Нить времени

.."Ты обладал ключами тайн моих; Ты ведал недра сердца моего..." Шекспир, "Генрих V".

POV Полина - Хэл, ты можешь держать скорость чуть выше, чем сорок километров в час? - Сорок километров в час — очень хорошая скорость. - Боже, ты плетешься, как черепаха! - Женщина, я не хочу нас угробить! - Ты угробишь меня своей медлительностью! Генрих выразительно закатил глаза и крепче схватился за руль. Хотя, казалось бы, крепче некуда — он и так сжимал рулевое колесо до побелевших костяшек пальцев. Мы уехали из Лондона с самого раннего утра. Отыскав более менее спокойную проселочную дорогу, в стороне от основных магистралей, я пыталась научить Генриха водить автомобиль. Он быстро освоил, какие педали где расположены, для чего нужен рычаг переключения передач, он плавно трогался с места уже с третьего раза, он интуитивно чувствовал габариты машины. Единственное, что выводило меня из себя — он никак не хотел разгоняться. - Держись, женщина! - предупредил меня Генрих и от напряжения скрипнул зубами. И мы полетели со скоростью пятьдесят километров в час. Ветер свистел, сердце замирало. Если вы еще не поняли — это я так иронизирую. - Хэл, нас обгонит любая корова! - Коров я тут не вижу, а вот встречные водители почему-то хотят нас убить. Я поняла. Он опасался, что может не удержать автомобиль на прямом ходу и въехать в какую-нибудь навстречу нам идущую машину. Я вспомнила себя, когда только училась водить — мне тоже все встречные водители, а больше всего те, которые ехали рядом, казались потенциальными убийцами. - Хэл, я тебя уверяю — эти водители тоже не хотят устроить аварию. - Какое мне дело до того, чего они хотят, а чего нет! - Ладно, тормози, поехали домой. - Еще чего! - Хэл повернулся ко мне, подмигнул и поддал газу. Все бы хорошо, только вот сразу после этого он съехал с дороги, и машина понеслась прямо по вересковому полю, по кочкам, прямиком к редкой лесополосе, что виднелась у линии горизонта. - Ты что делаешь, Хэл? Колеса отскочат! Хэээээл!!!! А вот теперь мы летели. И теперь мне было страшно. Не знаю, за что больше — за нас обоих или за бедную подвеску. Мы въехали в лесок, и Генрих заглушил мотор. Я сидела ни жива, ни мертва. - Обезумел?! - заорала я. - Возможно, - прошептал он, и потянулся за поцелуем. Еще чего! Чуть не убил нас только что, а сам лезет целоваться!!! Я отпихивалась, как могла, но с Генрихом тягаться было бесполезно. В результате я была прижата его сильным телом к креслу и полностью обездвижена. Генрих творил с моими губами все, что хотел. А хотел он, видимо, трахнуть мой рот своим языком. И если я имела что-то против, то только поначалу. Позже я позволила ему трахнуть языком не только мой рот. Это было безумием. Это было какой-то одержимостью. Как это ни назови, это было прекрасно. Возможно, мы оба сошли с ума, но чего мы только не творили с принцем до тех самых пор, пока на его голову не возложили английскую корону. Нужно ли говорить, что со Стивеном я рассталась. Причем расстались мы вполне мирно, без взаимных обвинений и упреков. Оба понимали, что отношения наши себя изжили, и мы только пытаемся держаться за какую-то иллюзию совместного счастья. Не буду говорить, что мы расстались друзьями — честное слово, не понимаю, как можно дружить с мужчиной, который видел тебя голой. Но, слава богу, врагами мы не сделались. Генрих отдал мне «мое» кольцо, в форме змейки, и я могла являться в прошлое, когда захочу, не боясь, что там пройдет несколько лет. Тоже самое мог и Хэл, когда носил кольцо в форме головы волка. Что-то волновало Хэла, когда он говорил об этих кольцах, что-то о том, что лучше бы не держать сразу три кольца вместе, и что, когда он возвращался в свое время после победы над Лафеем, имея при себе сразу три кольца, то чувствовал что-то, чему сам не мог дать определения, но это что-то его явно беспокоило. Одно кольцо, в форме черепа, он просил меня передать Локи. - Змей и Волк для него бесполезны, - сказал Генрих, - может быть, Смерть — то, что ему поможет. И он сможет, наконец, хоть ненадолго увидеться со своими близкими. Господи, как это жутко сейчас прозвучало — смерть ему поможет. Не сговариваясь, мы с Генрихом оба перекрестились — он слева направо, а я наоборот. Иногда мы отправлялись в мое время, вот как сейчас. Странно, но Генрих в современном мире не выглядел неуместно или нелепо. И дело даже не в том, что он был одет во вполне современную одежду, которую ему дал Локи, и которую принц сохранил после того, как вернулся в свое время после вылазки к Лафею. Просто в любой непонятной для него ситуации он вел себя, не теряя достоинства. Ему было все интересно: и метро — мы целый день потратили, разъезжая от станции к станции, видимо, Хэлу просто нравились поезда, и те же автомобили, и новые здания — однажды я отвезла принца в лондонский Сити, и там мы несколько часов бродили, рассматривая небоскребы. И еще Генрих полюбил кино. Мы пересмотрели с ним все фильмы, которые шли в лондонских кинотеатрах, и некоторые даже по два раза. А вечерами, когда мы возвращались в мою квартирку, часто смотрели фильмы, которые я скачивала, предварительно узнав, что бы Генрих хотел посмотреть. Однажды на свой страх и риск я поставила Пустую корону. Да, тот самый сериал про Его Королевское Высочество Генриха Болингброка. Сами Его Высочество, уютно устроившиеся на моем диванчике, когда поняли, фильм о ком именно мы сейчас смотрим, разинули от удивления рот да так и забыли его закрыть, пока не закончилась первая серия. - И это был я?! - изумился Генрих, - правда, этот фигляр-актеришка считает, что он справился с ролью? Разве мог принц приказать обчистить карманы у старого пьяницы? Или того хуже — ограбить тех, кто только что сам ограбил? А как он обжимался с трактирной девкой на глазах у достопочтенного судьи? - Хэл, - я взяла ладони принца в свои и погладила тонкие пальцы (да, я обожала гладить его пальцы), - он всего лишь актер. Что ему говорят, то он и играет. И вообще, этот фильм снят по книге, написанной одним английским бардом вскоре после твоей…. В общем, написана эта книга еще в средние века. - Все равно! - не унимался Генрих, - этому барду я бы приказал всыпать плетей за то, что он позорит королевскую власть! Тем не менее, вторая часть сериала принцу пришлась по душе — еще бы: в отличие от Генриха — принца, образ Генриха V — короля Вильям наш Шекспир явно приукрасил. После титров мы некоторое время сидели молча. Сцена похорон Генриха, увиденная только что самим Генрихом, нужно думать, произвела на него вполне ожидаемое впечатление. - Сколько еще? - чуть хриплый голос выдавал волнение, которое, нужно полагать, испытывал сейчас Хэл. Надо ли было мне уходить от ответа? - Девять лет, - я и не стала. - Девять лет — не так уж мало, да? - улыбнулся мне Хэл. Я попыталась улыбнуться ему в ответ, но попытка моя выглядела жалко из-за выступивших на глаза слез. - Хэл, - я опять вцепилась в его пальцы, - останься здесь, со мной. Тут ничего не будет тебе угрожать. - Ничего? - Генрих поднес мои руки к губам и нежно поцеловал каждую ладонь, - а как же машины-убийцы, м? - Генри, я серьезно! - Я тоже, милая. Посмотри свои книги — в них написана дата моей смерти. Пойми — она там УЖЕ есть. Значит, я УЖЕ умер. И то, что я здесь — просто временной парадокс. Чертовски приятный, раз благодаря ему я почти что каждую ночь теперь могу держать тебя в своих объятиях, но все-таки парадокс. Он был прав. Как ни печально мне было это осознавать, но он был прав. И печальнее всего было то, что мы никак не могли ничего изменить. Может быть, осознавая, что то, что происходит сейчас между нами — это не навсегда, мы и были так самозабвенны во всем, что бы ни делали вместе — предавались ли любви или наслаждались конными прогулками (да, Хэл выучил меня ездить верхом) — мы просто смаковали каждое мгновение, которое проводили вместе. Я была вместе с Хэлом в конце марта тысяча четыреста тринадцатого года, когда умер его отец, Генрих Четвертый. Обычно, пребывая во дворце, я пряталась в каморке доктора Уидона днем, чтобы не попадаться на глаза придворным, и тихо, как мышка, пробиралась в комнату Генриха ночью. Я была бы рада, если бы Хэл уехал со мной в Уэльс, где мне не нужно было бы идти на эти ухищрения, но отец его был совсем плох, и отлучиться Генрих из дворца никак не мог. Я, естественно, не видела — Хэл рассказывал мне позже, как отец прямо посередине разговора с бельгийским посланником вдруг громко вскрикнул, вскочил с трона и рухнул на пол, как подкошенный. Двое его старших сыновей — сам Генрих и принц Джон — подбежали к отцу, чтобы подхватить его, да не успели, тот уже был мертв. Той ночью Генрих был молчалив и не то чтобы задумчив, но как будто очень собран. Он, почти не обращая внимания на меня, сосредоточился на шахматной доске, которая постоянно лежала на низком шахматном столике в его спальне, и медленно передвигал по доске фигуры. Я не лезла к нему с соболезнованиями, я знала, причина его задумчивости - не только скорбь по отцу. Он пытается осознать тот факт, что отныне ему придется своего родителя заменить на английском престоле. - Ты будешь со мной? - глухо спросил Генрих, отрываясь от шахматной доски, - во время коронации... ты будешь со мной? Я подошла к нему, обняла — мне хотелось обнимать его долго-долго, хотелось никогда не размыкать рук, хотелось не отпускать его туда, где, я знала, его заберут у меня. Я думала не только о незнакомой не только мне, но и пока еще самому Генриху, Катерине Валуа. Я думала о самой жестокой своей сопернице — об Англии. - Я буду с Вами, Ваше Высочество, - сказала я, все-таки отстранившись от Генриха, - я буду с Вами вплоть до Вашей коронации и дольше, если пожелаете. Я даже провожу Вас во Францию. Но из Франции я Вас не дождусь. Короновали Генриха Пятого девятого апреля. В тот весенний день с самого утра небо покрылось свинцовыми тучами, а вскоре началась такая метель, какая и зимой не часто бывает. Вой ветра слышен был за узкими стрельчатыми окнами замка. Видно было, как кланяются до земли деревья. По земле бежала белая поземка. Снег закруживался буранами, и они, гонимые ветром, мчались по улицам враз замерзшего Лондона. «Дурной знак», - шептали вокруг меня собравшиеся поглазеть на коронацию люди. Мы с доктором Уидоном стояли на галерее большого зала Вестминстерского замка и наблюдали за тем, что происходит внизу. Сверху мне хорошо было видно, как прошли сквозь строй расступившихся, как только они вошли в зал, придворных, слуги церкви, которые несли иконы и прочую церковную утварь. За ними, в длинном алом камзоле, в алом же, подбитым мехом горностая, плаще, таком длинном, что полы его тянулись далеко позади, как шлейф на платье невесты, шел Генрих. Когда он произнес все причитающиеся случаю клятвы, когда сел на трон, когда в его руки вложили державу и скипетр — символы королевской власти - он все еще был моим Хэлом, тем, которого я однажды спасла от увечья, тем, кто отплатил мне, спасая моего жениха, кого я целовала долгими ночами и тем, по кому скучала, когда днем его не было рядом. Но когда на его голову возложили тяжелую золотую корону, я поняла, что отныне он не принадлежит мне, как бы сильно мы оба этого не хотели. Отныне он принадлежит целой стране. Я, не отрываясь, смотрела на его лицо — сейчас очень напряженное и бледное, но все равно самое прекрасное и любимое лицо, и мысленно просила его: «Посмотри на меня. Я здесь, я рядом». И он как будто услышал — поднял глаза вверх, скользнул взглядом по галерее, полной народа — искал ли он меня или просто бездумно разглядывал зевак, я не знаю, но мне хотелось думать, что я не осталась незамеченной. Той ночью, когда я снимала с его плеч тяжелую золотую цепь, когда расстегивала застежки алого плаща, когда помогала ему выпутаться из рукавов его длинного церемониального одеяния, я не рассчитывала на любовь — слишком уставшим и слишком подавленным выглядел Генрих. Любви и не было. Я помню, как он положил корону на низкий пуфик рядом с кроватью и сказал мне: - Знаешь, Полина, иногда я ее боюсь. Я подняла на него вопросительный взгляд. - Мне кажется, она как живая — как змея, которая оплетает мне лоб и хочет сдавить его, чтобы треснул череп. Змея — это власть, Полина. Понимаешь? Я кивнула ему. Я, действительно, понимала. После того, как Генрих стал королем, я нечасто появлялась в Вестминстере — он чаще проводил время со своими придворными, нежели со мной, порой дела задерживали его на ночь. Мы не ездили в Уэльс. Я уж не говорю о том, что Генрих перестал появляться в моем мире. Об этом он, будучи ответственным перед целой страной, и думать не мог — не дай бог, он не смог бы вернуться, кто стал бы главой государства, если он сам еще не оставил наследника? О том, чтобы допустить до престола младшего брата, он и слышать не желал. И тем не менее, если нам удавалось выкроить хотя бы одну ночь и разделить ее на двоих, мы упивались друг другом так, как будто действительно хотели напиться допьяна. Мы занимались любовью с такой страстью, как будто были первыми людьми, которые придумали это занятие. Последняя ночь, которую мы провели вместе, была ночь накануне отъезда Генриха во Францию. Тогда, лежа на влажных от нашего пота простынях, он впервые сказал мне, что любит. Предложил остаться с ним до конца. Обещал, что поселит жену в Уэльсе. И тут же горько рассмеялся: - Хватило же у меня подлости предложить тебе такое. - Тогда и я подла, раз жалею о том, что мне придется тебе отказать, - ответила я, целуя его в плечо. - Ты знаешь, что такое династический брак, Полина? - Знаю, и тем не менее твой брак будет настоящим — Генрих Шестой каким-то образом должен родиться. Генрих прикрыл глаза руками и немного помассировал лоб, как если бы его мучила головная боль. - Не надо, милый, - я крепче прижалась к нему, - не пытайся сделать так, чтобы всем было хорошо. Так не бывает. Кто-то из нас — я или Катерина - должен уступить. Иначе несчастны будут все. - Ты мудрая, Полина, - Генрих покрыл мое лицо быстрыми, легкими поцелуями, - ты мудрее меня. Какая бы из тебя вышла королева! - Не дай мне бог, - тихо ответила ему я. После он взял меня еще раз, и я отдавалась ему с еще большим пылом, чем часом ранее. - Люблю! - срывалось с его губ при каждом прикосновении. «В последний раз», - звучало у меня в голове с каждым его уверенным толчком, - «в последний раз». Он уснул, а я не стала дожидаться его пробуждения. Крепко зажав в кулаке мое кольцо, я сказала себе «Домой». И нет, даже не ревность к Катерине гнала меня прочь из Вестминстера. В конце концов, я правда понимала, что значит династический брак, и как несчастны могут быть супруги в таком браке. Конечно, я хотела остаться, меня не пугала перспектива оказаться королевской фавориткой, не пугали злые шепотки придворных и завистливые взгляды королевы и ее фрейлин. Единственная причина, по которой я не хотела больше оставаться здесь - я знала, что просто не смогу выдержать, физически не смогу жить после того, как однажды глашатаи с высоких башен замка прокричат, и эхо подхватит их крик: -The King is dead! Long live the King! Поэтому, когда через три года Англия прощалась с Генрихом Пятым, меня среди скорбящих не было.