Выживший — не живой

В корабельной каюте тесно и темно. Тусклый свет лампы освещает письменный стол, за которым, ссутулившись, сидит человек и что-то лихорадочно пишет на пожелтелом листе бумаги чёрной ручкой. Жизнь опостылела: странно, вдруг, без причины; был пойман в круг, как спасения жду кончины. Тянет ярмо: день ото дня, из страны в страну, — ничего, ничего, ничего неизменно. Даты и города — это только дизайн моей клетки, можно бросить читать заметки из газет и журналов с утра. Изнутри, изнутри пустота! больно давит на грудь. Можно взять и купить пистолет. Зарядить, поднести к виску и... Оставить записку? Или не оставлять? Всё равно не стану стрелять. Не решусь. Не смогу. Я не боюсь оказаться слабым, но боюсь, мир узнает, что я слаб. ...И мне страшно, и стыдно, и больно, и опять, как в бреду, невольно тихо-тихо произношу: — Небо, смерть подари, прошу! Но в ответ только лишь тишина. И никто вновь не видит, не слышит, не знает, как отверженная душа, отвратительная, изнывает! Звёзды много желаний слышали, слышал бог немало молитв. До кого? до кого донёсся бы? мой беззвучный израненный крик. Господи. Господи. Господи. И не мир опостылел, а я! ... Бесполезен, уже не любя... ничего. Внезапно всё сотрясается: стул, стол, тусклая лампа. Ручка оставляет на листе ломанную чёрную линию. Глухой звук удара: человек рухнул на пол. Начинается шторм.