***
Джим стоит посреди жуткой пустыни; рядом шаман. Он выглядит так непоколебимо, словно все так и планировалось. Все пространство засыпано красным песком. Ученый делает шаг вперед и пытается оглядеться, но виски пронзает резкая боль, словно в череп забивают длинную спицу, в глазах темнеет. Шаман зычно говорит какое-то слово и, сложив руки на груди, хмуро качает головой. Мир вокруг раскачивается и начинает переливаться по контурам всеми цветами радуги. Джим смутно помнит, как что-то вдыхал. Шаман трет подбородок и задумчиво морщит нос. Мир вокруг перестраивается, и ученый с удивлением узнает в новых очертаниях Нью-Йорк. Люди вокруг них кричат и носятся по улицам, движение автомобилей остановлено. Джим снова пытается сдвинуться с места, но виски снова пронзает боль, и шаман рядом кладет ему руку на плечо. Он качает головой и смотрит прямо в глаза ученому, словно пытается что-то донести. Джим кивает головой. Шаман еще пару мгновений всматривается в чужие глаза, прежде чем отвернуться, на его лице проскальзывает сочувствие, словно вождь знает, что будет дальше. Что-то ужасное. Джим беспомощно оглядывается, пытаясь понять, что здесь происходит. Где-то из самого темного угла его сознания мозг говорит ему, что это все просто галлюцинации, вызванные странным ритуалом и тем дымом, но его голос забивается всеми остальными эмоциями и ощущениями. В груди неприятно сжимается комок страха и тревожности, в воздухе витает запах гари и бензина. Ученый оглядывается насколько может из своего положения и замечает надпись «Конец света», криво нарисованную размашистыми штрихами на кирпичной стене. Обезумевших людей, выносящих продукты и принадлежности первой надобности из разрушенных магазинов и дерущихся между собой. Рядом слоняется офицер полиции, словно заведенный мотающий один и тот же круг по широкой дороге и никак не реагирующий на окружающих. Он растерянно треплет в руках свой значок и что-то бормочет себе под нос, когда он подходит ближе Джим может разобрать «как же так» и «этого не может быть». Ученый оглядывается на шамана, тот застыл на месте. Он словно выточен из древней скалы, лишь жалостливая усмешка играет на его губах, словно он превосходит их все в чем-то очень простом и сложном одновременно. Так смотришь на опустившегося наркомана, который оступился и теперь стремительно катится вниз, и ты знаешь, что он сам во всем виноват, и ему уже ничем не помочь, но тебе все равно его немного жаль. Джим опускает глаза вниз, ему снова становится не по себе, словно он тоже один из этих «наркоманов», но в глазах этого вождя так ведь и есть? Странное чувство, странный вождь, чертовы галлюцинации, чертова машина. Он не знает, куда деть руки, хочет обхватить себя за плечи и исчезнуть, но вместо этого просто сжимает кулаки. Под ногами у него лежит газета, он не может разобрать даты. «ЯДЕРНЫЙ УДАР НЕ ЗА ГОРАМИ» Ученый бледнеет и начинает читать статью, ему хочется поднять газету, но чужая рука сильнее сжимает его плечо, словно предостерегая от этого. «Срыв мирного саммита громким покушением оканчивается серьезными разногласиями лидеров двух сверхдержав…» Джим оглядывается и замечает, что время словно ускоряется, газета под его ногами исчезает, зато неподалеку появляется новая. На ней вызывающая картинка, изображающая атомную бомбу с черепом и дядя Сэм со сведенными бровями. «МИРНОЕ УРЕГУЛИРОВАНИЕ НЕВОЗМОЖНО» «Стороны не смогли прийти к соглашению, президент Соединенных Штатов уверен в том, что…» Ученый не успевает дочитать, как она исчезает. Шаман терпеливо стоит и ждет рядом. Кажется, он не моргает. Резко взвывает сирена. Люди вокруг продолжают паниковать и носится. Джим замечает, что дома частично разрушены, где-то лежат груды мусора. Люди одеты в лохмотья. В их глазах блестит безумие и страх загнанного зверя. Джим тяжело дышит и пытается успокоиться. Это ведь все не правда, просто галлюцинации? Неожиданно кто-то в толпе замирает и пронзительно кричит. Небо над Нью-Йорком пронзает вспышка и все заволакивает огнем. Джиму кажется, словно он ощущает его дыхание на своей коже. Но мир снова превращается в безжизненную пустыню. Ученый тяжело дышит и пытается прийти в себя. Вспышка пламени стоит перед глазами, даже когда он их открывает, в ушах звенит гул огня, тихие слова того полицейского и пронзительный вой сирены. Сердце рвано бьется и внутренний гул крови смешивается с фантомной болью от ожогов. Ужас никак не хочет отступать. «Это просто картинки, ничего более», — услужливо подсказывает мозг. Джим закрывает глаза и глубоко дышит, концентрируясь лишь на этой мысли. Это просто галлюцинация ничего более, сон, кошмар, и ничего больше. Ладонь на плече Джима сжимается, словно в поддержке, и хочется ненадолго представить, что это Мэнни после очередного провала в испытании пытается его утешить и бормочет глупости о том, что они захватят мир. Ученый открывает глаза и смотрит прямо на вождя, застывшего рядом. Джиму снова кажется, что это по каким-то причинам ожившая статуя. Шаман убирает свою руку с его плеча и машет ему, призывая следовать за собой. Вождь уверенно идет куда-то, словно видит невидимый ориентир. Ученый оглядывается по сторонам. Красная земля покрыта многочисленными трещинами, ветра нет, песок лежит спокойно, ни шороха, ни шелеста, с неба падает ровный бордовый свет. Джим поднимает голову и ахает, вместо солнца он наблюдает черную дыру. Черное солнце. Шаман нетерпеливо останавливается и зовет замершего на месте ученого, странным словом. Он поторапливает Джима жестами и снова хмурится, словно они опаздывают. Но в этом месте кажется, будто времени нет. «Да и места этого нет», — напоминает себе Джим несмотря на кажущуюся реальность всего происходящего и продолжает идти вслед за шаманом. Наконец, вождь останавливается и Джим не понимает, чем это место отличается от предыдущего, но не смеет что-то спрашивать, да и нет в этом никакого смысла, они же не понимают друг друга. Когда он равняется с шаманом, мир снова начинает мерцать и перестраиваться. На этот раз Джим видит не Нью-Йорк, а то, что он него осталось. Странные белокожие создания ползают по его остаткам. Они сгорблены и постоянно прячутся в тени, словно солнце причиняет им физическую боль. Длинные руки с тонкими синеватыми пальцами практически волочатся по земле, когда существо замирает и вытягивается, что-то высматривая. По телу существ разбросаны небольшие острова грязной, пыльной шерсти: на голове, груди, предплечьях, ногах. Обломки окружающих домов выглядят так, словно прошла не один десяток, может быть, даже сотни лет. Ученому уже давно хочется исчезнуть из окружающей реальности, но сейчас особенно. Что-то, похожее на интуицию, тянет Джима повернуться налево и посмотреть что там. Пахнет солью и водорослями, дохлой рыбой и бетонной пылью. Он видит океан. Вода странного насыщенного светло-зеленого оттенка, как и небосклон над ней. Джим поднимает голову и видит знакомое оранжевое солнце, оно слепит глаза, и ученый быстро отворачивается обратно к воде, в волнах что-то мелькает. Джим присматривается и ахает, волна откатывается, и он видит верхушку огромного каменного факела. Обломки домов перестают быть абстрактными и незнакомыми. Неожиданно раздаются веселые кличи, из-за груды булыжников и ржавых арматур появляется отряд наездников. Джим понимает, что он снова лишь невольный наблюдатель. На лице шамана в этот раз лишь грусть, когда он оборачивается. Ученый присматривается и видит, что наездники верхом на тех странных гигантских зверях с волчьими мордами. Люди в отряде весело смеются и видно, что они просто едут своей дорогой. Звери скалятся друг другу и обгоняют, словно играют, но аккуратно так, чтобы не скинуть седока. Люди от этого смеются еще сильнее и постегивают зверей, каждый своего. Наездники разные отмечает Джим, есть совсем темные с короткими высокими хвостами на головах и такими же темными животными, на их лицах светлая краска с резкими углами и на их шея болтаются деревянные бусы. На серовато-белых зверях с черными пятнами и полосами скачут люди светлого цвета кожи, но того же красного как и другие, а не белого как сам Джим. Эти наездники в отличие от остальных носят меховые накидки и плотные полуперчатки на поясах, их волосы, развевающиеся гривой за спиной, намного светлее и имеют серый оттенок. Другие же похожи на тех поселенцев, что Джим видел в деревне вождя. Наездники не видят затаившихся в тени существ. Сердце ученого сжимается от того, что произойдет. Создания, сновавшие в обломках, кидаются на наездников со звериной жестокостью и громким рыком. Кто-то испуганно кричит, в их руках появляются, спрятанные в седельных сумках луки и незамеченные Джимом стрелы. Веселые возгласы и подтрунивания сменяются боевыми криками и визгом существ. Джим никогда до этого не видел сражений, даже простой охоты не видел, но это зрелище заставило не приятный комок тошноты подкатить к горлу. Острый наконечник стрелы с черным оперением проходит одному из существ через горло, и оно начинает захлебываться своей кровью, издавая страшные звуки, вторая стрела проходит сквозь сердце и оно затихает. Видение как будто издевается и время вместо того чтобы ускориться наоборот замедляется и ученый в мельчайших подробностях видит как огромный зверь прижимает своей лапой извивающееся тело и как седок бьет существо копьем, целясь в глаз. Джим видит, как расходятся кости черепа и брызжет кровь и что-то еще, он не хочет раздумывать над этим, как в последней конвульсии замирает белое уродливое тело и мрачнеет от этого лицо война. Шаман рядом задумчиво кивает головой и отводит взгляд. Джим не может отвести взгляда. Другие существа также падают, но на лицах седоков нет торжества или азарта. Они словно делают это сквозь силу. Один из наездников промахивается стрелой мимо сердца и попадает в легкое, его зверь в один прыжок наскакивает на бледное тело и перекусывает бедному существу горло, прежде чем оно успевает опомниться, наездник хлопает зверя по холке и шепчет что-то успокаивающее. Джим прикрывает глаза руками и старается не слышать всего этого. Уродливые белые тела, словно изломанные, предстают мерзкими видениями даже перед закрытыми глазами. Окровавленная огромная морда с разумными, и кажущимися такими грустными, глазами. В ушах стоит хлопок тетивы, свис выпущенной стрелы и глухой с хрустом звук пробиваемой плоти. Визг умирающих существ и легкие прыжки тяжелых лап. Тяжелая рука шамана снова приземляется на плечо ученого, и все стихает. Джим открывает глаза, и они снова стоят посреди пустыни с черным солнцем. Он благодарно кивает шаману. Тишина кажется чем-то волшебным и прекрасным. Но картины увиденного все также стоят перед взором и не хотят уходить. Шаман вздыхает и снова манит ученого за собой, но тот мотает головой. Джим не хочет больше ужасов. Его руки дрожат как в лихорадке, а глаза на бледном лице ненормально блестят. Мужчина неловко обнимает себя за плечи и закрывает глаза. Ужас всего увиденного давит на плечи весом бетонной плиты и морозит так, словно он стоит на Северном полюсе. Перед закрытыми глазами люди бегают по улице, их сменяют умирающие белые твари, летает обрывок заголовка газеты, и зверь с окровавленной мордой перекусывает чужое горло снова и снова. Ноги начинают подламываться, и вождь неожиданно проворно ловит падающего Джима.***
Гэхедж хмурится. Джэки опасливо выглядывает из-за спины шамана и тут же опускает глаза. Ей интересно и немного страшно одновременно, шаман это чувствует. Гэхедж поджимает губы и немного морщится, когда осторожно начинает проверять белого человека. Аура бледнолицего… другая, она слабее, чем у людей его племени, но одновременно кажется, что за ней что-то скрыто. — С ним…? — она вопросительно смотрит на белого человека, Гэхедж вздыхает и выпрямляется. — Все в порядке, — заканчивает шаман. Он сидит на коленях рядом с бледнолицым и сосредоточенно рассматривает чужое лицо. — Ему просто нужен отдых. Гэхедж выпрямляется и чуть-чуть морщится, не стоило так давить. Они видели слишком много, даже старому шаману тяжело перенести подобное, что говорить о не готовом и не посвященном человеке. Вина неприятно осела где-то на сердце, а рядом с ней некоторая обеспокоенность. Ради чего предкам показывать им именно это, что могло оно значить, предзнаменование или просто ответ на вопрос? Вождь легко подхватывает на руки белого человека и направляется к скрытому в тени проходу. Он укладывает свою ношу на собственную лежанку и накрывает тяжелым стеганым одеялом. Бледнолицый чуть морщится во сне, переворачивается на бок и зажимает угол одеяла в ладони, Джэки молчаливой тенью стоит позади. — Как низко солнце? — спрашивает шаман, как только они покидают, небольшую комнатку и подходят к чаше с углями. Гэхедж проводит над ней рукой и хмурится, жара нет, есть лишь еле заметное тепло. Шаман принюхивается к окружающему воздуху и чувствует немного разложения, гнили и гари. Предки им недовольны. Возможно, не стоило приводить к ним белого человека, и все показанное было лишь для того, чтобы его изгнать. — Ладонь от горизонта, — отвечает девушка и снова заглядывает в лицо своему вождю. Шаман выглядит уставшим и измученным, его лицо посерело, и он словно потерял часть жизненных сил. — Наши гости? — Гэхедж словно отвлекается от своих мыслей, берет в руки тяжелый резной посох и опирается на него. Когда-то давно ему подарил эту вещь один хороший человек. — Главы племен остались, — проговаривает Джэки и приподнимает тяжелый полог перед шаманом. — Остальные пожелали покинуть нас, они собираются сделать это на рассвете. Гэхедж кивает и выходит на улицу. Свежий воздух действует на него бодряще, словно в полутемной комнате с чашей остаются вся его усталость и негатив. Мимо проходящие люди приветливо ему улыбаются, кивают и кидают любопытные взгляды на его жилище. Шаман не может винить их за любопытство, иногда ему интересно как бы он жил без этого всего. Гэхедж не привык думать о своей ответственности как о бремени, но бывает, что и ему хочется не отвечать за человеческие жизни. Слышатся тихие, как и всегда, шаги, и на плечо замершего шамана падает небольшая темная рука. Гэхедж оборачивается. Нууру приветливо улыбается, хотя где-то в глубине глаз видно его беспокойство, оно видно и в самой позе, и в некоторой скованности движений. Гэхедж отвечает такой же улыбкой и Нууру полушутливо прикладывает руку к сердцу и кивает, шаман качает головой, но отвечает на жест. Нууру — вождь южного племени, Гэхедж невольно засматривается на друга и сравнивает его с теми южанами, которых наблюдал в видении. У него такой же темный хвост, но значительно длиннее, а кожа более красная и менее темная, обереги на его лице содержат все такие же острые углы, но их меньше. Нууру кидает вопросительный взгляд и Гэхедж отворачивается. Духи показали им прошлое. Прошлое белого народа, а точнее его закат. Гэхедж никогда не видел тех существ, но сомнений не было, кем они являлись, шаману стало жаль белого человека, который, видимо, ничего этого не знал. Каждый ребенок знает, что с теми людьми случилось нечто ужасное по их собственной вине, но знать и видеть… Шаман не хотел бы этого видеть, если бы у него был выбор, но духи решили иначе. — До меня дошли некоторые слухи, касательно одного любопытного чужака, — как бы, между прочим, бросает Нууру и показательно рассматривает окружающую обстановку. — Так и есть, — несколько неохотно и недовольно отвечает Гэхедж южанину и тоже не смотрит в его сторону. Нууру складывает руки на груди, тяжело вздыхает, раздувая ноздри, и кривит губы. Белый человек — злой демон из старых сказок, который придет и уничтожит все. Южанин не хотел ничего об этом знать и видеть тоже. Он что-то озабоченно скрипит сквозь зубы и шаман с неудовольствием отмечает южный язык, хотя просил пользоваться общим на подобных собраниях, и они даже все это поддержали. Южанин ловит на себе недовольный взгляд. — Прошу прощения, — формальный тон режет слух, и шаман чувствует странное раздражение, он делает размывчатый жест рукой, даруя это самое прощение и морщится. Нууру тоже недоволен, но не из-за старого друга, а из-за этого чужака. Странное предзнаменование и появление этого человека, южанин не знает, что думать об этом и что делать с этим. Все случившееся витает в воздухе, скрывается в обеспокоенных взглядах окружающих, в скулеже сайку и красном солнце, которое клонится к закату. Гэхедж чувствует все, что мучает Нууру, он видит отражение собственных чувств. Смятение и испуг. — Расскажешь обо всем произошедшем? — немного смягчившись, спрашивает южанин. — Что ответили духи, ты ведь первым делом отвел его к ним. Гэхедж трет переносицу и пытается собраться с мыслями. — Да, я решил спросить у них, — он замолкает и морщится, приводя мысли в порядок, Нууру терпеливо стоит и ждет продолжение, но его нет. Неожиданно к ним подбегает Гаал, пепельный сайку Нууру, а следом за ним Коцу. — Какие новости, друг, — южанин переключается, ласково треплет зверя за ушами и заглядывает ему в глаза. Шаман тоже отвлекается на сайку, но не забывает о вопросе. На шее Гаала болтаются резные деревянные бусы, и Гэхедж, наклонившись, с улыбкой перебирает бусины с небольшими вырезанными оберегами. — Работа мастера из восточного племени, — отвечает на незаданный вопрос Нууру. — Еул, кажется, так его зовут. — Хорошая работа, — проговаривает Гэхедж и продолжает перебирать бусины. Коцу садится рядом с ним, и они вчетвером просто стоят в столь необходимой тишине, каждый обдумывая что-то свое. — Я расскажу на общем костре, — неожиданно продолжает прерванную мысль шаман. — Обо всем.