался вновь, чтобы почувствовать себя живым. За окном светало, когда она, наконец, уснула. Я же не помышлял о сне. Я спустился на кухню, по дороге не заметив и пребольно стукнувшись босыми пальцами о детскую игрушку. Потирая ушибленные пальцы, я чертыхался скорее по привычке, чем от злости. Наоборот, то, что я чувствовал, убирая с дороги игрушку, можно было бы назвать умилением, восторгом… не знаю, как описать словами то теплое, нежное, яркое и только мое - то, что сегодня поселилось у меня внутри. Это чувство я постараюсь сберечь и не дать никому разрушить. Я ради этого жизнь положу. Напившись ледяной воды, я поднялся обратно и, удостоверившись, что Кэт крепко спит, оделся и шмыгнул в детскую. Моя дочь тоже спала. Кэт говорила, что она та еще соня. Хела спала, а я разглядывал ее, спящую. Ребенок, как ребенок — две ручки, две ножки, одна голова — но мне она казалась каким-то чудом, и я понять не мог, что я в своей жизни сделал такого хорошего, чтобы заслужить это маленькое создание. Прошло минут двадцать, а я все никак не мог наглядеться на свою дочь. Вдруг Хела открыла глазки и посмотрела на меня. Нет, она не смотрела так, как обычно смотрят маленькие дети — расфокусированно. Она глядела прямо на меня. И ее взгляд был вполне осмысленным. И она не капризничала, не плакала, не кричала — просто смотрела. Изучала. - Доброе утро, родная! - негромко сказал я и легко погладил пальцами ее животик. Хела схватила мой палец — неожиданно крепко, обеими руками. Нет, она не тянула палец в рот, не пыталась с ним играть. Она просто держала его. Как будто заявляла — он мой. Моя дочь держала меня за палец, и я вдруг почувствовал себя бесконечно счастливым. Ведь на самом деле она держала в своих руках мое сердце. К О Н Е Ц