Все, что захочешь

Следующая неделя знаменуется многочисленными переменами. Словно жизнь сама устала от рутинной повседневности и решила разнообразить свой вялотекущий ход в винчестерском приюте. Мелло и Ниа переводят на почти полное индивидуальное обучение, и общих уроков не остается. Более того, расписание составлено таким образом, что и в самом приюте пересечься у них не получается: когда Ниа занимается в одном корпусе, у Мелло идут занятия в другом. И даже время перерывов и обеда сдвинуто с разницой в полчаса, которого вполне хватает, чтобы непримиримые враги не встречались в свободное время. Мелло, конечно, сразу понимает, что сделано все это специально, руками самого директора. Роджер и впрямь почувствовал неладное и, опасаясь непредсказуемого развития событий, решил развести двух своих лучших воспитанников подальше друг от друга. Его усилия оправдываются: в течение всей следующей недели мальчики ни разу не пересекаются в ограниченном пространстве приюта. Что ж, новое положение вещей вполне отвечает желанию Мелло. Он сам старается избегать Ниа, не задерживается в игровой комнате, почти ни с кем не общается, в столовой быстро расправляется со своей порцией и уходит. Мэтт мог бы составить ему компанию, но у него как раз в это время развивается бурный роман с Линдой, они теперь неразлучны, и времени на лучшего друга у Мэтта не остается. Тем более, что новое расписание отсекает Мелло не только от Ниа, но и от Мэтта и прочих приятелей. Теперь все свое свободное время Мелло проводит в своей комнате, занимаясь. Зубрежка, задачи, новая информация — отличный способ забить себе мысли и не думать о том, о ком думать слишком больно. И Мелло учится не думать, не вспоминать. Единственным исключением из этой самодрессуры могли бы стать те страшно-сладкие сны, но они больше не приходят. Так что подросток спит теперь без тревожащих сновидений и привыкает не признаваться себе в той щемящей тоске, что беспрерывно, словно тень, преследует его, заставляя раздражаться на себя, Ниа, на отстранившегося Мэтта, на весь мир… Остается нерешенным лишь вопрос о преемственности… И тут уж потенциальный наследник сцепляет зубы и приказывает себе набраться терпения и ждать. Хороший способ, чтобы закалить волю. Мелло приучает себя к жесткой самодисциплине, старается не грубить преподавателям и вообще держать себя в руках. Великому L не придется краснеть за своего преемника… Спустя пару недель жалобы на неуправляемого ученика от преподавателей прекращаются, похвалы только растут, и удовлетворенный директор Рувье решает, что его манипуляции с расписанием возымели нужный эффект. Мелло, конечно, не собирается рассеивать его заблуждение. Иногда еще ему мешается Сара. Сначала она дуется, но, поняв, что Мелло не собирается мириться, не выдерживает и пытается завести разговор. В прежнее время парень постарался бы максимально сгладить неловкую ситуацию и сохранить дружеские отношения, тем более, что Сара и впрямь ему нравится, но он больше не врет себе: она ему не нужна. От преследующей почти беспрерывной тоски сердце его очерствело, злость на всех и вся не миновала бывшую подружку, и потому во время очередного навязанного разговора он гнусно ухмыляется прямо в миловидное расстроенное личико: — Хочешь перепихнуться? Да не вопрос, любимая! Оставь дверь открытой сегодня, конечно, я приду и закончим то наше дельце. Сара бледнеет, буквально отшатываясь от этого нового и совершенно незнакомого ей Мелло. Он совсем не похож на того веселого обаятельного парня, по которому она изводится вот уже несколько дней. А тот, усугубляя эффект, тянет к ней руки и по-хамски оглаживает пониже спины. Его бывшая пассия делает шаг назад, уклоняясь от пошлых прикосновений, и зло шипит в ответ: — Да пошел ты, придурок! Только попробуй… Это был последний их разговор. И Мелло, глядя ей вслед, думает, что это тоже неплохой способ избавления от надоевших друзей: люди боятся грубости в свой адрес. Стоит запомнить… Мелло не подозревает, что в те же две недели едва уловимые изменения происходят и с Ниа. Внешне он все такой же: холодный, бесстрастный. Лишь почему-то прекращает свои любимые прогулки на свежем воздухе. На вопрос Роджера: «Почему?» он отвечает коротко: «Холодно». И это самый длинный разговор, в который теперь возможно втянуть вундеркинда. Он словно прячется в своем коконе, отгораживается от внешнего мира максимально, почти аутично… Роджер чувствует: что-то не так, пропала совсем маленькая, но яркая искорка в темных глазах. И даже упоминание о наследстве L не вызывает в Ниа прежнего интереса, словно эта тема его вообще не волнует. Впрочем, на успеваемость это никак не влияет, и Ниа по-прежнему лучший. И значит, так ли уж важно, что взгляд темных глаз все отстраненней, а спина все больше сгибается, словно от чрезмерно тяжелой ноши? …Стук тяжелых капель дождя по окну — вот, что первое слышит Мелло, проснувшись очередным зябким ноябрьским утром. «Проклятая Англия! Проклятый Винчестер! Чтоб тебя уже смыло этим беспросветным дождем!» — думается подростку. Но он делает над собой усилие, прогоняя апатию, встает и, быстро собравшись, спешит на завтрак. До начала занятий остается совсем недолго. Уже в столовой кто-то сзади кладет ему на плечо руку. Мелло вздрагивает от неожиданности и оборачивается: это миссис Макконахи — секретарь и помощница Роджера, пожилая седовласая женщина в больших круглых очках на цепочке: — Мелло, после завтрака зайди к господину Рувье, он тебя ждет. — Но у меня сейчас английский… — Ничего, я предупрежу мистера Абрамса. Мелло в ответ кивает. Что ж, что бы там ни было, совсем неплохо пропустить урок — хоть какое-то разнообразие: Мелло задыхается от рутинной приютской жизни. Так он думает ровно до того момента, когда чуть ли не нос к носу сталкивается с идущим в ту же сторону Ниа с пазлом подмышкой. Мгновенье, они замирают, буравя друг друга одинаково мрачными взглядами, а затем, словно по команде, отводят глаза и продолжают свой путь в одном направлении, буквально в метре друг от друга. Это словно новая жестокая пытка — наконец, увидеть его. Мелло стискивает зубы и крепко сжимает кулаки, пытаясь удержать бурный шквал противоречивых эмоций, что захватывает его при виде бывшего любовника и извечного конкурента. Вот он идет совсем рядом, отстраненный и, кажется, невеселый, устремив взгляд в пол, думая о чем-то своем, словно забыв уже о шагающем след в след Мелло. И вновь охватывают сомнения: чувствует ли он хоть что-то или ему уже все равно? Мелло жаждет узнать ответ почти до физической боли, до беззвучного вскрика. Как же мне разгадать тебя, Ниа? И вдруг приходит шальная идея: остановить его вот сейчас, дотронуться до руки и попросить прощенья. Нет, Мелло не чувствует себя виноватым — он слишком эгоистичен для этого, но, кажется, это единственный способ пробить стену отчуждения, которой окружил себя Ниа. Сказать, что ошибся, признаться в собственной слабости и — обнять, прижав со всей силы к стене, обхватить руками за плечи, чтоб и не подумал вырваться. Упросить, покорить, заставить. Зарыться лицом в пышные волосы, вдыхать их любимый травяной запах, а затем, чуть-чуть отстранившись и получив молчаливое согласие антрацитовых глаз, прикоснуться к теплым губам… Отринуть вражду и гордыню, перестать разрываться и, собрав душу в единое целое, обрести себя вновь. И целовать до потери пульса, хотя бы лишь одну минуту, ничего, Роджер пусть подождет. Но как же сложно сделать этот маленький шаг, способный изменить так много. Мелло чуть колеблется, ему не хватает всего пары секунд, чтобы решиться, и вот — уже кабинет директора. Перед самыми дверьми Ниа вдруг оборачивается и задает вопрос: — Ты знаешь, зачем нас позвали? Мелло обескуражен: — Нет… Он открывает рот, чтобы спросить о том же, и тут же закрывает — это не нужно. В темных глазах он уже читает ответ — Ниа знает. А дальше Ниа стучится, толкает тяжелую дверь — и времени анализировать не остается… *** …Мелло летит, не чувствуя ног, по коридору, ошеломленный, взбешенный, но не сомневающийся. Быстрее добраться до своей комнаты. Влетает в нее и, хлопнув со всей силы дверью, застывает, переводя дух. Слова Роджера все еще звучат в его мозгу: «L больше нет…» Неужели такое возможно? Да, это свершилось, противостояние с Кирой сопряжено со смертельным риском, это всегда было ясно, ведь так? L тоже понимал, на что шел… Вот она, разгадка! Вот, наконец, то самое, чего так отчаянно желал Мелло! Не смерти знаменитого детектива, конечно, нет, но — повода, чтобы разорвать с приютом и, перестав быть чем-либо обязанным, уйти, наконец, отсюда. Для этого он и отдал преемственность Ниа добровольно. Ниа… Мелло сжимает кулаки и чуть ли не рычит, вспоминая, как равнодушно тот воспринял страшную новость, как невозмутим был во время разговора, предпочтя заниматься своими ненаглядными пазлами. Даже перед лицом такой ужасной трагедии игрушки значат для него больше, чем люди! Гнев кипит в душе, и чтобы как-то справиться с ним, Мелло находит свой рюкзак и, выгребая из шкафа и тумбочки свои вещи, начинает собираться. Он хотел свободы? Он ее получил. Впереди теперь новая жизнь. Мелло уже наметил себе план действий, и будущее — новое соперничество со своим заклятым врагом, но уже на другом, более высоком уровне. Он, активный, решительный, смелый — первым сумеет добраться до Киры и утереть нос этому бездушному выскочке. Негромкий стук в дверь прерывает его занятие. Мелло оборачивается и буквально застывает: на пороге стоит Ниа собственной персоной и привычно накручивает локон себе на палец. — Поговорим. Он не спрашивает, нет, просто ставит перед фактом. Ох, до чего же не вовремя! Мелло скрипит зубами, пытаясь сдержаться, чтобы не задушить бесчувственного ублюдка. Иначе из приюта его ждет совсем иная дорога — в тюрьму. — Не о чем нам разговаривать! Я уже все сказал, и ты, как я понял, тоже. — Есть вещи, которые я не хотел бы обсуждать перед Роджером. Да что вы говорите! После двух месяцев упорного молчания теперь ему вздумалось поговорить! Нет сил слушать его, и тем более — видеть его флегматичную рожу, жесты, набившие оскому, осознавать его безразличие. Надо успокоиться, одергивает себя Мелло. Что толку собачиться теперь, когда все уже решено и официальный наследник определен? Зачем орать, демонстрируя свои чувства, которые и без того отлично известны сукиному сыну, когда можно избавиться от него другим, более изощренным, способом, уже раз проверенным? И тогда он изображает на лице наигнуснейшую ухмылку: — Нет у меня времени на разговоры… Но если тебе захотелось отсосать у меня на прощанье, так и быть, милый, я уделю тебе минут пять. *** Для Ниа вызов к директору был ожидаем. Предчувствие сбывалось, как ни горько это осознавать. Он готов был придумать любую отговорку, даже просто малодушно сбежать, лишь бы не идти за той новостью, из-за которой Роджер позвал его и Мелло к себе. Мелло… Увидеть его спустя две недели было мучительно и больно. Злобный взгляд голубых глаз и секундное оцепенение сказали Ниа все, что он хотел узнать: Мелло наконец-то все понял. Понял, но не пришел, не пытался встретиться, поговорить… А это значит, что он все уже решил для себя. И решение это — не в пользу Ниа. Об этом думал юный гений, шагая по коридору в компании самого дорогого ему человека. Самого дорогого — и самого далекого. Своего злейшего врага — ведь теперь у Мелло появился еще один повод ненавидеть его. И все-таки так хочется найти хотя бы малейшую возможность, самый маленький шанс, чтобы предотвратить беду. Только как? Излить душу? Сказать, что собственное притворство ему уже опостылело? Что тосковал все это время? Оскорбленная гордость восстает против такого насилия над собой. Нет, она не даст вырваться ни единому признанию, скорее сожмет своими длинными ледяными пальцами горло последней надежде и задушит ее, запретив и мечтать о лучшем исходе… Двери кабинета… Вдруг Ниа осознает, что одну тему он все же может поднять, не ущемив при этом своего достоинства… Но Мелло не в курсе, он не догадывается, зачем их позвали. И времени обсудить это не остается. Печальное лицо директора сразу говорит обо всем лучше любых слов. И отгораживаясь от страшной правды — об L и о себе — Ниа с безразличным видом усаживается на пол, раскладывая перед собой пазлы, словно выставив щит. Дальше следует давно ожидаемое известие. Ниа лишь ниже наклоняет голову к головоломке, вспышка ярости Мелло, его неожиданный отказ от наследства и безапелляционное решение об уходе. Ниа складывает картинку и выпрямляет спину: самое страшное свершилось, не на что больше надеяться. И бояться, значит, тоже больше нечего. Мелло уходит, даже не взглянув на него на прощанье. Смотря на идеально сложенный пазл, Ниа видит перед собой лишь свой рушащийся мир. Теперь ему предстоит строить другой, где у него будут новые статус и обязанности, и в котором уже нет места для чувств, и для Мелло тоже. Роджер хотел поговорить о сложившейся ситуации, но Ниа впервые чувствует, что выдержка изменяет ему, и сейчас он не в состоянии что-либо обсуждать. Попросив отложить сложный и длительный разговор, он выскальзывает из кабинета, забыв на полу ненужный более пазл. Голова его опущена, плечи сутулятся, но шаг решителен и тверд — ноги сами несут его. Может, хватит уже гордыни? Может, хватит непримиримости? Неужели они не смогут хоть раз поговорить, как взрослые люди, как две неординарные личности, неужели не попробуют в последний раз понять друг друга? Мелло встречает его холодно и враждебно. Ниа готов к этому, но дальше… «Нет у меня времени на разговоры… Но если тебе захотелось отсосать у меня на прощанье, так и быть, милый, я уделю тебе минут пять». Отвратительно. Унизительно. Пошло. Эта фраза, словно удар поддых, последняя капля, переполнившая чашу его терпения. Слишком много всего обрушилось сегодня на Ниа, чтобы выдержать еще и это унижение. Обычно бледные, его щеки ярко вспыхивают. Забывая про свою прядь, он непроизвольно сжимает кулаки: — Ненавижу! — говорит тихо, но выразительно, почти отчаянно. — Ненавижу, когда ты такой! Мелло усмехается ему прямо в лицо — он доволен произведенным эффектом: — Наконец-то у нас полная взаимность. И тогда Ниа делает еще одну попытку: шагает вперед, сокращая расстояние между ними до минимума, пытаясь достучаться, сломать эту ядовито-колющую защиту: — Думаешь, что у тебя получится? Думаешь, сумеешь меня обмануть? Мелло, ну, сколько можно? Признайся, ведь тебе просто больно, потому-то ты и бежишь отсюда, ты бежишь от меня, ведь ты же… — Замолчи! — Мелло даже хрипит от ярости. Он тоже делает шаг вперед, сжав кулаки, заставляя Ниа попятиться: так свирепо его лицо в этот момент. — Убирайся отсюда немедленно или, клянусь богом, тебя вынесут отсюда на носилках уже в виде фарша! Он все наступает, выталкивая незваного визитера из комнаты. — Я ненавижу тебя, Ниа, запомни! Всегда ненавидел и всегда буду ненавидеть! Всегда! До самой смерти, пока не сдохну! — Мелло… — Я сказал — убирайся! И выпихнув Ниа из комнаты, наконец, захлопывает дверь. Ниа стоит бледный и ошарашенный. И он не знает, чего в нем больше — боли или обиды. Нет сил решать это сейчас. Он просто уходит. Впереди целая жизнь, чтобы определиться. Времени будет достаточно. Так ведь? *** Мелло, оставшись один, с минуту просто тупо глядит на закрытую дверь. Наконец, отходит и садится на кровать. Искаженное злобой лицо разглаживается. До этого момента он не знал, что бывает на свете такое отчаяние, которое способно враз утихомирить, словно бы успокоить вовсе… Вот только не спокойствие это, а… безнадежность. Ведь Ниа прав, как всегда прав! И пусть это еще одна причина для вражды, но не отвертеться: Мелло бежит не из приюта, он бежит от Ниа, и от себя самого. Ему кажется, еще немного — и его разорвет от собственных разнополярных чувств, которые вроде бы два конца одной палки, вот только концы эти несоединимы: палка никогда не замкнется в круг, скорее сломается. Круг — символ гармонии — состояния, которого, видно, не суждено познать вспыльчивому подростку. И, значит, он все решил правильно? Пусть тяжело на сердце и в мыслях сумбур, но необходимо двигаться дальше. Цель ясна: поймать Киру и победить Ниа. Тогда эмоции в сторону — он ведь уже не ребенок — и вперед, не останавливаясь ни на минуту! Эта мысль мобилизует Мелло. Он возвращается к прерванному занятию: собиранию вещей. Их не так уж много, и вскоре дело сделано. На дне стола Мелло находит свою фотографию четырехлетней давности: на ней он совсем еще мальчишка, такой серьезный и смешной одновременно. Ненужный балласт… Выкинуть? Пальцы, готовые смять бумагу, замирают. Мелло долго-долго смотрит на свое изображение. Он сирота, вырос в приюте, но Вамми многое ему дал, не каждому так повезло, как ему… Но самое главное — он дал ему Ниа. Пусть Мелло и говорил когда-то, что хотел бы не знать его вовсе, но на самом деле — зачем себе врать? — это знакомство вдохнуло в его жизнь пусть противоречивый, но истинный смысл: есть, с кем бороться, есть, кого ненавидеть, есть, ради чего жить… и ради кого — тоже. И Ниа знает, конечно, знает, мистер Всезнайка, чтоб его! Но разве его приход сюда и попытка поговорить не означают, что ему не все равно? Сердце Мелло предательски екает. Нет, он не поддастся этой слабости, он сам выбрал свой путь, где нет места любви и привязанности. Мелло глядит на свою фотографию: «Я никогда уже не признаюсь тебе, но…» Помни меня, Ниа. Помни всегда. Потому что на самом деле только это имеет значение. *** Серый ноябрьский дождь почти полностью стирает одинокую фигуру в черном, выходящую за ворота приюта Вамми. Ниа сжимает в руке фотографию, не отрывая глаз от окна и от этой исчезающей из его жизни фигуры. Предчувствие не обмануло, и как ни пытался Ниа изменить последствия роковой трагедии, в этот раз не вышло. Он просто просчитался, но эта ошибка будет стоить ему дорого… слишком дорого. «Мне казалось, я сделал все, чтобы этого избежать. Но, видимо, этого оказалось недостаточно. В результате, мы все равно оба проиграли. Теперь ты уходишь, унося в душе обиду, ожесточение, злость — все, что ты испытывал ко мне на протяжении стольких лет… А еще — один секрет на самом дне своего дикого, непримиримого сердца. А я… что ж, пусть это совсем на меня не похоже, пусть нелогично, неправильно, иррационально, но я буду надеяться, что однажды твоя ненависть вернет тебя мне…»