Палач

      – Ты болен, мой друг, – кивок, – ты неизлечимо болен, – и он снова кивнул. Не удостаивая их своим голосом, к чему это? Слишком много чести для тех, кого он презирал и не считал достойными. Нет, это не пустая ненависть, а обоснованное презрение. А в чем отличие? Ненавидеть можно равного себе, а презирать – того, кто ниже. Вот она, простая истина. Двадцать лет – казалось бы, еще совсем молодой, но сколько грешков уже за его плечами! Достаточно, чтобы однажды и его приговорили к смерти.       Он никогда не считал количество оставленных за собой тел – это лишнее и занятие достойное лишь проигравших, пускай считают они, стараясь оправдать себя. Например, этот маньяк, который пытался убедить его в том, что болен именно он.       – Так и будешь молчать? Ну, что ж, у тебя была возможность сказать последнее слово.       Сначала он взял простую ложку, чтобы потом, приподняв веко, просунуть ее в глазницу с искусственным глазом. Надавив, он оборвал все нервные окончания, но жертва не почувствовала оного – тело давно не ощущало боли.        «Это лишь портит мой внешний вид», – сказал бы он по привычке, но нет, Тихо сидел, стиснув зубы. Не проронил ни единого звука, это слишком большой подарок для того, к кому он практически безразличен. Вот протез упал на бетонный пол со звоном разбившегося стекла. О, как же прелестен этот звук! Потеря чего-то, что было когда-то важным, хотя и не настолько, чтобы из-за этого действительно стоило переживать. Всего лишь искусственная часть тела.       Маньяк сменил свое оружие, взял щипцы и поймал тонкие нервные окончания. Рывок и вот оно: кровавая нить уже зажата и выдернута из своего родного лона. Он бросил ее к глазу, провел теплым и шероховатым языком по пустой глазнице, чтобы почувствовать вкус сладкой, словно мед, крови, а потом сплюнул на пол. Добровольно пить яд? Увольте. Он засунул пальцы в дырку, наслаждаясь тем, что теплая, живая плоть их греет. Какое блаженство – чужие муки. Нервы на пределе, он уже готов немедленно линчевать.       – Знаешь, что самое интересное во всем этом? Знаешь? Нет… я хочу найти тот участок тела, в котором ты почувствуешь боль. Не могло же у тебя все полностью заблокироваться, я не верю, как же так? Я найду то, что заставит тебя испытать истинную боль!       Он продолжал уродовать его некогда прекрасное тело, вырезая замысловатые узоры, которые понятны только ему одному. Он резал его нарочито медленно, отделяя тонкие лоскуты кожи на некогда прекрасной груди, такой еще юной и тронутой лишь одним единственным шрамом после давней аварии.       – Я буду убивать тебя нежно, я хочу рассмотреть тебя изнутри. Ты же не против, правда? Вижу, что не против.       О, это фраза понравилась герру Жертве, он удостоил своего мучителя благодушной улыбкой. Столь прекрасные слова: «Я изучу тебя изнутри». Патологоанатом позавидовал бы. Из пустой глазницы вытекала кровь, нет, несильно, но она была, и это приносило мучителю несказанное удовольствие.       – Давай я отрежу тебе пальчики? Зачем они тебе? – он взял секатор, да-да, тот самый, которым режут ветки, вложил его палец и чпок! Он упал на пол. Такой красивый, аккуратно отрезанный по суставу.       Еще девять чпоков и вот на чужих кистях уже нет больше пальчиков! Ни единого! Какая прелесть, а парень все держался в сознании, право, какое восхитительное зрелище! Невероятное упорство!       Убийца резал его медленно, выковыряв потом настоящий глаз, отправил этот экземпляр себе в рот и нарочито громко стал жевать его, даже чавкая от удовольствия. Но герр Жертва лишь усмехнулся, и захотелось срезать ему губы. Аккуратно, по контуру, чтобы не повредить узор.       Сколько длилась экзекуция? Никто нынче не скажет, но когда маньяк закончил, герр Жертва был мертв. Его убийца долго забавлялся с телом, но о подобном уже лучше никому не знать.