Все, что захочешь

Дни складываются в недели. Они тянутся резиной, подцепляя нервы мстительного парня, переплетают в тугой болезненный узел, рискуют оборвать их вовсе. Мелло становится раздражительным и угрюмым. Вновь избегает компаний, не устраивает запретных ночных вылазок. Он наблюдает. Сначала время от времени. Потом чаще. А дальше — почти неотрывно. Белая фигура верна себе и не меняется изо дня в день. Ниа все так же невозмутим и бесстрастен. Неделя проносится за неделей, унося с собой прочь хорошее настроение Мелло, ввергая его в бесконечный водоворот неуверенности и злости. Он не хочет признаваться себе, что его изводит депрессия. Он старается вести себя спокойно и независимо, особенно в присутствии невыносимого конкурента. Но с каждым днем приходится прилагать все больше усилий, чтобы быть убедительно равнодушным. Вначале он хочет вывести Ниа на чистую воду, но чем больше он думает об этом, тем яснее понимает, что это тупик. В любом случае выходит, будто бы он, Мелло, тоже переживает и неравнодушен к Ниа. Он не видит решения этой головоломки. Может, потому что это не его конек? И чем больше разных планов придумывает Мелло, тем яснее понимает, что белобрысого ему не провести: тот поймет, что это всего лишь игра и наверняка придумает способ, чтобы поймать Мелло в его же ловушку, обыграть его и выставить в глупом свете. Посмеяться над ним. Унизить. Мелло скрипит зубами от злости, когда думает об этом. Иногда усталость пересиливает вражду, и тогда ему приходит в голову, что, может, стоит просто оставить Ниа в покое? Он чувствует, что это был бы самый правильный вариант. Вот только Мелло не может поступить так. Он много раз обещает себе забыть про все это, но хватает его лишь до того момента, когда он вновь наталкивается взглядом на хрупкую фигуру и отстраненное, ничего не выражающее лицо. В этот момент где-то из глубин его порывистой души вновь начинает вырываться ураган эмоций: ненависти, злобы, отвращения. И хочется сделать что-то… неважно что, лишь бы унизить соперника, втоптать его в грязь, уничтожить… Уничтожить? Да, такая фантазия все чаще посещает Мелло, особенно по ночам, в бессонницу, когда стало уже привычным просыпаться в поту от бесстыдно-эротического сна, сюжет которого всегда один и тот же: обнаженный, призывающий к себе Ниа на необъятных черных простынях. Тогда он долго сидит без сна и каких-либо осознанных мыслей, весь во власти странных, необъяснимых грез. И в такие минуты ему в голову приходит одна ясная спасительная идея: убить Ниа. Убить того, кого пообещал измучить, но из-за которого изводится сам, того, кто отбирает спокойствие, настроение, даже сны. Кажется, Ниа вот-вот заберет себе его всего — так думается самому Мелло, и эта мысль рождает спасительное чувство сопротивления и протеста: нет, никогда этому не быть! Он не сдастся! Вот тогда-то и приходят на ум опасные фантазии. Мелло обдумывает, планирует, как это проще сделать. Наверное, ножом — его несложно достать. Проникнуть под покровом ночи в комнату врага, как когда-то, обязательно разбудить — Мелло хочет видеть отчаянье и предсмертную муку на всегда бесстрастном лице, вскочить на него сверху, прижимая к кровати своим телом, чтобы ощутить наконец желанную власть над этим лицемерным ублюдком и вонзить в его тело нож! Глубоко, по самую рукоятку. А потом наслаждаться, наблюдая за его агонией, за растекающейся кровью на белоснежном фоне — он ведь раз уже видел ее и помнит ее изумительный цвет! И слышать предсмертные хрипы и, может быть, последний вопрос: за что? Но он не ответит, нет… Ничего он не даст своему врагу на смертном одре, ни единого ответа… Мелло вздрагивает, приходит в себя, отвлекаясь от жестоких фантазий. Убить Ниа? Что ж, он был бы не прочь, но он ведь не дурак: в Вамми ему никогда не удастся осуществить эту страшную мечту, оставшись безнаказанным. Если что-то произойдет с Ниа, первым подозреваемым будет именно Мелло. Так что нечего и думать об этом, даже не всерьез — понарошку, по крайней мере, пока они в Вамми. Но если потом? Они уже не дети, скоро уйдут из приюта и заживут самостоятельно… Может быть тогда? Но тут оглушительным набатом в голове звучит напоминание: наследство L! Что, если великий детектив выберет Ниа? Мелло чуть не до крови кусает себе руку, когда думает об этом. Да, конечно, его ненависть возрастет в сотни, тысячи раз, но… Убить официального наследника? Решиться на такое? Ему, воспитаннику Вамми, пойти против решения самого L? Тогда это будет против всех принципов и убеждений Мелло. После такого — лишь пулю себе в висок. Чтобы не жить с таким позором, не носить пятно преступного отщепенца… Но если L выберет его, Мелло? Тогда, признается себе подросток, его ярость утихнет. Цель будет достигнута, и душа, наконец, успокоится, отпустит из своих оков Ниа, оставив, возможно, лишь память об их несложившейся дружбе и той странной необъяснимой ночи, когда Мелло лишь единожды был свободен от собственной безжалостной злобы. Только сколько еще ждать этого судьбоносного решения? Год? Два? А может быть, десять? Нет, в таком случае, нельзя ставить свое отношение к Ниа в зависимость от фактора L. Это тоже тупик… Но где-то же должен быть выход! И Мелло, словно пойманный тигр, мечется, не находя себе покоя, по всему Вамми, игнорируя друзей, срываясь и грубя преподавателям в лицо, забивая даже на авторитет Роджера. И все чаще его посещает мысль, что пора убираться из этого места, накладывающего жесткие запреты, лишающего свободы выбора, не дающего дышать полной грудью. Мэтт видит, что с другом творится неладное. Он на своей шкуре ощущает его депрессию и вспышки агрессии. Мэтт знает причину. Он наблюдает за Мелло, за его метаниями, он видит отвращение и злобу на лице друга, каждый раз, когда приходится сталкиваться с Ниа. Видит, как Мелло в такие моменты кривит губы, отворачивается, но потом исподтишка все равно краем глаза следит за своим врагом. Мэтту также видны попытки Мелло справиться с собой, уйти от собственной ярости, но все они неудачны — раз за разом он терпит фиаско от себя самого. Возможно, поэтому ожидаемого продолжения этой истории нет. Мелло не рискует и ничего не предпринимает. И однажды Мэтт не выдерживает, решая отказаться от своего привычного статуса-кво*. — Мелло, что ты собираешься делать? — спрашивает он друга. Они сидят в винчестерском центральном парке, сбежав из осточертевших приютских стен, как только закончились занятия. Мелло бездумно пинает ссохшиеся посеревшие листья, Мэтт небрежно развалился на старой деревянной скамейке, рассеянно крутя пачку сигарет в руке. — Ты о чем? — Ты прекрасно знаешь, о чем я, — рыжий не собирается отступать, пусть даже это грозит ему очередной ссорой с Мелло: за последний месяц тот, кажется, растерял последние остатки своего самоконтроля. — Мне уже надоело все это… Подожди… не заводись… Ты ведь мой лучший друг. И я просто хочу помочь… хочу вновь видеть тебя таким, каким тебя знаю: пусть взбалмошным, но веселым, а главное — адекватным Мелло, самим собой. Мелло хмурится, исподлобья глядя на приятеля. Он обдумывает услышанное. — Что, я настолько неадекватен? — наконец, спрашивает он, и видно, что начало этого разговора дается ему с огромным трудом. Мелло трудно говорить об этом, даже с верным Мэттом. Но он буквально извелся за эти неполных два месяца… — Настолько, — кивает Мэтт. — Я хочу помочь, ты можешь довериться мне… — Ты ничем не поможешь, — прерывает его Мелло. Наконец, оставляет листья в покое, по привычке тянется в карман за шоколадкой и с досадой обнаруживает, что тот пуст. Тяжело вздыхает: — Черт! — Ну, а вдруг… Мелло с минуту молчит, уставясь в землю, обдумывая, имеет ли смысл продолжать этот болезненный разговор, который может завести их за давно обозначенные границы откровенности. — Ты все понял, да? — наконец, выдавливает он из себя. — Ну, я же не идиот… конечно, я все понял… — Мэтту тоже этот разговор дается нелегко. Если ты сирота и вырос в приюте, откровенность точно не войдет в твои привычки. От волнения от закуривает, хотя знает, что приятель не очень-то жалует это его пристрастие. — Тогда, если ты все понял, то какую помощь ты можешь мне предложить? — Мелло чуть морщится от неприятного запаха никотина, в его голосе звучит злоба, но не на Мэтта — тот понимает — а на всю ситуацию в целом. — Ну, для начала… может, забить на все это? Плюнуть? Ведь раньше ты тоже… — Мэтт силится подобрать правильные слова, мешает неловкость от обсуждаемой ситуации, — тоже ненавидел его. Но ведь это не ломало тебя так! Наоборот, словно подхлестывало, вдохновляло даже как-то. Мелло с интересом смотрит на друга, а тот, найдя, наконец, нужные слова, увлеченно продолжает: — Да, ты и вправду был лучшим, я часто думал тогда так. По-моему, ты был намного лучше…его… Что же изменилось, Мелло? Что вдруг с тобой стряслось? — Ты ведь сказал, что понял… — цедит тот сквозь зубы, но не отрывает взгляда от друга. — Понял, да… но… я имею в виду… почему это так тебя изменило? И почему вообще… — у юного хакера даже дыхание перехватывает от собственной смелости, но слишком накипело, чтобы теперь сдерживаться. — Как это получилось? Ты и он… Я бы никогда не подумал… Мелло усмехается, но как-то криво, невесело.  — Я бы тоже… — и, словно бросаясь в ледяную воду, начинает, наконец, рассказывать. — Он сам все подстроил… Да, не таращься так, это правда. После того случая, когда я… не сдержался и двинул ему как следует, а меня за это заперли… — Да, я понял, что именно тогда все и случилось, — вставляет Мэтт. Тушит бычок и вновь машинально тянется к пачке, но, натолкнувшись на выразительный взгляд Мелло, отдергивает руку и от греха подальше прячет ее в карман. — Он поступил очень просто: написал смс-ку, предложил встретиться и все обсудить после снятия наказания. А я подумал: к чему ждать? Слажу-ка я к белобрысому в гости, чуть напугаю… заодно развеюсь… ты же знаешь, терпеть не могу сидеть в четырех стенах… Мелло ненадолго замолкает, уставившись на низкие облака, проплывающие по серо-синему осеннему небу. Он вспоминает события того вечера и все острее ощущает, как не хватает ему сейчас любимого шоколада… — Прости, чувак, но я все равно не понимаю, как он развел тебя на это… почему вдруг ты и он… — Мэтт запинается: он никак не может закончить свой вопрос, он понимает, что его любопытство уже чрезмерно, но удержаться уже тоже не может. Мелло молчит. Как это объяснить? Как рассказать о возбуждающем мальчишеском запахе, о будоражащей белоснежной красоте, о сводящем с ума аромате бергамота? Этот бергамот… Как признаться, что он теперь всякий раз вздрагивает, чуть заслышав этот аромат? Что Мелло теперь на дух не переносит даже обычный столовый Эрл Грей… Как самому забыть теперь о жаркой волне, обдавшей его всего, когда он однажды случайно приблизился к Ниа слишком близко и внезапно уловил знакомые нотки бергамота в воздухе? Оставив этот вопрос без ответа, он уводит свой рассказ в другое русло: — Я и представить себе не мог, для чего он позвал меня… и не подумал даже, что это может быть ловушкой… Сейчас я думаю, что даже спровоцировал он меня специально: знал, расчетливый ублюдок, что ударю, а дальше он уже все просчитал наперед… — Разве это возможно? — прерывает его изумленный Мэтт. — Ну ладно, он подставился, но откуда он мог знать, как тебя накажут? Мелло вновь невесело усмехается. — Твоя ошибка в том, Мэтти, что ты его недооцениваешь… как и я до недавнего времени, как, наверное, все в приюте… А он ведь не зря у нас ходит в лидерах по знаниям, по уровню IQ, по чему там еще… Пока не столкнешься с этим лично, не поймешь, что это такое — превосходство интеллекта в действии… я теперь понял… но… Мелло умолкает. — Но ты не знаешь, что сделать, чтобы «перегнать» его? — подхватывает Мэтт. — Или… вначале мне казалось, что ты просто хочешь унизить его… а что сейчас, Мелло? Чего ты хочешь? Мелло встает со скамьи, он продрог, да и неловкость от собственной откровенности порядком нервирует. Он уже не смотрит на друга, а разглядывает парковые дорожки и гуляющих по ним немногочисленных прохожих. — Я бы хотел, чтобы он сдох, — наконец, отвечает он жестко. — А еще лучше, чтоб его вообще никогда не было… чтобы он не встречался на моем пути, чтобы мы не росли в одном приюте, чтобы… — Но почему? И тут Мелло все-таки выходит из себя. Сжав кулаки он поворачивается к другу, и Мэтт невольно вжимается в спинку скамьи, видя его лицо, искаженное безудержной яростью. — Потому что я ненавижу его! Потому что он мой враг! Смертельный враг! Я в жизни никого не ненавидел так, как его! И я не успокоюсь, пока не унижу его… или уничтожу… — Уничтожишь?! — ахает Мэтт. — Ты серьезно? — Я… — Мелло резко остывает и отводит глаза, — не знаю… Иногда мне этого просто до смерти хочется, но я не дурак, Мэтт, и в тюрьму не собираюсь… Знаю только, что не могу больше жить под одной крышей с ним, ходить по одним коридорам, учиться в одном с ним классе… У Мэтта вновь вертится вопрос на языке, но он вовремя себе его прикусывает, понимая, что лимит откровенности уже исчерпан. И вместо этого задает другой, тот самый, с которого и начался этот непростой для обоих друзей разговор: — Так что ты собираешься делать? …Их вылазка остается незамеченной. Возможно, вышло бы и по-другому, не так гладко, ведь, едва перемахнув через металлический кованый забор приюта, два нарушителя порядка вдруг слышат мелодичный девичий голос за спиной: — Попались! Они вздрагивают, но тут же следует неожиданное продолжение: — Осторожнее, Роджер сейчас у себя в кабинете и может увидеть вас в окно! Друзья оборачиваются: в густых ноябрьских сумерках отдаленный свет фонаря выхватывает из темноты высокую стройную фигуру в темном пальто. Длинные белокурые волосы рассыпаны по плечам, насмешливый взгляд красивых глаз — увы, в темноте, не видно их цвета, широкие скулы и улыбка — не зловредная, впрочем, а наоборот — заговорщицкая. — Сара, — узнает Мелло, инстинктивно делает шаг навстречу, и даже в этом тусклом искусственном свете ему видно, как сразу зарделись ее щеки. — Ты ведь умница? Можно было бы вложить в этот вопрос и угрозу, но врожденный талант психолога подсказывает парню другую тактику, и потому голос его звучит мягко и игриво. Сара улыбается еще шире. Она переводит взгляд с одного однокашника на другого, но Мелло не сомневается: эта импровизированная сцена ловли «с поличным», равно, как и эта улыбка — все для него одного. — Я умница, — подтверждает девочка, — но… — Условия? — Мелло притворяется удивленным. — Почему бы и нет? — Хорошо. Что ты хочешь в обмен на молчание? — А что ты можешь мне предложить? — Сара уже открыто флиртует только с ним одним. Мэтт со стороны наблюдает, не вмешиваясь и посмеиваясь про себя. — Свидание, — Мелло уверен в себе, — завтра, после ужина. Сара делает вид, что колеблется, хотя на самом деле уверена не меньше. — Где? Парень тыкает пальцем на горящие окна. — Напротив кабинета Роджера. — Ты спятил?! — Боишься? — подначивает он. — Еще чего! — Тогда договорились. — Да. …Роман развивается стремительно. Сара подает большие надежды в биологии, но кроме того она оказывается умной, озорной и острой на язык девчонкой. Симпатичной к тому же. Мелло с ней легко и весело. Он убеждает себя, что причина его депрессии, возможно, была именно в длительном отсутствии новых отношений. Они и не скрываются даже, в столовой и на переменах почти всегда вместе: вдвоем или втроем с Мэттом. Но тот уже ворчит, и Сара быстро находит ему подружку для компании: художницу Линду. Это значительно упрощает процесс общения, и четверка зачастую разбивается на пары. Хорошее настроение вновь возвращается к Мелло, прежняя депрессия почти забыта, если не считать тех снов… Но Мелло старается днем не вспоминать о них. Его поведение вновь выравнивается, и учителя облегченно вздыхают: все, конечно, в курсе причины такого изменения и все, безусловно, только рады. Агрессия Мелло — тяжелое испытание даже для их закаленной нервной системы. Поцелуи и объятия с Сарой становятся все горячее и интимнее, и вот уже через неделю поступает приглашение на ночное свидание в ее комнату. Мелло торжествует. Он проникает в комнату девочки после отбоя. И вот они в объятиях друг друга, долго, страстно целуются и ласкают друг друга. Мелло снимает с Сары домашнюю кофту, и, она, замерев, шепотом задает ему вопрос. Мелло кивает и достает из кармана маленькую упаковку — важную деталь интимных отношений. Сара больше не колеблется, позволяет раздеть себя до конца и сама стягивает с Мелло черную водолазку. Не разрывая объятий они падают на кровать. Мелло увлечен и возбужден. Он начинает свою игру: целует лицо — глаза, щеки, губы, подбородок, сползает к шее и, не отрывая губ, скользит к уху. Неровное дыхание Сары воспламеняет его еще больше, он прикусывает мочку уха, зарывается в белокурые волосы, глубоко вдыхает и… останавливается — словно каменеет. Болезненно сглатывает. Его руки, до этого бесстыдно ласкавшие податливое девичье тело, замирают тоже. Волосы Сары пахнут ванилью: перед свиданием она чуть надушилась любимыми духами. Приятный, хоть и несколько приторный аромат… — Что с тобой? — шепчет она удивленно, заглядывая в застывшее лицо своего парня. Мелло отмирает, чуть встряхивает головой, словно пытаясь прогнать какое-то наваждение: — Ничего… Его руки вновь возобновляют ласки, он возвращается к губам Сары, пытается вернуть себе упущенное волшебное настроение, но… Через пару минут отстраняется вновь. Отпускает партнершу и поднимается с кровати. Находит свою водолазку. — Прости, Сара, но… я не могу… — говорит он, натягивая на себя одежду. Девочка резко садится, прикрываясь покрывалом. — Что?! Ты с ума сошел? Но почему? Мелло… Я думала, что я… что мы… что ты этого хочешь! Мелло одет и хмуро смотрит сверху вниз на подругу. В его глазах мелькает какое-то непонятное Саре чувство: не то разочарование, не то отчаяние, а может, что-то другое — не разобрать в темной комнате. — Извини, но я понял, что мы слишком спешим и можем наломать дров… — Каких еще дров? — голос Сары невольно повышается и начинает дрожать от обиды. — О чем ты говоришь? Я сделала что-то не так?! — слезы вдруг наворачиваются ей на глаза. Мелло тяжко вздыхает: еще одно трудное объяснение. Только в этот раз при совсем неподходящих обстоятельствах. Он так толком ничего и не смог объяснить. Обходится обычными штампованными фразами, оставляя Сару в полном недоумении. Но поступить по-другому он просто не может. Ему хочется как можно быстрее убраться из ее комнаты. Что он и делает. Завтра он разберется со всем этим, а сейчас… Он стремглав несется в свою комнату, вскакивает на окно, пролезает внутрь и с грохотом его захлопывает, не заботясь о шуме, который создает. «Ненавижу!» — вертится в его голове, и, выпуская свою ярость наружу, Мелло начинает бить ногами собственную кровать. — Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! — он даже сам не замечает, что рычит это уже вслух, сквозь стиснутые зубы. Он продолжает мучить ни в чем не повинную мебель, пока, наконец, не бросается на постель, кулаком врезая по подушке, и какое-то время отрывается на ней. Потом затихает. Просто лежит, осознавая безумную, невозможную правду о себе: он любит Ниа. Любит, вопреки своей неприязни, вопреки многолетнему соперничеству, вопреки… всему… а может быть — приходит к нему простая и здравая мысль — однажды одно незаметно перетекло в другое? И тогда Мелло начинает анализировать, пытаясь добраться до самых истоков. Память уводит его назад, все дальше и дальше вглубь, в самое детство, и тут его ждет еще одна безжалостная правда о себе: он не может сказать, когда все это началось. Кажется, все случилось уже в тот первый день, когда в Доме Вамми появился новый необычайно беловолосый воспитанник. Мелло не нужно напрягаться: он хорошо помнит свой мгновенно вспыхнувший интерес к странному ребенку и потом одолевшее его на многие годы жадное любопытство. Стремление добраться до самой сути замкнутого мальчишки, подобрать ключик к его непонятно устроенным мозгам. Вначале Мелло казалось, что они могут подружиться. Удивительный малыш, выбравший себе странный псевдоним — Ниа — оказался чрезвычайно умен и, несмотря на замкнутость, похоже, был не против подружиться с общительным Мелло. Но что же произошло потом? Мелло вспоминает и это: Ниа начал его раздражать. Трудно объяснить, чем именно, но, видимо, больше всего — своей непохожестью на остальных и своей абсолютной закрытостью. Вспыльчивый паренек стал осознавать, что эта головоломка ему не по зубам… А дальше покатилось… И вот Мелло может вспомнить уже только вражду… Так где и когда он незаметно для себя перешел эту грань? И вновь он не находит ответа. Как во всем остальном, что касалось и касается Ниа. Вечно неразрешимая головоломка. И ведь надо же быть настолько слепым, чтобы не задать себе такой очевидный вопрос, который пытался озвучить даже смущавшийся Мэтт: как же Ниа мог рассчитывать, что Мелло поддастся на искушение? Ответ лежит на поверхности: его лютый враг давно все понял о нем, раньше самого Мелло. Мелло с глухим стоном переворачивается на живот и впивается зубами в подушку: «Болван! Идиот! Слепец!» Вот что пытался донести Ниа до него в ту ночь, вот зачем позвал! А он-то, глупец, не разобравшись, начал праздновать свой триумф! И сколько бы еще ему понадобилось времени, чтобы все осознать, если бы не этот роковой вечер с Сарой и ванильный запах ее волос? Именно в тот момент, когда он вдохнул этот сахарный аромат, он осознал, что жаждет почувствовать совсем другой запах, жаждет до ноющей боли, до глухой тоски, до безудержного отчаянья… Тот самый бергамот. И пусть Сара — прикольная девчонка, пусть с ней классно и не скучно, но… не она снится ему по ночам, обещая: «Все, что захочешь…», не она изводит его, ввергая в депрессию, лишая покоя… — Все-таки я слепец… — шепчет Мелло. Столько знаков, столько подсказок, а он умудрялся игнорировать их столько лет. Впрочем, настало время быть честным самим с собой: одно не отменяет другого. Пусть влечение, пусть даже любовь, хорошо — Мелло скрипит зубами — но никуда не делась и неприязнь, и соперничество, и желание победить. И даже… уничтожить… Вот только нужен ли ему мир, в котором не будет Ниа? И таким страшным оказывается этот вопрос, что Мелло невольно закрывает глаза, отказываясь на него отвечать. Что теперь делать? Мелло порывисто вскакивает с кровати: кровь пульсирует тяжелыми ударами в голове: надо увидеть, поговорить… Или? Время честности, не так ли, Мелло? «Зачем ты пришел сегодня сюда, ко мне?» — когда-то спросил его Ниа. Зачем он хочет увидеть его сейчас? Чего он хочет? Объяснения? Признания? А может, до боли в суставах, до ломоты в пальцах, до жара в паху, ему хочется вновь испытать ту головокружительную близость? Обрести себя вновь, быть страстным и безудержным, причиняя боль и удовольствие, ловить с губ сладкие стоны? И самому, зарываясь в белоснежные волосы, вдыхать остро желаемый запах бергамота и тела Ниа? Ведь так, Мелло? Так? Он уже хватается за ручку двери, ему плевать на поздний час, на все глупые запреты, но вдруг перед глазами, словно наяву, встает безразличное лицо Ниа. А вдруг ему уже все равно? И Мелло застывает, пораженный страшной мыслью: вдруг это не маска и не притворство? Гордый, принципиальный, несклоняемый Ниа мог не простить. И, скорей всего, не простил… И месть его удалась: показное равнодушие превратилось в настоящее. Ведь за все это время не было ни единого взгляда, ни малейшего поворота головы — ничего, что указывало бы хоть на какой-то интерес к Мелло с его стороны. Недаром Мелло так пристально, так настойчиво следил за ним столько времени, впадая в необъяснимое отчаянье, но не отрывая взгляда… И даже появление Сары не изменило поведения Ниа. Так что же это — притворство, подстегиваемое жаждой мести, или уже… просто данность? Пальцы, держащиеся за ручку двери, медленно опускаются. Вопрос, ответ на который может дать только сам Ниа. Но он никогда его не даст — понимает Мелло. Слишком сильно было нанесенное оскорбление, слишком высокомерен сам Ниа, и чрезмерно высоки ставки в соперничестве. Они никогда не уступят друг другу. Быть может, если бы Мелло попросил… признал свою вину, открылся… Мелло отходит от двери, садится опять на кровать и опускает голову. Пшеничные волосы падают вперед, закрывая лицо парня, словно он пытается отгородиться ими от безжалостной правды. Никогда не пойдет он на это — не переступит через собственную гордость, не унизится перед бывшим любовником. И потому выхода не остается. Соперничество — вот их будущее. Ненависть — их приговор. __________________________________ *Статус-кво — здесь: позиция невмешательства.