❊ ❊ ❊
За чертой их маленького городка раньше находилась берёзовая чаща, светлая, пронизанная солнечными лучами и дрожащим воздухом. Она давно исчезла, сравнялась с землёй. Город наслал на неё своё грязное сломанное войско, и теперь только редкие чахлые берёзки могли выбраться из-под завалов человеческого мусора. Чаща превратилась в свалку. Если пройти за школой сквозь ельник, можно, поплутав, выбраться к самому её краю. Тут же был пологий склон вниз, позволяющий спуститься без риска. И только следы Гарри отпечатались в глине и земле. Никого больше не интересовало это место скопления хлама. Для него же оно превратилось в загадочную сокровищницу, полную чудес. Нужно было лишь приглядеться внимательнее. Тут и там из обломков бесполезных металлических каркасов и другого промышленного мусора торчали углы негодной поломанной техники. Гарри без брезгливости выкапывал их, бережно заворачивал в ткань и нёс домой, чтобы там терпеливо очистить от налипшей земли. Порой они оказывались окончательно повреждёнными, но иногда везло — детали всё ещё работали. В этих случаях Гарри складывал их в свою большую коробку, хранящуюся в шкафу. Оттуда со временем выходили рабочие раритетные механизмы, когда нужных деталей оказывалось достаточно. Такое не по возрасту серьёзное хобби было у Гарри. Осенний холод пока не кусал пальцы сильно, а солнышко разыгралось на небосводе, поэтому стоило звонку с последнего урока прозвенеть, как Гарри уже направлялся сквозь ельник к прячущейся за ним свалке. По кромке из жухлой травы спустился вниз. Нога тут же увязла в размякшей земле. Пахло влажностью и гниением, но запах был природным и не вызывал отвращения. Мёртвая трава переваривалась в почве, чтобы дать немного питательных веществ тонким невысоким берёзкам, тут и там торчащим из мусора. На эту свалку не выбрасывали пищевые отходы, поэтому не было опасности подцепить какую-нибудь бактерию и не было брезгливости. В надежде найти что-то интересное Гарри двинулся вперёд, не забывая смотреть под ноги. Однажды он уже был неосторожен и наступил на гвоздь. Тот вошёл в ступню на пол дюйма, продырявив резиновую подошву кед. Случай стал опытом, и теперь Гарри был предельно осторожен в том, куда ставит ногу. Надежда оправдалась довольно быстро: среди обломков спальной мебели, скрытая от осенних дождей, лежала радионяня: светлый бок, заляпанный яркими неаккуратными пятнами краски, в пластике дыра, сквозь которую торчали провода. Не теряя времени, Гарри подошёл ближе, потянул осторожно корпус устройства вверх. Земля налипла сверху, но ещё не успела сомкнуть сильнее свои морозные объятия: радионяня легко покинула влажную холодную почву и оказалась у него в руках. — Неплохо, — хмыкнул Гарри, внимательно осматривая её со всех сторон. Его ледяные пальцы усердно чистили светлый пластик от грязи. — Повезло. И внезапно остановился, когда в голове мелькнула мысль о родителях, которым устройство принадлежало раньше. Были ли их дети похожи на сестрёнок Луи? Была ли мама такой же нежной, как Джей? Мысли о новых соседях вытеснили спокойствие осеннего дня. Гарри подставил голову под ветер так, чтобы тот сдул волосы со лба — пальцы испачкались в земле — и вслушался в тишину. Она давила на него. Впервые за многие годы Гарри не чувствовал безмятежности в этом месте, не хотел больше наслаждаться одиночеством, полным отсутствием внешнего мира в этой кладовой поломанных чудес. Внезапно ворвавшийся в эту тишину рёв вертолётного двигателя принёс желанное облегчение. Гарри вскинул голову и проводил взглядом блестящий в солнечном свете корпус, размытые в непрерывном движении лопасти. Когда средство передвижения скрылось вдали, превратившись в едва заметную точку, он опустил голову и уткнулся в землю перед собой. Странная меланхолия поселилась в нём от встречи с новой семьёй. Гарри завернул находку в чистую тряпку и спрятал в рюкзак. Мысли, как болотные мошки, надоедливо кружились в его голове. Меланхолия, граничащая с проснувшейся внутри странной жаждой.❊ ❊ ❊
Из кухни пахло травами и жареным мясом. Едва Гарри открыл входную дверь, ему в нос ударили эти ароматы. Привычные запахи дома, но не вызывающие тепло в груди. Скорее, тихое раздражение. Мама знала, что он не любил стейки, но продолжала их готовить, а травы значили лишь то, что сегодня у неё был один из тех дней. Трудных, как она их называла. Это значило, что она будет пить. Что она будет пытаться разговаривать. — Гарольд? Ты вернулся? Голос был приглушён расстоянием, но Гарри услышал. Как бы сильно ни хотелось подняться в свою комнату сразу, очевидно, на кухне его ждал ужин. В её компании. — Да, мам. Я дома. Как он и ожидал, она стояла у стола с графином в руках. Вода из него лилась аккуратной струйкой на белый кубик, уместившийся на ложке; вода и растворившийся сахар скользнули ко дну стакана, и абсент тут же начал затуманиваться: чистая изумрудная смесь алкоголя и трав быстро превратилась в тусклую молочно-зелёную жидкость. Ритуал трудных дней. У края стола стояла тарелка с толстым куском хорошо прожаренного мяса и горкой зелёного горошка рядом. От неё уже не шёл пар, еда остыла, но условность была соблюдена: мама выполнила свою обязанность — приготовила ему поесть. Молча Гарри сел на стул, подвинул к себе тарелку. Он старался разглядывать горошек и не поднимать глаз от стола, хотя кожей чувствовал, что мама смотрит на него. Она упёрлась бёдрами в столешницу и смаковала своё лекарство. — Как дела в школе? Её слова скользнули на стол перед ним, когда он зачерпнул вилку гороха. Рука дрогнула, и несколько зелёных шариков упали обратно в тарелку. Он не хотел отвечать. — Всё хорошо, мам. Каким-то образом ему удалось донести еду до рта, пока она не задала следующий вопрос. — Почему ты не хочешь со мной делиться? Удивлённый взгляд скользнул по её строгой юбке, обтягивающей бёдра, к светлому лаку на ногтях. В лицо Гарри смотреть не хотел. — Потому что нечем, мама, — будто это слово могло спасти ситуацию и сделать разговор менее напряжённым. Он продолжал её так называть, хотя не чувствовал даже отдалённо эту женщину родной. — Всё идёт своим чередом: уроки, потом дополнительные занятия. Всё так же, как каждый другой день. Из мяса вытекал сок. Бурый, с какими-то специями, он тёк по белой тарелке, всё ближе подбираясь к горошку. Звуки в кухне действовали на нервы: звон вилки о тарелку, когда Гарри пытался спасти свой ужин от порчи и сдвигал горошек всё ближе к краю, всё дальше от мяса, и стук маминого ногтя по стеклу стакана, в котором она искала успокоение. — А друзья? Ты расскажешь мне про своих друзей сегодня? Она сделала последний, самый большой глоток — Гарри услышал, с каким звуком алкоголь скользнул по её горлу, — и поставила стакан в раковину. Тут же зашумела вода. — Может быть, ты наконец нашёл того, с кем связан? — её голос окаменел. Можно было легко услышать, как его острые края скребли по маминому горлу. Каждый раз, когда речь заходила о связи, она вспоминала отца Гарри. И застарелая ненависть вновь давала о себе знать. — Ты знаешь, что не про кого рассказывать. Тихий голос потонул в шуме брызг. Гарри только выдохнул спокойнее, отправил в рот последнюю вилку гороха за её спиной. У них с мамой были абсолютно одинаковые глаза — зелёные, глубокие, как лес, — но почему-то смотреть в них Гарри никогда не мог. Было проще, когда она отворачивалась. И когда не задавала вопросов. — Я пойду. Спасибо за ужин. Стул скрипнул, выпуская его из-за стола. Но сбежать Гарри не успел: мама обернулась, вытирая кухонным полотенцем руки, и бросила взгляд на нетронутый стейк. Лицо её не выражало ровным счётом ничего, разве что брови были подняты. Гарри моргнул, осознав, что смотрит ей в глаза, и отступил назад. Шаг, ещё шаг. Развернулся и, ничего не сказав, поспешил в своё убежище, к себе в комнату. Дальше от безразличных материнских глаз.❊ ❊ ❊
Вечер сгущался, как сгущаются тучи, полные дождя. Небо потеряло прозрачную чистоту и потемнело, из бескрайнего превратившись в плотное. В проём узкого окна хорошо было видно желтеющие листья на его чёрном покрывале. Гарри перебирал пальцами детали, разбросанные по столу, пытаясь определить, какие из них ещё годны, а какие можно смело отправлять в мусорку. Под столом у его правой ноги притаилось ведро с прозрачным пакетом. Внутри уже были не подлежащие ремонту механизмы и платы с прошлого раза. Задумавшись, Гарри отбивал нестройный ритм по пластику ведра, глядя то на стол перед собой, то в переходящее из вечернего в ночное небо. Сегодня было особенно сложно сосредоточиться: из головы не шёл новый сосед и его очаровательная, такая настоящая мама. Была бы Энн такой же, если бы её связь не оборвалась ещё до рождения Гарри? В комнату, приглушённые плотно закрытой дверью, проникали громкие звуки телевизора из гостиной. Скорее всего, его мама уснула под какое-нибудь глупое телешоу, как она любила, прямо на диване. Рядом на кофейном столике дымилась в пепельнице незатушенная сигарета. От мысленного сравнения собственной родительницы с встреченной сегодня Джей Гарри настигло жестокое разочарование. У него закружилась голова, мысли потерялись в этом хороводе. Замёрзшими пальцами он отодвинул от себя детали и полуразобранную радионяню, найденную сегодня на свалке. Не было ни одного шанса собрать что-то дельное в таком состоянии духа. Из окна, колыхая занавески, продолжал дуть осенний ветер. Гарри зевнул и потянулся. Ранние подъёмы делали своё дело: к детскому времени он уже должен был спать, иначе усталость лишала возможности думать и действовать. На спинке стула висел свитер, но Гарри проигнорировал его, несмотря на то, что мурашки от холодного ветра поднимались по спине до затылка, а кончики пальцев заледенели. Разобранная им радионяня с каплями старой краски на пластиковом корпусе осталась на столе. Гарри щёлкнул лампой, погрузив её и остальную комнату во тьму. Только фонарь под его окнами давал тусклый свет, лившийся сквозь стекло внутрь. Ещё один зевок вышел даже более отчаянным, чем прошлый. Гарри потянул окно вниз, стараясь закрыть. Сонливость сделала его рассеянным: он едва ощущал, как касался металлического замочка на раме, зато отчётливо увидел новых соседей, прогуливающихся по улице. На какое-то мгновение сердце, находящееся почти постоянно в оцепенении, пропустило гулкий удар. По замёрзшей коже растёкся жар. Интерес и зависть, которые вызывала у него эта семья, вспыхнули ещё утром, но сейчас, глядя на то, как они проводят время все вместе, со смешками и удовольствием, Гарри почувствовал, как разрушается. Пока что мелкие трещины в его броне, но со временем они обещали превратиться в зияющие дыры. Стена, которую он строил много лет, за которой хранил свой покой, начала рушиться. Каким-то ребяческим жестом было отвернуться, чтобы не видеть. Гарри щёлкнул затвором окна, резко задёрнул занавеску, поспешил в кровать, будто чудовища из кошмаров кусали за пятки. В темноте, в мягком уединении своего убежища он надеялся спрятаться от зависти. Но мысли не оставляли, а когда семья оказалась буквально под его окнами, когда смех и разговоры стало слышно сквозь закрытое окно, Гарри накрылся одеялом с головой. В ставшей плотнее темноте потихоньку растворялись навязчивые мысли, тревога отпускала. Мальчик уснул. Но лишь для того, чтобы проснуться завтра с этой тревогой вновь.