***
Мужчина сидит, сложив ноги по-турецки, и курит длинную трубку, задумчиво поглядывая вдаль. Красное солнце слепит глаза, и он немного щурится; приближается время заката. Время, когда духи предельно близки к миру материальному и более расположены к общению. Ощущение спокойствия и безмятежности успокаивает все мысли, сама Матерь им благоволит. Гэхедж. Так его зовут. Так звали и его предшественника, и того, кто был еще раньше. Солнце касается краем горизонта, и шаман понимает, что пришла пора. Он осторожно тушит трубку и поднимается на ноги, заглядывает в чашу с водой и поправляет линии, начертанные на его лице. Духи любят опрятность. Гэхедж проверяет наличие всего необходимого и берет в руки большую чашу для духов с мелкими разноцветными камешками. За его спиной тенью вырастает прекрасная Джэки и следует вместе с ним к холму. Огромный резной тотем из дерева возвышается над вершиной холма, словно бессменный страж. Гэхедж ставит чашу перед ним и начинает старательно выводить по земле небольшим острозаточенным каменным кинжалом борозды, сплетающиеся в единый причудливый рисунок, и вкладывает в каждую немного соломы, пропитанной маслом. Джэки начинает расставлять чаши с углем, принося их из-под небольшого навеса, находящегося у подножия холма. Лучи солнца все также продолжают слепить глаза, и уже давно не молодой шаман улыбается своим мыслям. Этот ритуал проводится раз в лунный цикл, и на него собираются вожди всех племен, что чтут давние традиции и прислушиваются к мнению праотцов. Гэхеджу нечасто приходилось проводить его, но каждый раз был особенным, вызывал ни с чем несравнимые чувства, многие шаманы пытались описать их, но описания всегда противоречили друг другу. На рассвете этого дня издалека стали прибывать первые вожди, с ними прибыл и давний друг Гэхеджа - Нууру. Они успели обсудить совсем немного: ритуал требовал приготовления и сосредоточения. Закончив с рисунком, шаман присаживается на колени прямо перед тотемом, а девушка начинает зажигать огни. За пределами горящего круга начинают сходиться вожди и некоторые прибывшие с ними, а также местные поселенцы. Пот блестит на красных плечах и спинах, день выдался жаркий и душный. Лица с грубыми чертами выражают благоговение и странное просветление, все рассаживаются на колени, подобно шаману. Умиротворение плавно кружится в воздухе вместе с небольшими мотыльками и оседает на людях, словно туман. Гэхедж едва заметно кивает, и слышатся ритмичные удары сильных рук по барабанам. Все огни уже горят. Джэки с поклоном передает зажженный факел шаману и садится в кругу чуть позади него. Несколько минут они просто ждут под звуки барабанов, пока последний луч солнца не скроется за горизонтом. В воздухе витает что-то неопределенное, легкое и ускользающее от понимания, будто бы этого и вовсе нет. Шаман резко, словно по сигналу, поднимается на ноги и, держа в руке факел, обходит тотем по кругу. Он начинает тягучую низкую мелодию, — именно мелодию, а не песню, слов нет, они не нужны, — которую тут же подхватывает несколько десятков голосов. Резко останавливаясь напротив статуи, он опускает факел в прочерченную им ранее борозду. Рисунок вокруг шамана вспыхивает огнем, пение усиливается. Огонь вздымается все выше и выше, но не обжигает. Вокруг поднимается слабый ветер, что-то шуршит на периферии сознания каждого, словно крадущийся зверь. Гэхедж взмахивает рукой, призывая всех к тишине. Пение и барабаны моментально смолкают. Камни в чаше начинают свое движение. Шаман наблюдает за ними, едва заметно хмурясь и поджимая губы. Люди в круге, затаив дыхание, наблюдают за Гэхеджем. Камни складываются в форме белого человека и тут же рассеиваются. Чаша начинает трястись, а камни - перемешиваться, но неожиданная волна красных и оранжевых камушков погребает под собой все остальные, а за этой волной следует такая же, но только из черных. В спину Гэхеджа направлены несколько десятков выжидающих взглядов, и он не знает, что ответить. Никто не видел подобного предостережения или грозного наставления уже очень долгие годы. Шаман в нерешительности поднимает руки, произносит слова почтения и уважения и просит совета. Ветер крепчает и едва не сносит людей; чаша с камнями переворачивается. Слышится недоуменное и испуганное бормотание людей, за спиной тихонько ахает Джэки. Гэхедж в поражении опускает руки. Огонь на поляне гаснет сам собой.***
Установка почти собрана. Мужчина в белом лабораторном халате едва не скачет на месте. Его глаза задорно блестят, когда он чуть ли не парит над белым полом и проверяет сложные механизмы. — Не волнуйся ты так, Джим, — темнокожий парень с фиолетовыми дредами толкает в бок своего друга и заливается смехом. Джим оборачивается и падает в рядом стоящее кресло, на его лице играет полубезумная улыбка. — Ты представить не можешь, сколько это для меня значит, это… это прорыв. Оно перевернет представление обо всем, что нам было известно раньше. Черт возьми, о самой материи! — Джеймс все же подскакивает на месте и размахивает руками. — Осталось только последнее испытание. — Только помойся перед этим, — Мэнни в притворном ужасе зажимает нос и машет ладонью перед лицом. — И проспись, а то тебя примут за доисторического монстра. Джим оборачивается к блестящей дверце стального шкафчика и пристально осматривает себя. Всклоченные, давно немытые светлые волосы неопределенного оттенка, давняя щетина, мешки под глазами. Доля правды в словах друга была, но так хотелось испытать машину прямо сейчас. — Я согласен только на помыться, — наконец, выносит свой приговор ученый и отправляется в мизерные апартаменты при лаборатории. Мэнни, качая головой, провожает взглядом худощавую и немного сгорбленную фигуру и садится за проверку систем. Все должно пройти идеально. Не понимает он, а как же. Темные тонкие пальцы легко парят над клавиатурой, где-то в дальнем уголке мыслей Мэнни мелькает идея о том, чтобы налить его другу-засранцу кофе со снотворным, но она быстро отметается: хуже взбудораженного Джима, может быть только злой Джим. На губах мужчины возникает небольшая улыбка, когда компьютер одно за другим выдает подтверждение об исправности системы. Джим ведет по щетине ладонью, глядит в зеркало и морщится. Ученый слегка ухмыляется — монстр как он и есть. Серо-зеленые глаза с лопнувшим капилляром, тонкие губы, острый нос и такой же подбородок - да, девушки разбегутся в страхе, а их кавалеры, верно, объявят охоту за голову редкого чудища. Он смотрит вниз на мятый халат и понимает, что его стоит сменить, как и клетчатую рубаху с кофейным пятном. И для верности хлебнуть еще немного кофе, чтобы не свалиться на месте. — Теперь хоть на человека походишь, — критически произносит Мэнни, после пристального взгляда, которым он награждает вернувшегося Джима. Ученый снова оглядывается на свое отражение в дверце шкафа и признает правоту друга. Волосы медного оттенка аккуратно зачесаны назад, безукоризненно белый халат сидит точно по фигуре, гладко выбритое лицо больше не отпугивает. — Ну, теперь при полном параде я могу свершить величайшее в своей жизни деяние? — Джеймсу кое-как хватает сил произнести это спокойным серьезным тоном. Мэнни тихо смеется и просто отмахивается рукой. Джим тоже заливается смехом, но как только смотрит на машину, теряет всю беспечность и внутренне подбирается. Насилу рассеянное напряжение начинает снова скапливаться. — А если серьезно, все готово? — ученый подходит к платформе и оглядывает устройство целиком. Его друг звонко щелкает клавишами, снова проверяя все системы. Компьютер вновь выдает те же самые данные, что выдавал не раз и не десять. — Готово, — глухо отзывается Мэнни и умоляюще смотрит на друга. — Ты уверен в этом? В помещении на секунду повисает неловкая и напряженная тишина. Джим смотрит на друга и видит его страх, глубоко запрятанный на самом дне, под яркой внешностью и напускной несерьезностью, под компьютерным гением и любовью к работе. Джим знает, что Мэнни видит то же самое. — Конечно, — Джим улыбается как-то слишком скованно и наигранно. — Это всего на два дня вперед, у нас ведь уже получалось на кроликах. Ученый заскакивает на платформу и кивает. Больше слов не нужно, он не готов и его друг тоже, но в науке это не играет роли. — Только ты не кролик, — чуть слышно бормочет под нос Мэнни и, закрывая глаза, нажимает на переключатель. Раздается низкий гул. — Встретимся через два дня, — несется ему в спину. — Будь осторожен, — ученый оборачивается, комната пуста. Что-то неприятное колет в груди.***
По голове словно ударили тяжелым предметом; во рту металлический привкус. Он лежит на чем-то твердом. Ощущения приходят постепенно. Если все кролики чувствовали себя так после перемещения, то Джиму очень жаль. Нужно занести это в отчет и исследовать; возможна индивидуальная реакция каждого вида, если не человека в отдельности. В месте, где он оказался, темно. Под ладонью холод плитки. Видимо, перемещение сказалось на нем очень плохо, и Мэнни, наверняка, очень нервничая и ругаясь на чем свет стоит, перетащил ученого на кушетку в комнату. И Джим опять упал с нее, перевернувшись во сне - чертовы кушетки. Успокаивало одно: он жив, и все прошло удачно. Джеймс медленно открывает глаза и пытается сопоставить картинку с идеальной цепочкой размышлений, которая рушится на глазах. Ничего не прошло удачно, верным оказывается лишь то, что он жив. Хотя и на этой почве вырисовывались некоторые сомнения. Ученый перекатывается со спины на бок, опирается на руку и пробует оглядеться. Это по-прежнему его подземная лаборатория, но она полуразрушена. Совсем рядом с ним лежит обломок потолка, машину тоже частично завалило. Чудом уцелевшие световые шахты, на случай полного обесточивания, дают бледный рассеянный свет. В помещении холодно. По спине пробегают мурашки, и Джим уверен: это ни как не связанно с окружающей температурой. Положение, кажется, хуже некуда. «Что произошло?» Джим поднимается на ноги и тяжело вздыхает, от чего-то воздух кажется другим, горьким. В глазах темнеет, и он едва не падает обратно. Ученый опирается на консоль компьютера и часто дышит: страх охватывает его всего, сжимает сердце и не дает вздохнуть полной грудью. Он один. Один здесь, непонятно где, точнее когда. Мэнни не встретит своего друга через два дня, эксперимент окончен и провален. Цена этого — его собственная жизнь. Мужчина опускается на пол и поджимает колени, к горлу подкатывает отвратительный ком. В легких словно не хватает воздуха, что-то душит его, сдавливая грудную клетку. Мозг отказывается работать, и все что занимает его мысли, так это то, что он один. Совершенно один. Слеза катится по щеке. Одинокий всхлип пронзает мертвенную тишину. От этого становится еще хуже и горче. Хочется одновременно рвать, метать и просто забиться в темный угол, чтобы тебя никто не видел, и тихо умереть. Джим не знает, сколько сидит так, эмоций уже не остается, и становится все равно. Здравая сторона его личности, наконец, берет главенство над страхом. Даже если эксперимент провален, это не значит конец его жизни. Можно попробовать адаптироваться и в этом мире. Горячий стыд прокатывается по грудине и заставляет вскочить на ноги. Нельзя было позволять страху брать вверх. Но сомнения шепчут ему о том, что все это бесполезно и не нужно, ведь есть выход проще, гораздо проще. Джим хватается за голову и тянет себя за волосы, он слишком любит жизнь или слишком слабоволен, чтобы выполнить это? Неважно. Этот вариант не выход, по крайней мере, не сейчас. Джеймс оглядывается и пытается понять, что нужно захватить с собой, оставаться здесь не стоит. Его занесло в будущее, точно не в прошлое, в прошлом этой лаборатории не было, но какое это будущее. Его лаборатория разрушена. Скорее всего, землетрясение или что-то хуже. Джим останавливается на варианте с землетрясением, хотя землетрясений в этих местах никогда не было. Ученый идет в сторону своей комнаты, но вход в нее завален. Значит ни одежды, ни других личных принадлежностей, ни денег. Джим очень надеется, что его не занесло куда-то очень далеко и есть хоть кто-то из знакомых, наверняка Мэнни бы его сначала обругал, может быть врезал, но точно бы помог. Жаль, только нет телефона и возможности позвонить. Он молча топчется, думая, что предпринять, но в голове отказывается появляться хоть одна стоящая мысль, поэтому он просто возвращается обратно к машине и снова оглядывается. В самом углу что-то белеет под грудой камней, Джим подходит и отшатывается, едва сдерживая тошноту. Из-под камней выглядывает стопа в полуистлевшем кроссовке и часть голени с обрывками штанины. — Мэнни, о Боже, Мэнни, — Джим никогда не был верующим человеком, более того он всегда не понимал, как можно верить во что-то сверхъестественное, но сейчас он готов поверить в кого угодно лишь бы обернуть все вспять. — Господи, нет. Нет! К горлу снова подступает тяжелый ком, слеза сама скатывается по щеке. Ученый чувствует, как сдают нервы и как истерически смеется все его здравомыслие. Возможно, все это просто страшный сон, возможно, он даже не ученый, а просто псих из дурки, грезивший путешествиями во времени, может, его убило и это персональный ад. Джим издает истерический смешок и сам пугается этого звука. Он приваливается к столу рядом, и с него падает набор отверток. Пронзительный звон немного отрезвляет его, ученый отворачивается и закрывает глаза. Мэнни уже не помочь. Нужно узнать, что произошло. Мужчина опускается на корточки и внимательно осматривает отвертки, останавливается на самой большой крестовой и прячет ее в карман так, на всякий случай. Поднявшись, он осматривает стол и хватает с него маленькие кусачки, моток изоленты, немного провода и заостренный пинцет. Ученый даже не знает, зачем ему этот набор предметов, но скрупулезно раскрадывает его по карманам и старательно не смотрит назад и делает вид, что там ничего нет. Не оборачиваясь, Джим уходит из лаборатории и начинает искать выход. У него нет часов и телефона, тогда казалось, это создаст ненужные помехи, поэтому он их оставил, да и помогли бы они? В животе начинает ощутимо бурчать. Мысли постоянно возвращаются к Мэнни, к родителям. К Кейт. «Не время, не время, перестань», — Джим жмурится и встряхивает головой, стараясь перестать думать о родных и близких. В коридоре после долго блуждания показывается разлом, ученый шагает в него и оказывается в полной темноте, но другого выхода нет, все известные ему завалены. Он, осторожно вжимая голову в плечи и шаря руками впереди себя, спускается вниз, становится все холоднее и холоднее. Ученый долго бродит в кромешной темноте, иногда он натыкается на тупики и поворачивает обратно, иногда он поднимается, неуклюже карабкаясь вверх, маленькие острые камешки больно царапают кожу, временами Джим срывается вниз и скользит по гладким камням до самого дна полости. Кончики пальцев ног и рук мужчины немеют и мерзнут, от ботинок и носков он решил избавиться еще в самом начале пути, когда соскользнул с уклона, на который очень долго забирался. В голову все чаще лезут мысли о том, чтобы сдаться. Усталость начинает перекрывать голод. Джим видит светлое пятно впереди, но не верит в свою удачу. Он часто видел такие по пути. Некоторые были маленькие, так что ладонь бы с трудом пролезла, другие находились так высоко, что до них было не добраться. Ученый трет занемевшие пальцы, пытается согреть их дыханием и задумчиво смотрит на светлое пятно. Оно кажется таким реальным, словно это и правда выход. «На тот свет», — услужливо подсказывает сознание. Вымаравшись как черт, Джим выбирается из пещеры и просто несколько минут сидит и жмурится. Солнце режет глаза, и ничего не видно, ломит руки, ноги и спину, живот урчит как заведенный трактор и крутит желудок. Промерзшее в пещере тело, наконец, отогревается, накатывает свинцовая усталость. Глаза закрываются сами собой, вдалеке раздается душераздирающий вопль и следующий за ним рык. Ученый подскакивает на месте. Усталость исчезает в мгновение ока, дрожь пробирает до самых костей. Солнце снова бьет в глаза, Джим наощупь отступает обратно в пещеру и вжимается в стену прямо у самого входа, тяжело дыша. Что-то проносится мимо с глухим рыком и топотом, мужчина молится всем известным богам. Нечто уходит также стремительно, как и появляется. Джим сползает по стене на пол и просто дышит, переживая свой испуг и пытаясь вновь собраться с мыслями. Нужно найти людей. Срочно. Через некоторое время, пересилив себя, Джим выбирается из пещеры, оглядывается и приоткрывает рот в ужасе. Все пространство вокруг пещеры заросло жуткими деревьями с огромными темно-зелеными листьями. Глянцевая черная кора с фиолетовым отливом была исполосована страшными царапинами, Джим не хочет знать, кто это сделал. Ученый осторожно спускается с каменного уступа и оказывается под сенью огромных листьев. Травы под ногами практически нет, между деревьями там, где пробивались солнечные лучи, росли странные бурые папоротники с фиолетовыми прожилками, Джим никогда не видел таких, их листья тянулись вертикально вниз и возвышались над мужчиной. Ученый нащупывает отвертку в кармане, хотя слабо понимает, чем она может ему помочь, и начинает двигаться вперед. Странная роща из огромных деревьев и папоротников очень быстро заканчивается, за это время Джиму везет, и он не видит никого, разве что пару огромных гусениц длиной с ладонь, ползущих по глянцевой коре. Ярко-оранжевое солнце в зените. Небо зеленоватого оттенка в редких просветах сбивает с толку, если бы не полуразрушенная лаборатория, оставшаяся где-то позади, Джим не был бы уверен в том, где оказался. Он выходит и из-под навеса деревьев и замирает. Огромное пространство, заросшее темной травой, колышется словно море, то тут, то там в нем выглядывают большие белые цветы с закрученными лепестками в розовую крапинку. Ученый смутно отмечает, что таких у них никогда не росло, и подобные он видел в книгах про Южную Америку. Где-то на самом горизонте темнее одинокая ниточка дыма. Странное существо ходит по полю, а с ним еще с десяток таких же. Если бы кто-то спросил Джима, то он описал бы его как смешение коровы, зебры и носорога. Неожиданно раздается сильно рычащий громкий лай. К ученому оскалив пасть, неслось, нечто настолько же странное, как и то, что паслось в поле. Но, наверное, это была собака, просто крупнее всех собак, что когда-либо видел Джим, и страшнее всех. Воздух прорезает резкий клич, и ученый облегченно выдыхает, потому что собака, или что это такое, замирает и оборачивается. Из травы выходит высокий рослый мужчина, и Джим даже слегка приоткрывает рот от удивления. Мужчина не меньше двух метров ростом, с темными волосами, аккуратно убранными в два длинных хвоста, на красной коже были различные узоры. Одет он в грубого пошива рубаху и такие же штаны, на шее у него болтается кулон размером с кулак с теми же узорами, что и у него на коже. Пастух говорит что-то резкое и наставляет ученому нож в центр груди. Джим не понимает значения фразы, по спине прокатывается липкий холодок, ученый поднимает руки в защитном жесте и пожимает плечами. Он пытается что-то спросить, но человек лишь задумчиво морщится и сжимает челюсти. Зверь, которого остановил клич, беспокойно нюхает воздух и порыкивает. В конце концов, мужчина поджимает губы, убирает нож за пояс, машет рукой, призывая идти за собой, и тут же делает предупреждающий жест, хлопая ладонью по лезвию. Джим кивает и идет за ним, понимая, что больше ему ничего не остается. Зверь замыкает их маленькую процессию, отрезая пути побега.***
Солнце едва переходит за зенит, как Гэхедж чувствует нечто инородное в их общем доме. Вчерашнее смутное и страшное предсказание духов переполошило глав всех племен и поселило смятение в их умах, и как шаман не старался успокоить их, ничего не получалось. Духи никогда не предсказывают будущего, они лишь предостерегают и направляют, но даже просто предостережение может поселить в душе страх. Верный Коцу, огненно-рыжий сайку шамана, взволновано поднимает уши, вытягивает шею и скалится. Цкар, хороший человек и прекрасный пастух, ведет белого человека по их поселению. Красные и оранжевые камни перекатываются перед глазами и сменяются черными. Сайку Цкара следит за пришельцем и не подпускает никого близко, умный зверь. Бледнолицый не понравился шаману. Слабее любого в их поселении, даже женщин, в странном одеянии и со страхом, словно саваном окутавшим его. Гэхедж пристально вглядывается в напуганные и одновременно удивленные черты лица, пока пастух ведет его. Подобных ему он никогда не видел, но его предки рассказывали, что когда-то они населяли все, те люди отвернулись от Матери и от своих корней, предпочтя придуманные ими страшные металлические машины. Они погубили себя и едва не погубили все сущее, и сейчас один из таких демонов снова появился на их земле. Неприятный холод пробирается по позвоночнику и оседает тяжестью на сердце. — Великий вождь, — Цкар склоняет голову в почтении и прикладывает руку к сердцу, шаман повторяет его движение. — Я нашел этого человека на восточном пастбище, где сегодня пас кааров. — Я рад, что ты решил привести этого… человека сначала ко мне, — медленно произносит Гэхедж. — Можешь идти и продолжать заниматься своими делами, теперь эта моя ответственность. Цкар снова склоняет голову и свистит своему сайку, перед тем как уйти. Белолицый в испуге вжимает голову в плечи и провожает взглядом уходящего пастуха. Шаман окидывает пришельца внимательным взглядом и некоторым любопытством. Тот одет в нечто странное и местами порванное, его лицо руги и ноги измазаны в грязи, но под слоем грязи прекрасно видно белую кожу, волосы этого человека странного светлого оттенка. Гэхедж недолго копается в памяти и вспоминает, что видел близкие к этому цвету косы у северных племен, но те люди имеют красноватый оттенок кожи, несколько светлее, чем их племя, но не белый. Глаза у бледнолицего — глаза загнанного зверя с небольшим проблеском разума, светлые, как и весь пришелец, Гэхедж морщится, что за создание. Откуда он взялся? — Следуй за мной, — властно проговаривает шаман, но белый человек молчит и качает головой. — Ты не понимаешь меня, — делает простой вывод Гэхедж и незаметно вздыхает. — Джэки! Мне нужна твоя помощь в обряде. Из жилища позади шамана выскакивает девушка и замирает, наткнувшись взглядом на пришельца. Ее лицо сначала краснеет, а затем бледнеет. Шаман дает несколько секунд, что бы собраться с мыслями и переварить новую информацию. — Джэки, — уже более требовательно произносит Гэхедж. Девушка отмирает и смотрит большими круглыми глазами на шамана. — Это ведь, то, что вы видели прошлой ночью? — она прикрывает рот ладонь, словно боится сама того, что произнесла. — Возможно, но наши страхи не должны руководить нами, — шаман слегка качает головой, словно встряхивая мысли и ставя их на место. — Но, пока я хочу узнать, что могут сказать Предки. — Я принесу все, что нужно, — понятливо кивает Джэки и исчезает в мгновение ока. Гэхедж едва улыбается и думает о том, что эта девушка способна на многое. Бледнолицый рядом с ним переминается с ноги на ногу и не знает, куда себя деть, кто знает, может это просто заблудшая душа. «Наши страхи не должны руководить нами», — внутренне проговаривает Гэхедж и снова смотрит на белого человека. — «Он не выглядит опасным и пока один, не стоит вести себя как животное». Шаман подает ему знак идти за собой.***
Джим не уверен во всем, что происходит вокруг. Тот человек, что привел его сюда, видимо, передал ученого их вождю. Это странно. Все происходящее вокруг странно. Как в старых научно-фантастических фильмах. Эти люди похожи на индейцев, но Джим в этом не уверен. Вождь, стоящий перед ним выглядит внушительнее, чем кто-либо встретившийся ему в поселении, он не кажется старым, но редкие серебряные пряди в темных волосах, говорят о том, что он далеко уже не молод. У него нет стандартного украшения из перьев или томагавка, они похожи на индейцев, но почему-то Джим уверен, что у них много различий. Лицо вождя раскрашено теми же узорами, что и лицо его проводника, но более ярко и аккуратно. Он рассматривает Джима как что-то неправильное, словно сломанное. Девушка, к которой обращался вождь, мила собой и носит тот же наряд что и мужчины. Линии на ее лице сплетаются в новый узор, который кажется изящнее и тоньше. Черные волосы причудливо заплетены в несколько кос, которые сплетаются в одну. Девушка смотрит на него и почему-то боится. Вождь что-то ей говорит, и они обмениваются парой предложений, прежде чем она убегает. Вождь дает знак следовать за собой и ведет его в сооружение больше всего напоминающее землянку. Джим чувствует себя лишним в этом мире. Тут мало что походит на то, что он привык видеть. Ученому кажется, что он видел развалины какого-то небоскреба по пути в поселение, но он не мог расспросить своего проводника, тот не понимал ни слова. Растения лишь отдаленно напоминают о тех цветах, что он любил приносить Кейт. Вождь останавливает его жестом у самого входа и что-то произносит животному, что следует за ними. Оно похоже на то, которое чуть не загрызло Джима на поле, но больше, еще больше. Когда зверь сидит, то достает Джиму затылком до подбородка, огненная шерсть аккуратно расчесана, умные зеленовато-серые глаза с вытянутыми зрачками следят за каждым его движением. Зверь морщится и беспокойно водит двумя парами ушей расположенными друг за другом, по-собачьи вытянутая морда, больше напоминает волчью, иногда зверь ворчит, и становятся видны огромные клыки длиной с три четверти ладони. Длинный, по-кошачьи изящный хвост, иногда поднимает пыль с земли и встает дыбом. Джиму хочется оказаться где угодно, лишь бы подальше от него. Он мнется на месте, пока ждет шамана, тот скрылся внутри землянки. В голове роится тысяча и один вопрос, и первый из них, что случилось? Местные поселенцы, проходящие мимо, косятся на него, дети тыкают пальцами и что-то громко спрашивают у своих мам, старики угрюмо качают головами, ученый хочет спрятаться от всех взглядов. Он в буквальном смысле белая ворона. Шаман выглядывает из землянки и жестом манит за собой. Джим осторожно отгибает тяжелую ткань прикрывающую вход и заходит в полутемную комнату. Глаза с трудом различают предметы и стены. По центру стоит огромная чаша, заполненная тлеющими углями, их грани и прожилки переливаются от бело-желтого до красно-фиолетового. В этом месте Джиму становится не по себе, кажется, словно на плечи навалилась невидимая тяжесть. Вождь или шаман, ученый не уверен, что-то бормочет себе под нос и немного щурится, перебирая какие-то травы и чем-то гремя. Джиму непреодолимо хочется обхватить себя за плечи и сжаться в комок, этот чужой мир слишком странный. Наверняка это просто очень плохой сон. Вождь, наконец, заканчивает со своими приготовлениями и теперь внимательно смотрит на ученого, его глаза словно светятся в темноте комнаты. От этого становится еще хуже. Сзади слышатся какие-то звуки, в комнату забегает запыхавшаяся девушка. Шаман что-то покровительственно и немного назидательно ей говорит, и она выбегает. Джим почти сожалеет об этом, с девушкой было не так жутко, но чем она могла исправить эту ситуацию, кроме своего присутствия, непонятно. Тем временем, шаман оценивающе взвешивает мешочек принесенный девушкой и морщится в отвращении, глубоко вздохнув и зачерпнув черного порошка из мешочка, он начинает бормотать на непонятном языке, словно к чему-то взывая. Сквозь страх за свою жизнь в Джиме пробивается здравомыслие и скептицизм. Ему даже становится интересно, какой итог будет у этого «колдовства». Шаман продолжает проводить свои манипуляции и кидает черный порошок в чашу, от чего резко вспыхивает огонь, Джим с легкой внутренней усмешкой отмечает порох, который видимо, по мнению этих аборигенов, заключает в себе черную магию. Может его занесло в Америку Колумбовских времен? В машине произошел сбой, и она перетащила всю лабораторию в прошлое, а все эти странности последствия удара головой? Там были простые деревья, обычные лошади на поле и самые обычные собаки, а теперь местные просто пытаются узнать, что делать со странным белым человеком. То, что его не съели это уже хорошо, как там закончил старина Кук. Шаман что-то громко кричит и комнату заволакивает дымом от трав. Этот дым начинает кружиться в безветренном помещении и кажется голубоватым, словно просвечивающимся изнутри. В тишине начинает нарастать гудение, шаман окриком привлекает внимание ученого и показательно вдыхает, требуя тоже вдохнуть. Джим качает головой, страх снова сжимает легкие, шаман хмурится и повторяет, словно объясняя неразумному шимпанзе. Джим, с трудом переступая через желание убежать отсюда, вдыхает горько-сладкий запах полной грудью, понимая, что не дышать все равно не сможет, а бежать некуда. Глаза затягивает чернотой и ученый понимает, что эта трава, скорее всего галлюциноген или что-то еще хуже. Мозг истошно кричит об опасности, но выхода нет.