***
Где же ты теперь, воля вольная?
Я никогда не забуду тот день, когда на улице стоял совсем легкий морозец, земля была голой, снегом совсем и не пахло. Стоял я у окопа, в руках вертел единственную папиросу, рассматривая ее как будто вижу в последний раз. Впрочем, мы все жили одним днем. Старались не строить каких-либо безумных планов на светлое будущее, лишь бы пережить этот день, очередную атаку, услышать издалека:отбой. Затем лечь спать. Мне ведь тогда и восемнадцати не было. Год себе пришлось приписать, а что делать? Родители умерли за два года до начала войны, а с дворовой шайкой да бандитами водиться себе дороже, прибьют раньше времени и поминай как звали. Зароют словно собаку дворовую и не вспомнят кто такой Тесак. А прозвище я себе такое заработал будучи еще в отчем доме. Тогда у батеньки моего кузня была, учил он меня там ремеслу, ну и выковал я вместо подковы нечто непонятное и странное, да отец мой потом мастерство мое доделал да и прозвал меня Тесак. Так вот и прижилось на родине моей. А в Полтавской губернии всегда красиво было, покуда немцы не пришли. Тогда все с землей ровнять стали. И было это 22 июня. Самолеты тогда на Киев летели, много-много, туча целая. И давай! Давай бомбы свои сбрасывать. Спали все, время четыре утра тогда было, рассвело рано да и рассвет я тот сам застал, самолеты видел. Мы в тот день со шпаной местной на реке ночевать остались, а немцам поля пока бомбить незачем было — трава да трава. Повезло нам в тот день. Не тронули, но это лишь в тот день. Дальше началось все худо да бедно, с разрухой то и есть стало нечего. Кто мог быстро уезжал, да куда мне-то было бежать? В комиссариат пошел добровольцем. Страшно? Нет, когда выхода не было другого. Либо так с голоду сдохнешь, либо те же «братки» сгинуть помогут, а по мне лучше на фронте, даст бог — выживу. Кормили нас худо, но кормили, водку иногда давали. Сегодня было тринадцатое ноября — в календаре видел, что в землянке рыхлой висел. Кто я и как меня звать? Мало кто помнит из наших, по прозвищам откликались, но это в частности, именами тоже пользовались. Ну так вот, сегодня ночью, в результате боев, были освобождены некоторые территории Украинского фронта. Нас это особо не коснулось, точнее коснулось, но земля коромыслом не встала и не вывернулась как-то обычно бывает. Так-так, что бы вам еще рассказать… Время сейчас спокойное: птицы не поют, деревья не растут, руки только вот мерзнут на холоде, да и бушлат совершенно не греет. А из оружия у нас только лопаты, а потому что штрафбат, многое нам не положено. У кого были автоматы или пистолеты, так то в боях с зубами у немцев то и рвали. Помню, заприметил я немца одного, хорош гад, бегал я за ним да убить не смог. Глаза его, как изумруды, аж вырвать хотелось. Фигура у того точеная, вот-вот напряжется и, кажись, форму свою темно-зеленую порвет. Да ростом тот был мал, сныкается куда-нибудь, ищи бегай, проворный супостат эдакий. Волосы у него светлые были, то ли блондин, то ли крашеный. Да и это я заметил только тогда, когда в рукопашном с ним сошелся, на той самой высоте, где товарища своего потерял. Страшный бой был, да где ж они не страшные были. Земля дрожала, а воздух наколенный был, аж кожу обжигал. Несмотря на то, что холодно было. Впрочем, покурить мне не удалось — папиросу я комдиву отдал, чтобы не орал с похмелья, вот просто взял, подошел да отдал, а то опять орать бы начал, скотина такая. Тот, конечно, взял то, что дали, слегка улыбнулся, да по голове погладил. Даже странно как-то от его поведения стало. Ночь прошла гладко, спокойно. Мне выспаться удалось прям в окопе, бушлатом укрывшись. Утро выдалось ужасным. Криком и матом нас всех подняли, дали на сборы пять минут и отправили на новое место. Машин нам не дали, потому и шли пешком до селения. Да что там — четыре дома, которые чудом уцелели, да и бабки с дедками там. Приветливые те были, рассказывали истории. Особенно тогда, когда на завалинке собирались. Веселые такие старики были, наверное, сейчас их уже в живых-то и нет.