***
Джим сидит на скамье, вырезанной из ствола дерева, зажав миску коленями и вычерпывая ее содержимое изящно вырезанной деревянной ложкой, он почти не чувствует вкуса и хочет проглотить всю еду как можно скорее, но заставляет себя тормозить и есть медленно, стараясь при этом сохранить как можно больше достоинства. Несколько десятков пар глаз следят за ним, некоторые делают это аккуратно, как его знакомый вождь, который лишь изредка встречается с ученым взглядом, чтобы в чем-то удостоверится, другие пялятся слишком откровенно или стараются не пялиться слишком показательно. Другой вождь, которого в этот день видел Джим, едва усмехается и иногда подмигивает первому вождю. Джим определенно запутан происходящим. Многие из этих людей походят на тех, что были в том странном видении про конец мира. По спине ученого пробегают мурашки от воспоминаний. Он долго сидел здесь, восстанавливал цепочку событий до своего пробуждения и пытался отличить сон от видения, хотя это может быть взаимосвязано. Солнце уже успело зайти за горизонт, и лишь красно-оранжевые росчерки в небе говорят о том, что еще не ночь. Что-то мистическое витает в воздухе. Джим абсолютно точно не верит в магию и прочую чушь, но верит в технологии не доступные пониманию и мультивселенную. Но многое, что происходило в этом мире, не поддается логике и здравым размышлениям. Ученый не может объяснить наличие собственной лаборатории и даже возвышенности, где эта самая лаборатория находится. Ее могла перенести машина, но она никогда так не действовала на предварительных тестах, а последние кролики появлялись в нужный день и час. Также Джим из всех видел лишь Мэнни, только его, никого больше из персонала лаборатории. Ученый крепко сжимает челюсти и вдыхает сквозь зубы, пытаясь обуздать горечь, вновь появившуюся на языке и щиплющую глаза. Размышления о случившемся приносят лишь головную боль, тяжесть в груди и вопросы без ответа. Джиму жизненно необходимо вернуться, но сейчас он даже не в состоянии сказать, где находится тот самый лес, из которого он вышел. Ученый проглатывает еще одну ложку того, что лежит в его тарелке. Больше всего это походит на жарко ́е, но Джим не узнает ни одного овоща. Некоторые сомнения относительно еды долбят по вискам тревожной мыслью, но выбора нет, как и во всей окружающей его обстановке. Остальные участники трапезы молчат, и лишь тихое постукивание ложек выдает в этом месте людей. Высокий костер обжигает лицо и колени, но Джим не отодвигается. Странно, но жар притягивает его к себе. Сухое тепло разительно отличается от холода лаборатории, мороза темных пещер и прохлады вечера, ученому хочется закрыть глаза и представить, что просто Мэнни и Кейт вытащили его в поход, и теперь они втроем сидят напротив костра, просто наслаждаясь молчанием. Они вместе часто ходят на пикники, в походы или уже… ходили… Джим зябко передергивает плечами, стараясь отогнать картинку из лаборатории, он пялится в огонь, так что слезятся глаза, и все вокруг покрывается цветными пятнами, лишь бы не видеть торчащей из-под завала ноги. За прошедшие сутки ученый столько раз был напуган, подавлен или просто не в своей тарелке, что все хорошее забывается. Остаются лишь ощущения чуждости, страха и неизвестности. Джим не помнит, как трепетал перед будущим экспериментом, как радовался пришедшим результатам и маленькому кролику с зеленой ленточкой с самого утра прошлого дня, а то, что это было лишь вчера, остается для ученого непреклонной истиной, как солнечно улыбался Мэнни и гонялся за кроликом. Джим помнит, как липкий страх сжимал сердце в темной лаборатории, как горечь выбивала дыхание и оседала во рту, как кричали люди и те существа из видения. Теплая шерсть трется о его ногу, и Джим удивленно моргает. Коцу садится рядом и спокойно смотрит ученому в глаза, словно все так и должно быть. Джим оборачивается на вождя, тот лишь скупо кивает и переводит свое внимание на еду. Робкая благодарность к этому странному мужчине зарождается где-то в глубине сознания. Зверь слегка бодает головой локоть Джима, подталкивая пустую ложку к еде, и довольно скалится на удивленный взгляд. Кажется, ученый нашел в этом мире существо способное, если не понять его, то хотя бы поддержать. От этого становится немного легче в груди и хочется глупо улыбнуться, но на него направленно слишком много взглядов. Напряжение в окружающей атмосфере становится все ощутимее и ощутимее. Джим уже давно отставил тарелку и тихо чешет Коцу под челюстью. Его знакомый вождь о чем-то тихо совещается с другим и, по всей видимости, не уверен. От нечего делать Джим принимается разглядывать остальных. Люди сидят вокруг костра, но разделившись на четыре крупные группы, внутри каждой есть еще несколько своих объединений, но крупных групп ровно четыре, по крайней мере, он выделил их для себя так. Джим оглядывается: он сам сидит в промежутке между группой знакомого вождя и того второго, с которым он уже встречался. Эти группы сидят близко друг к другу, и некоторые даже шепотом переговариваются. Мужчины и женщины по правую руку от Джима выглядят как люди из того поселения, в котором он оказался — простая из грубой ткани одежда, заплетенные в затейливые косы темные длинные волосы, деревянные украшения, рядом с некоторыми сидят звери подобные Коцу, только бурого окраса. По левую — сидели представители другого племени, как определил для себя Джим. Их кожа была более темной или загорелой? Ученый не мог определить в неровном свете огня. Они носили высокие хвосты с различными украшениями, вплетенными в волосы, и, в отличие от многих других, были более беспечны и открыты. На лице их вождя временами появлялась легкая улыбка с долей лукавства, словно он что-то знает, что-то очень интересное, но не хочет никому говорить, просто, ради веселья. Те, что сидят особняком чуть дальше от костра и стараются выдержать максимальное расстояние от остальных, выглядят самыми отталкивающими. Чуть впереди всех в этом племени сидит строгая женщина. Ее резкие черты лица особенно жутко выделяются в желтых отблесках костра, неестественно светлые глаза словно видят все нехорошее, что ты всегда пытался скрыть от остальных. За ней сидят люди, больше всего походившие на Джима. На них нет тех меховых накидок как в видении, но у многих такие же светлые глаза и волосы. Ученый разворачивается к последней группе, но они устроились прямо за костром, и он не может ничего рассмотреть из-за ярко полыхающего пламени. Джим хочет немного сместиться, но Коцу бодает его головой в бок, словно говоря, что это не лучшая идея. Джим замирает на месте и смотрит на небо, ученый не видит ни одной звезды, но не сомневается, что если немного отойти от огня, то можно будет их рассмотреть, но не с таким стражем. Джим слегка улыбнулся, представив, как огромный зверь тащит его за шкирку обратно на место, словно щенка. Эта ночь обещала быть длинной. Джим не питает иллюзий по поводу этого собрания, стоит лишь пару раз взглянуть на напряженное лицо вождя, водившего его за собой. Они собираются решать его, Джима, судьбу. Ученый тревожно оглядывается на вставшего вождя, когда стихают все разговоры, и надеется на благоприятный исход. Липкий страх снова сжимает сердце в груди, и теплая шерсть больше не успокаивает. Они ведь не убьют его, правда? Все стихло. Совсем. Лишь ветки в костре легко трещат, и стрекочут неизвестные насекомые. Вождь начинает длинный монолог звучным голосом, все взгляды обращены на него, а он сам, не отрываясь, смотрит на Джима. Ученый ежится, когда шаман делает жест в его сторону и говорит что-то резкое. Коцу прижимает уши к голове и утыкается холодным носом Джиму в ладонь, но тот не может ничего понять. Женщина, та самая, что сидела во главе одного из племен, поднимается со своего места и что-то недовольно и подозрительно говорит вождю, тот отвечает спокойно и даже холодно. Словно ожидал чего-то подобного. Коцу едва слышно ворчит в ее сторону и кладет Джиму на колени голову, словно обозначая границы дозволенного.***
Шаман проводит ладонью по лицу, словно пытаясь снять все скопившееся напряжение. Он сидит на окраине поселения там, где никто не подумает его искать. Посох небрежно привален к дереву, а сам вождь расположился между внушительными корнями. Длинная трубка слабо мерцает в темноте. Гэхедж запрокидывает голову, опирается затылком о шершавую кору и глубоко вдыхает ночной воздух. В висках мучительно пульсирует боль. Легкая прохлада ночи и обманчивое спокойствие мира успокаивают мысли и приглушают тревогу. Шаман прикрывает глаза. Он снова молод и беспечен, суровое лицо трогает едва заметная усмешка в память о былых днях. Легкий шаг сайку прерывает блаженство этого мига и возвращает обратно. Гэхедж открывает глаза и моргает, потому что едва различимые в темноте очертания принадлежат не Коцу. Шаман вытягивает руку, сайку охотно подбегает и утыкается носом в ладонь, вождь ведет ладонью дальше по шерсти и натыкается пальцами на деревянные бусины. —Гаал, — тихо выдыхает мужчина. — Что привело тебя сюда? Нууру хочет меня видеть? Сайку согласно трется щекой о ребро ладони и слегка подпрыгивает на месте, от нетерпения. Шаман против воли усмехается — Гаал очень молод. Вождь берет свой посох и поднимается, упираясь им в землю, сайку тянет его за штанину, поторапливая идти за собой. Гэхедж медленно идет по притихшему поселению и думает о том, что не получит ни мгновенья спокойствия в этой жизни. «Ты ошибаешься», — перед глазами мелькает лицо Циа, грозно подсвеченное костром. Глава Северных племен дала ясно понять свое отношение к решению шамана. — Мы не можем его просто изгнать и отправить скитаться по диким землям, — шаман проговаривал это ледяным голосом, гордо подняв голову. Он не сомневался в своем решении оставить чужака. — Все в этом мире подлежит изменению, возможно, и его сущность тоже. Самому Гэхеджу ни разу не пришла мысль просто изгнать бледнолицего за весь этот проклятый день, но ответ на этот вопрос он знал еще до его поднятия. Циа смотрела на него немигающим прожигающим взглядом, словно пытаясь убить, не прикасаясь, или послать на него кару духов. Белый человек сидел, вжав голову в плечи и сжав пальцами шерсть на загривке Коцу, словно ища у зверя защиты. Или у его хозяина. — Они несут разрушение, и наши племена сохранили воспоминания об этом, — высокомерно произнесла северянка. — Наши шаманы хранят предания о мире, преданном огню, и высокомерии белых людей. Готов ли ты взять полную ответственность за угрозу с его стороны? Ее голос звонко разносился по поляне, и некоторые согласно кивали. — Он умрет, — резко ответил Гэхедж. — Готов ли я взять ответственность за его действия? Да. Готов ли я взять ответственность за его смерть? Нет. — Эти суждения преждевременны, — Циа обратила свой взор на белого человека. — Никто не говорит о смерти или умерщвлении, лишь о том, чтобы предоставить его самому себе. — В данный момент это равносильно смерти, — шаман поджал губы и отвел взгляд вбок. Гаал настойчиво тянет его за штанину, и вождь понимает, что встал перед самым шатром Нууру. Сам южанин с напряженной улыбкой смотрит на Гэхеджа беспокойным взглядом. Шаману не нужно узнавать, зачем его позвали, он уже знает. Этот взгляд он видел множество раз. — Все решено, — утвердительно больше для себя, чем для друга, напоминает Гэхедж. — Не самым худшим образом. Нууру кивает и жестом приглашает войти. Шаман, пригнувшись, шагает под полог и вдыхает запах трав, характерный лишь для южного племени. Саальвари скромно улыбается и предлагает гостю травяного настоя, шаман принимает чашу с легким кивком и устраивается на мягком возвышении из шкур. Нууру усаживается на подобное возвышение прямо напротив Гэхеджа и смотрит прямо ему в глаза. — За этим бледнолицым теперь будет присматривать целый отряд, — начинает южанин. — Ты позволишь им? Шаман невесело усмехается и делает глоток из чаши: — Этот отряд будет присматривать за тем, как я присматриваю за бледнолицым, — он делает еще один большой глоток и вздыхает. — Мне придется им позволить это. Племена не должны терять доверия между собой. Ты знаешь, что будет в противном случае. — Знаю. И все же? — До тех пор пока это не станет как-либо мешать жизни моих людей, — неохотно, но резко отвечает шаман и слегка хмурится. — Я объявлю это всем, кто пожелает остаться и помогать. Нууру усмехается и принимает из рук дочери чашу с напитком. Несколько мгновений они просто сидят, размышляя каждый о своем. Гэхедж едва хмурится и мелкими глотками пьет из чаши. На лицах людей выражалось замешательство. Многие боялись грозного предзнаменования, но стыдились это признавать. Циа стояла, гордо вскинув голову, и была готова отстаивать свое мнение до конца. — Что ты можешь предложить, если все случиться не так как ты думаешь? Что если тебя не хватит? — глава северных племен едко ухмылялась, точно зная, на какую точку надавить. Шаман поднял голову, встречаясь с ней взглядами. «Не стоит», — думал он. — Тогда я приму в помощь любого, кто захочет ее оказать, — вождь слышал, как поднялась волна голосов, и как возмущенно зашептались старейшины его собственного племени. Его снова кто-то дергает. Гэхедж поднимает взгляд и смотрит на Нууру. — Ты уверен, что сейчас подходящее время для того, что делаешь? — южанин непривычно хмурится. — Сейчас уже ничего не изменить, — задумчиво отвечает шаман и слегка спохватывается. — Я ничего не делаю. Лишь стараюсь поддерживать порядок. Гэхедж не запоминает момента, в который заснул, но помнит, что ему снилось, что-то черное и душное. Шаман просыпается под деловитое бормотание Нууру, который оборачивается к нему и тут же фыркает. Гэхедж хмурится, от чего южанин фыркает еще громче и задорно ухмыляется. Шаман чувствует себя уставшим и не выспавшимся, но упрямо поднимается со шкур, попутно выпутываясь из-под другой шкуры, которой его накрыли. Тихо хихикнувшая Саальвари заносит в шалаш большой таз с водой, и Гэхедж наконец видит, что стало причиной столь хорошего настроения у его друга и его семьи. Когда-то ровные линии размазались по всему лицу, часть заплетенных волос также приобрела новые для себя оттенки. Отпечаток шерсти на щеке придает еще большей потешности образу, сам Гэхедж едва заметно хмыкает и решительно зачерпывает полные ладони воды. — Как высоко солнце? — первым делом спрашивает шаман, утеревшись мягкой тканью. — Ладонь и два пальца над горизонтом, — мелодичным голосом отвечает Саальвари. Гэхедж смотрит на ее маленькие руки и прикидывает, сколько это на самом деле. Уже не низко, но и не слишком высоко. За бледнолицым пока присматривает Джэки, шаман проводит ладонью по лицу и жмурит глаза. Нууру жестом приглашает выйти из душного шалаша. Свежий ветер приятно обдувает лицо. Южанин протягивает ему трубку, Гэхедж усмехается и устраивается на траве. Нууру садится рядом, и они молча закуривают.