В гуще событий

Я смотрю в окно, на проплывающие мимо, полуразрушенные строения. Они выглядят мрачными и ничем не примечательными. Я люблю представлять, как они выглядели до войны. Как с нетерпением квартиры ждали бы своих хозяев с работы. А по вечерам в домах бы зажигались все окна, мягко освящая улицу теплым светом. Сейчас же, оконные рамы зияли черными дырами, если вообще сохранились. В отражении я вижу своего брата. Каждый раз, когда автобус налетает на кочки, я сползаю с сиденья, он подтягивает меня назад за шиворот. Калеб стоит в проходе и держится за поручень над головой. Мы с ним не похожи. У него темные волосы и горбатый нос, как у отца, и зеленые глаза и ямочки на щеках, как у матери. Он также унаследовал мамин дар к самопожертвованию. Он уступил свое место угрюмому правдолюбу, ни секунды не размышляя. Автобус останавливается перед школой, я встаю и протискиваюсь к выходу, держа брата за руку. — Сегодня проверка склонностей, — говорю я. Калеб младше меня на два года, что не сказать по его внешнему виду. Он кивает, когда мы входим в парадную дверь. Уроки сегодня урезаны вдвое, чтобы шестнадцатилетние успели посетить их до проверки склонностей, которая начнется после обеда. Мое сердце уже бьется в ускоренном темпе. — Тебя ничуть не волнует, что покажет проверка? — спрашивает меня Калеб и кидает на меня беспокойный взгляд. Мы останавливаемся на развилке, откуда он пойдет в одну сторону, а я в другую. Я улыбаюсь и говорю: — Не очень. Я могла бы сказать ему, что много недель переживаю из-за того, что покажет тест, но не стала. Он улыбается в ответ. — Ну да… приятного дня. Я иду на урок, покусывая нижнюю губу. Я всегда так делаю, когда вру. Глупая привычка. Правдолюбка проходит мимо меня, задевая плечом. Она намного выше и больше, чем я, поэтому я отлетаю к стене и роняю учебники. — Эй! — она делает возмущенный вид, как будто это я её толкнула, и проходит мимо. — C дороги, Сухарь! — рявкает эрудит, спотыкаясь о мои книги. У меня вспыхивают щеки. Несколько человек остановились, когда я уронила учебники, но никто не помог мне их собрать. Взгляды учеников провожают меня до конца коридора. Подбирая книги, я смотрю на часы. Равно в 7:25. В это время, я всегда наблюдаю как прибывает поезд с учениками из фракции бесстрашия. Я не могу отвести от них глаз. Наблюдать за ними — еще одна глупая привычка. Я отворачиваюсь от окна только когда последний лихач выпрыгивает из вагона. Проверка начинается после обеда. Мы сидим за длинными столами в столовой, и распорядители называют по десять имен за раз, по одному для каждой проверочной комнаты. Я сижу рядом с Робертом и напротив его сестры Сьюзен. Они живут в том же квартале, что и мы, поэтому мы дружим с детства и иногда ездим в школу вместе. Но чаще они добираются сюда вместе со своим отцом. Он ездит на работу через весь город, поэтому у него есть машина. Имя Роберта называют в следующей группе. Он робко идет к выходу. Мы с Сьюзен наблюдаем за ним пока он не исчезает за дверью. Она выглядит уверенной. И кажется совсем не переживает, в отличии от своего брата. Я думаю, она уже давно сделала свой выбор. Сьюзен была умна, и школьных занятий ей явно не хватало, чтобы удалить жажду знаний. Как-то, мы с Робом, застукали её с большим количеством научной литературы в комнате. Тогда она пообещала нам делиться книгами, которые мы захотим, взамен на наше молчание. Я любила читать, но книги брала больше для брата. По вечерам мы часто проводили время в моей комнате, за чтением. Родители делали вид, что ничего не замечают. У меня сжимается желудок. Я закрываю глаза и открываю только через десять минут, когда Роберт садится на место. Он весь белый как мел. Он прижимает ладони к коленям — я так делаю, если хочу стереть с них пот, — затем отрывает их, и его пальцы дрожат. Я открываю рот, чтобы о чем-то спросить, но слова не вылетают. Я не вправе спрашивать его о результатах, а он не вправе отвечать мне, по крайней мере сейчас. Доброволец-альтруист называет имена следующего круга. Двое из Лихости, двое из Эрудиции, двое из Товарищества, двое из Правдолюбия, и наконец: «Из Альтруизма: Сьюзен Блэк и Беатрис Прайор». Сьюзен улыбается мне и проходит в комнату 5, а я захожу в комнату 6, где меня ждет лихачка. Она не кажется такой суровой, как молодые лихачи, которых я встречала. — Не бойся, — говорит женщина, — это не больно. Садись и устраивайся поудобнее. Меня зовут Тори. Я неуклюже опускаюсь в кресло и откидываюсь, положив голову на подголовник. Свет режет глаза. Тори возится с машиной справа от меня. Я пытаюсь сосредоточиться на ней, а не на проводах в ее руках. На её спине я вижу татуировку птицы. — Почему ястреб? — выпаливаю я, когда она прикрепляет электрод к моему лбу. — Впервые вижу любопытного альтруиста. — Она вздергивает брови. Мое любопытство — ошибка, я не должна показывать его вне стен дома. Тихонько напевая, Тори прижимает еще один электрод к моему лбу и поясняет: — В некоторых частях древнего мира ястреб символизировал солнце. В свое время я решила, что, если на мне всегда будет солнце, я перестану бояться темноты. Она прижимает следующий электрод к своему собственному лбу, прикрепляет к нему провод и пожимает плечами. — Теперь он напоминает мне о страхе, который я преодолела. Тори тянет на себя провода, прикрепляет их к себе, ко мне, к машине у себя за спиной. Затем передает мне пробирку с прозрачной жидкостью. — Выпей, — говорит она. Я шумно выдыхаю и опрокидываю содержимое пробирки в рот. Мои глаза закрываются. Они открываются всего лишь через мгновение. Я снова стою в комнате проверки способностей. На столе передо мной стоят две корзины. В одной лежит кусок сыра, в другой — нож длиной с мое предплечье. Женский голос за спиной произносит: — Выбирай. — Зачем? — спрашиваю я. — Выбирай, — повторяет женщина. Я оборачиваюсь, но за спиной никого нет. Я возвращаюсь к корзинам. — Выбирай! — кричит она. Когда она кричит на меня, страх исчезает, я хватаю нож в правую и кусок сыра в левую руку. Корзины исчезают. Я оборачиваюсь на скрип двери и вижу в нескольких ярдах от себя пса с острым носом. Он припадает к земле и крадется ко мне, скаля белые зубы. Глубоко в его горле клокочет рык, и я понимаю, почему пригодился мне сыр. Или нож… Пес рычит, и я почти чувствую, как звук вибрирует в моей голове. В учебнике по биологии написано, что собаки чуют запах страха из-за химического вещества, которое человеческие железы выделяют при угрозе насилия. Запах страха побуждает их нападать. Я кидаю ему кусок сыра и пытаюсь выровнять дыхание, сжимая нож двумя руками, держа его перед собой. Пес хватает кусок, но не сводит красных глаз с меня. Что еще я знаю о собаках? Я не должна смотреть ему в глаза. Это знак агрессии. В детстве я просила у отца щенка и теперь, стоя перед когтистыми лапами пса, не могу припомнить почему. Если взгляд в глаза — знак агрессии, то каков знак покорности? Я дышу громко, но ровно. Я закрываю глаза и выдыхаю, смогу ли я его убить, сжимаю зубы, чтобы не закричать. Что-то шершавое и влажное касается моей руки. Пес перестает рычать и, когда я снова открываю глаза, шумно дышит. Он встает на задние лапы и лижет мое лицо. Я хмурюсь и бросаю нож. Отшатываясь, я вытираю слюни с кожи, и смеюсь. Я медленно глажу его за ухом, чтобы не напугать пса, но он совсем не похож на дикого зверя, который стоял передо мной несколько секунд назад. Я протягиваю руку, пес тычется мне в руку головой. Внезапно я радуюсь, что не напала первой. Я моргаю, а когда открываю глаза, на другой стороне комнаты стоит девочка в белом платье. Она протягивает руки и визжит: — Щеночек! Она бежит к собаке, стоящей рядом со мной, и я открываю рот, чтобы предупредить ее, но слишком поздно. Он вот-вот прыгнет на нее. Не размышляя, я бросаюсь на пса; наваливаюсь на него всем телом, обхватив руками толстую шею. Я ударяюсь головой об пол. Пес исчез, как и маленькая девочка. Я осталась одна — в проверочной комнате, на этот раз пустой. Я медленно поворачиваюсь вокруг и не вижу себя ни в одном зеркале. Толкаю дверь и выхожу в коридор, но это не коридор; это автобус, и все сиденья заняты. Я стою в проходе и держусь за поручень. Рядом со мной сидит мужчина с газетой. Его лицо заслоняет газета, но я вижу его руки. Они испещрены шрамами, как будто он обгорел, и сжимают бумагу, как будто хотят ее смять. — Знаешь его? — спрашивает он и постукивает по фотографии на первой странице газеты. Заголовок гласит: «Жестокий убийца наконец задержан!» Я разглядываю слово «убийца». На фотографии под заголовком мужчина средних лет, но лицо расплывчатое и грязное, растянутое в ужасной ухмылке. По-моему, я его где-то видела, только не помню где. — Ну так что? — В его голосе звенит злоба. — Знаешь его? Мое сердце колотится, и я сжимаю поручень, чтобы руки не дрожали, чтобы не выдали меня. Если я скажу ему, что знаю мужчину из статьи, со мной случится что-то ужасное. Но я могу убедить его, что ничего не знаю. Я могу прочистить горло и пожать плечами… но это будет ложью. Я прочищаю горло. — Знаешь? — повторяет он. Я нервно веду плечами. — Ну? Я содрогаюсь. Мой страх иррационален; это всего лишь тест, а не реальность. — Да, — отвечаю я, судорожно пытаясь вспомнить, где я его видела. — Кажется, я… Он встает, и я наконец вижу его лицо. На нем темные солнечные очки, и рот его искривлен злобой. Его щеки испещрены шрамами, как и руки. Он наклоняется к моему лицу. Его дыхание пахнет сигаретами. «Не реальность, — напоминаю я себе. — Не реальность». — Я вижу это по твоим глазам. Ты знаешь кто он, ты знаешь где он. Я отвожу глаза и выгибаю спину. — Ничего я не знаю. — Если ты знаешь где он — СКАЖИ, — тихо говорит он, — ты можешь меня спасти. Можешь меня спасти! Я щурюсь, всматриваясь в черно-белую фотографию и, кажется, начинаю узнавать отдельные черты лица. Узкий нос, и высокие скулы. Ну, конечно, я вижу это лицо каждый день. Каждый день, я вижу своего отца. — Да, я его знаю. Мужчина бросается на меня, и я ощущаю его дыхание на своей коже. Закрываю глаза и открываю их в своей комнате. На полу лежит мама, вся её одежда в крови. Я бросаюсь к ней, пытаясь выяснить ранена ли она. Кровь повсюду, я вижу тот самый нож из комнаты проверки способностей. Он лежит возле двери, под ногами отца... Его руки в крови. Он выглядит так же как на фотографии из газеты. Он ухмыляется и выбегает из комнаты. «Не реальность, — крутится у меня в голове, но мозг уже не может воспринимать информацию критически». Я могу побежать за ним. Он оставил нож, он ранил маму... Чувство ненависти поднимается во мне от живота до горла, пока не ударяет в голову. Я ползу к ножу и кувырком спускаюсь вниз. Я слышу, что он захлопнул входную дверь и бегу еще быстрее. Хватаюсь на ручку и распахиваю дверь на себя. В глаза резко ударяет яркий свет, я рукой закрываю глаза.