Виноваты туфли

      Шесть лет.       ШЕСТЬ гребаных лет понадобилось одному непроходимому кретину (кланяюсь в ожидании оваций), чтобы, наконец, шагнуть в пугающую до покалываний под ногтями неизвестность, но четко по направлению к знакомой рыжей макушке.       Шесть лет и пара новых женских туфель.       Сложно сказать, в какой момент я облачился в траур по своей личной жизни, но внутренний голос уверяет меня, что начало было положено именно тогда! Пусть "тогда" появление в моем подвале неудержимой рыжей коротышки никаких ощутимых изменений в мою жизнь не внесло, но уже меньше чем через год все пошло наперекосяк.       Поначалу я был на сто процентов уверен, что девчонка не продержится в моем отделе и недели и даже придумал несколько колких прощальных реплик. А мой внутренний голос заходился в гомерическом хохоте… Оказалось, что голос просто ржал надо мной. Вернее, над моими жалкими потугами оттянуть факт своего позорного поражения и признать, что напарница не просто профессионал нашего с ней дела, но и надежный друг, а еще невероятно умная и привлекательная женщина. Пожалуй, именно это осознание и стало для меня точкой невозврата.       Не буду лукавить, противоположный пол проявлял ко мне интерес, да и я нередко отвечал взаимностью, хотя все мои любовные похождения чаще всего ограничивались случайным свиданием в баре с малознакомой особой и последующим походом к ней домой. Фраза "серьезные отношения не для меня" вполне подходила для самовнушения. А черти в груди саркастически кивали головами и не пренебрегали возможностью ткнуть носом мое эго в то, что любая нормальная женщина убегала бы без оглядки, получше узнав меня. Впрочем, такой расклад меня вполне устраивал.       Однако постепенно каждое новое «свидание» завершалось любезным прощанием с дамой еще у стойки пресловутого бара, а домой я возвращался со скверным осознанием того, что напарница сумела задрать планку моих ожиданий от женщин настолько высоко, что когда-то столь любимые длинноногие красотки не дотягивались до нее даже в прыжке с поднятой вверх наманикюренной рукой.       А тем временем федеральный агент Дана Скалли продолжала методично вторгаться в мои мысли, словно насмехаясь над жалкими попытками если и не завязать отношения, то хотя бы снять сексуальное напряжение, к которому, кстати, она имела самое прямое отношение.       Я могу долго рассказывать о мучительном вызревании своих чувств, но там слишком много мрачных этюдов, и им нет места в этой истории. Скажу лишь то, что однажды я просто примирился с состоянием безнадежной влюбленности в напарницу и выделил ей отдельную комнатку в своем сердце, а она незамедлительно туда переехала со всеми вещами и твердым намерением задержаться как можно дольше. Врать, что это устранило все проблемы и неловкости, я не буду, но из страха потерять ее дружбу и доверие прятал мою решительность за толстым стеклянным занавесом. Поэтому даже в те редкие моменты, когда случалось незаметно, всего на полшага, переступить границу дружеских отношений, мы так или иначе возвращались на точку отсчета.       Сегодня Карфаген был разрушен. ***       Переступив порог кабинета, она с громким хлопком обрушила кипу принесенных с утреннего брифинга бумаг на ближайшую тумбу. По неестественному блеску ее глаз я понимал, что, кажется, где-то в их небесно-голубой глубине сейчас формируется разрушительной силы молния специально для меня, поэтому предпочел быстро отвести от напарницы взгляд и всем своим видом показать, что "я в домике".       Уж не знаю, что произошло на сегодняшнем слете федеральных агентов и их надзирателей (прошу прощения, руководителей), но, без сомнений, Скалли раздраконили именно там. Я и не припомню, когда последний раз посещал этот недетский утренник, потому что напарница рассудительно посчитала, что мое присутствие, а также "твое патологическое неумение вовремя заткнуться, Малдер" усугубят наше и без того изрядно расшатанное положение в глазах руководства. Так что Скалли регулярно облачалась в свои непробиваемые «все в порядке» доспехи и уверенно перла на амбразуру в гордом одиночестве.       Было ли мне стыдно? С одной стороны, да, в конце концов, это я должен быть сосредоточием силы и уверенности в нашем дуэте, а с другой, я понимал, что своей компанией спишу на нет все ее потуги хоть как-то обелить наш с ней отдел в общем и мою персону в частности перед начальством, так что я вынужденно давился своей гордостью, приправленной соусом из чувства собственного достоинства, и смиренно ожидал ее возвращения в нашем скромном подвальчике.       Пока Скалли оставалась на пороге и, вероятно, прокручивала в голове возможные сценарии планомерного разрушения кабинета или же прикидывала наиболее мучительные способы убить меня, я делал вид, что неотрывно читаю какую-то очень важную, но совершенно бестолковую газетную вырезку, буквы которой раздражающими пятнами мельтешили перед моими глазами.       Полагая, что мое отлично сыгранное притворство удалось, я усиленно перебирал в голове все последние события на работе, в жизни, в мире, в светской хронике и даже в желтой прессе, силясь отыскать хотя бы малейшую зацепку для столь ощутимого раздражения напарницы. Но потерпел сокрушительное фиаско по всем направлениям.       Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что простейший вопрос: "Что случилось?" решал все проблемы и избавлял меня от домыслов, вот только такой номер не прокатит даже со спокойной Скалли, которая привычно обойдется своим холодным: «Все в порядке». Взбешенная же Скалли не преминет выплюнуть мне в лицо эту же реплику, а вдогонку разрядит в меня всю обойму своего Зиг Зауэра.       А тем временем ее гнев буквально проникал мне под кожу и облизывал каждый нерв своим обжигающе горячим языком. Я несколько раз непроизвольно дернул плечом, отгоняя от себя неприятные покалывающие ощущения, старательно сдвигал брови и шевелил губами, всем своим видом показывая вовлеченность в содержание обрывка старой газеты. Напарница же, окончательно убедившись в моем упорном нежелании сыпать вопросами, перестала испепелять меня взглядом и, наконец, захлопнула дверь в кабинет, очевидно недооценив свои силы.       Готов спорить, что сумел уловить из коридора звук удара о пол куска штукатурки! Впрочем, непривычно громкий хлопок двери о дверной косяк вынудил содрогнуться и саму Скалли, а внутренний голос уверял меня, что легкий испуг наверняка сможет самортизировать ее исполинскую ярость.       Голос был прав.       Поняв, что погорячилась, Скалли шумно выдохнула и твердым шагом направилась к стройному ряду картотечных шкафов, жмущимися друг к другу холодными боковинами, и погрузилась в поиски чего-то одного ей известного, заполняя тишину кабинета мерным поскрипыванием металлических ящиков, шелестом бумажных папок и звонким постукиванием металлической набойки каблука о пол.       Отличная возможность незаметно рассмотреть напарницу со спины и в очередной раз пораскинуть мозгами. Если трезво оценить ситуацию, то логично предположить, что ее проблемы никак не связаны с работой. В противном случае у Скалли не было никаких причин скрывать их. Она бы привычно пропесочила меня за очередное безрассудство или словоблудие в присутствии небожителей Бюро и перешла бы к рутине, однако сегодня я удостоился лишь испепеляющего взгляда.       Так, что еще у нас есть?       Спина напряжена, а позвоночник натянут, как тетива на луке. Она неестественно переминается с ноги на ногу, приводя в движение мышцы своей маленькой округлой попки, но я не должен отвлекаться, хотя мои черти уже успели пустить слюни из своих клыкастых ртов и оценивающе присвистнуть. Заткнуть их не удалось, но игнорировать пока вполне получалось, хоть и с трудом.       Юбка. Ничего необычного, как всегда строгая и узкая. И как Скалли удается так ловко передвигаться в этом футляре? Ноги стройные, а икроножные мышцы, обтянутые гладкой светлой кожей, проступают мягким рельефом при поддержке туфель на тонком высоком каблуке. Непривычно, немного интимно и очень странно видеть обнаженные, не затянутые в нейлон ноги напарницы. Конечно, это можно объяснить изнуряющей июльской жарой, но не в том случае, когда речь идет о Скалли: обычно она крайне щепетильна в вопросах своего внешнего вида независимо от времени года, геолокации и положения звезд на небе. Впрочем, она - женщина, а, как показывает мой битый жизнью опыт (или битая опытом жизнь?), этим словом можно объяснить очень (ОЧЕНЬ!) много невероятного в нашем мире.       Хм, а вот туфли, похоже, новые.       В голове моментально отрисовался образ напарницы в подмеченных туфлях - и только в них! Я, конечно, похвалил себя за столь богатое воображение, но предпочел отложить картинку хотя бы до вечера. Правда, с этим было согласно далеко не все мое тело, отвечая на это решение болезненным напряжением внизу живота и чрезмерно разогретым потоком крови по венам.       От празднования нечестной победы воли над возбуждением меня отвлек звук удара закрывающегося ящика по металлу картотечного шкафа. А дальше все произошло настолько быстро, что я даже не уверен, смог ли уловить все события следующих нескольких секунд.       Мой блуждающий по ногам напарницы взгляд ухватился за ее правую пятку, резво выскочившую из туфли; ее колени слегка подогнулись, а тело резко расслабилось и слегка подалось вперед, балансируя на полусогнутых руках, упирающихся в углы шкафа, одна из которых ответственно удерживала край тонкой бумажной папки.       С тех пор как Скалли с трудом удалось победить рак, мой внутренний радар на состояние ее здоровья работает в сверхчувствительном режиме, поэтому на все сколько-нибудь подозрительные (в моем понимании) сигналы ее тела мои ноги реагируют так, что несутся к ней еще до того, как получают на это импульс от головного мозга. Вот и сейчас я оказался за ее спиной раньше, чем она вообще успела вспомнить о моем присутствии в кабинете.       К счастью, причину ее страдальческого состояния я успел понять раньше, чем она развернулась ко мне лицом и вперилась в меня непонимающим "Малдер-а-в-чем-собственно-дело" взглядом. Профессионально заточенный на мелочи глаз фэбээровца сумел ухватить маленькое ярко-красное пятно на оголенной пятке напарницы, резко контрастирующее с ее светлой кожей, что позволяло избежать избитого вопроса: "Ты в порядке?" и получения на него столь же заезженного ответа.       Мозоль. Маленькая мучительная ранка, терзаемая грубыми прикосновениями новых узких туфель. Все просто и вполне безобидно. Но раз все просто, почему я все еще не вернулся на свое место?       Молчание затягивалось, и внутренний голос уже дважды пристыдил меня за бесхарактерность, но я притворился глухим.       Неотрывно глядя на меня, Скалли чуть заметно шевельнулась, возвращая пострадавшую пятку в безжалостные кожаные тиски, что ознаменовалось звонким стуком каблука о пол и непроизвольно сорвавшимся с ее губ мученическим стоном.       Вот и все. Последний гвоздь в гроб моего самообладания забит каблуком женских туфель! Толстый стеклянный заслон, скрывающий мои чувства, рухнул и мелкими осколками рассыпался по полу. Я практически слышал характерный скрипящий хруст под ногами, когда сделал едва заметный шаг, стирающий остатки пустоты между мной и Скалли. На следующем ударе сердца мои руки опустились на холодную поверхность картотечного шкафа по бокам от ее плеч.       Еще удар, и я ощущаю тепло ее дыхания, мягкость и сочный вкус тонкой кожи ее губ. Это чувство доселе мне посчастливилось испытать лишь однажды, когда я поддался волшебству вступающего в свои права нового тысячелетия и поцеловал Скалли на первой минуте Нового года.       Этот поцелуй точь-в-точь, как новогодний: сдержанный, без присущей страстным лобзаниям дерзости и напора. Я просто слегка пробую ее губы на вкус настолько уважительно, насколько это возможно.       Внутренний голос бил в набат, обвиняя меня в малодушии и в противовес сообщая, что теперь списать все на новогоднее волшебство не удастся, а значит, вполне устойчивый мостик между мной и Скалли вот-вот рухнет.       И с каждой новой секундой нашего с ней поцелуя ко мне приходило понимание, что удерживать своих демонов в закрытом бестиарии становится все сложнее, поэтому я напоследок слегка втянул в рот ее нижнюю губу, провел по ней кончиком языка и отстранился.       Сердце сбивалось с ритма и безответственно пропускало удары, силясь протолкнуть вмиг загустевшую кровь по венам. Осознание случившегося запаздывало, поэтому мне оставалось лишь нервно глотать воздух в ожидании смачной пощечины.       Скалли нерешительно приоткрыла глаза и удивленно вглядывалась в мое лицо (в поисках рационального объяснения?). Ее веки подрагивали, приводя в невольный трепет ряды густых темных ресниц, слегка влажные от поцелуя губы чуть раздвинулись, вероятно, в желании высказать мне все, о чем думает их обладательница, но тут же плотно сомкнулись. Громкий хлопок упавшей на пол бумажной папки заставил меня содрогнуться и отвести глаза от напарницы.       "Откуда вообще взялась папка?"       "А что, по-твоему, она искала в шкафу, гений?"       Я не смотрел на нее лишь долю секунды. Достаточно условный, едва уловимый отрезок времени, но и его, оказывается, вполне достаточно женщине, чтобы полностью переписать выражение своего лица с глубоко удивленного на... заинтересованное?       Похоже, моя выходка нашла отклик в той части мозга моей напарницы, которая обычно отвечает за поиск научных объяснений, и сейчас в ее голове, как мне показалось, велась ожесточенная битва между "Скалли-ученый" и "Скалли-женщина".       Вот только случается, что конечное решение принимается вовсе не головой. Порой язык тела оказывается куда красноречивее даже самых громких слов и определяет все дальнейшие события, оставляя за мозгом право или принять и поддержать возникший порыв, или умыться своим несогласием.       Иначе не объяснить, почему, невзирая на абсолютнейший разрушительный хаос, творящийся в моей голове, я, как гепард за антилопой, ринулся за ее языком, стоило лишь его маленькому кончику показаться между ее губ, чтобы слизнуть с них непривычный новый вкус и вновь спрятаться в глубине рта.       Шах и мат, рассудок!       Я раз за разом проводил языком по ее губам, сминая и стремясь проникнуть между ними. Она шумно втянула носом воздух и призывно раздвинула губы, позволяя мне изучать каждый миллиметр ее горячего влажного рта.       Где-то на маленьком островке моего разума, по необъяснимой причине свободном от происходящего между мной и Скалли, внутренний голос с облегчением выдохнул и ушел в глубокую спячку, тактично освободив меня от своего вмешательства на какое-то время.       Я же сгреб напарницу в охапку и покрепче прижал к себе, не то наслаждаясь близостью, не то страшась, что она передумает и ускользнет от меня навсегда. Однако Скалли, словно в противовес моим пугающим мыслям, лишь поглубже зарывалась тонкими пальчиками в волосы на моем затылке, проглаживала большими пальцами оголенный участок кожи между волосами и воротником рубашки и, как мне показалось, дважды порывалась ухватиться за мой галстук.       Кровь разливалась по телу кипящей смолой и концентрировалась внизу живота, пока наши со Скалли языки в виртуозном тандеме придавали этому безумию новую причудливую огранку. Ее неуклюжая попытка схватить меня за ремень задала вполне очевидное направление вектору развития дальнейших событий. Не разрывая поцелуй, я легко приподнял Скалли за талию и почти вслепую двинул по направлению к столу, встреча с которым случилась раньше, чем я рассчитал, за что напарница получила недружелюбный удар торцом деревянной столешницы по бедрам. Я поспешил извиниться, но не уверен, что срывающиеся с моих губ звуки можно было сложить в слова.       Не уподобляясь героям любовных романов, смахивающим со стола все содержимое в неудержимом порыве обладать женщиной, я просто усадил Скалли на край стола и, оставляя влажные дорожки по всему пути следования моих губ, покрыл поцелуями линию ее высоких чуть заостренных скул и контур лица, неизменно возвращаясь к ее губам. Мои ладони вырисовывали бессмысленные узоры на гладких обнаженных бедрах Скалли, каждым своим движением задирая подол узкой юбки повыше к талии, тогда как ее тонкие аккуратные пальчики уже фанатично сражались с пуговицами на моей рубашке.       Что ж, вызов принят.       Опоясав ее талию грубыми складками плотной ткани юбки, я не преминул последовать примеру напарницы и ловко расстегнул ее блузку. Впервые за последние несколько минут я прервал поцелуи и слегка отстранился, желая как следует рассмотреть Скалли и яркими красками навсегда запечатлеть ее возбужденный образ на холсте моей памяти.       Призывно разрумянившаяся, она хватала воздух красными и припухшими от нескончаемого потока поцелуев губами, а частично скрытые тканью бюстгальтера полушария груди вздымались от тяжелого дыхания.       По венам растекался жидкий огонь, и я с новыми силами обрушил свои губы на напарницу, сминая ее кожу, кусая губы и зализывая укусы языком, словно извиняясь, сжимая руками поочередно ее плечи и грудь. Возможно, выходило грубее, чем я планировал, и позже на белой коже следы моих прикосновений проступят красными пятнами, но сейчас это не имело значения ни для меня, ни для нее.       Хриплый стон сорвался с ее губ, когда моя рука обрисовала кромку ее трусиков с внутренней стороны бедра, и я понял, что еще немного, и все закончится для меня, даже не успев толком начаться.       Я попытался согнать с себя хотя бы толику возбуждения, но как можно? Поэтому я не очень-то аккуратно опрокинул Скалли спиной на стол, и пока она вытаскивала из-под лопаток и поясницы какие-то письменные принадлежности (мои карандаши), я расстегнул ремень, брюки и прижался к ее трусикам своим возбужденным телом, последним оплотом которого оставалась лишь тонкая ткань нижнего белья.       Она распахнула рот, силясь сделать глубокий вдох, а это, могу заверить, была та еще задачка. Казалось, что воздух вокруг нас загустел и стал липким и тягучим, как свежий мед. Он мягкими потоками обволакивал наши тела, подслащая кожу, но напрочь отказывался попадать в легкие. И я бы не отказался от этого мгновения близости со Скалли даже под страхом смерти от удушья (кажется, или мне что-то подобное обещал Клайд Брукман?).       Я твердо решил попробовать на вкус каждый звук, срывающийся с ее губ, пока мои пальцы отодвигали в сторону ткань ее трусиков и поглаживали мягкие влажные складки. Не в силах больше сдерживать свое желание обладать ей, я свободной рукой высвободился из боксеров, прильнул к ее телу и... замер.       - Останови меня, - трусливо шептал я ей в губы. - Останови, пока не поздно.       Скалли больно сжала пальцами мои плечи, и даже через рубашку я кожей почувствовал ее острые тонкие ноготки. Она пробормотала в ответ что-то среднее между "заткнись" и "пошел ты" и подалась бедрами мне навстречу.       Черти в моей голове возликовали, и гул от их демонического воя раз за разом волнами расходился по всему телу, откликаясь уколами миллиона маленьких игл в кончиках пальцев.       Собрав разлетевшиеся из глаз искры от первого ощущения близости, я сделал первый неуверенный толчок. Скалли ответила всхлипом и встречным покачиванием бедер. Я положил ладонь на ее обнаженный живот и, получив молчаливое одобрение ее тела, решительно погружался в нее снова и снова.       Темп менялся с болезненно медленного до поистине неудержимого и обратно, пока ее тело не начала бить мелкая дрожь, предвещающая крышесносящую кульминацию. Еще несколько резких глубоких движений, и с ее губ сорвался глухой крик, спина выгнулась дугой, а руки хаотично зашарили по столу, сминая все, что попадалось им на пути. Мое сердце зашлось в серии виртуозных кульбитов, больно ударяясь о ребра, кровь внизу живота полыхнула огнем, и под прикрытыми веками, кажется, взорвалась сверхновая.       - Потрясающие туфли, - невпопад прошептал я, прижимаясь щекой к ее груди. Вот справедливо меня называют "Чудиком". Очень справедливо. ***       От вполне заслуженной выволочки меня спасла трель мобильного телефона, доносившаяся из глубин сумочки Скалли. Она решительно спихнула меня с себя и, на ходу поправляя одежду, ринулась на поиски настырно пиликающей трубки. По ее обрывистым "да, сэр", "конечно сэр" стало очевидно, что звонок от руководства.       Осматривая наш письменный стол, пребывавший нынче в особо затейливом беспорядке, я заметил обреченно свисающую с края столешницы трубку рабочего телефона. «Интересно, в какой именно момент мы ухитрились скинуть ее с базы?» Вместо попытки отыскать ответ на этот вопрос в своей памяти я начал прокручивать в голове сценарии последствий звонка на рабочий телефон во время нашего «диалога» в горизонтальной плоскости. Воображение в очередной раз пустилась во все тяжкие и в духе низкопробного реалити-шоу показало мне несколько сюжетов от «оделись и забыли» до «потрясенный до глубины души Скиннер на пороге кабинета».       А тем временем языком жестов Скалли показала мне, что нас желают видеть "наверху". Но я должен отправляться немедля, а она "чуть задержится, потому что в таком виде начальству не показываются, Малдер" (это я додумал сам). Самодовольно ухмыльнувшись, я заправил рубашку в брюки, покрепче затянул ремень, схватил с кресла пиджак и поспешил на выход.       Бесенята в моей груди, похоже, сговорились и дружно подпрыгнули, больно царапнув рогами сердце.       "Ах вот ты какой, укол совести!"       Я резко развернулся на каблуках, в два широких шага подлетел к напарнице и наградил ее коротким, но весьма глубоким поцелуем, стараясь не прерывать монолог замдиректора по ту сторону трубки. Прервав поцелуй столь же внезапно, как и затеяв его, я поспешил удалиться, ощущая лопатками сдвинутые до морщинки на переносице брови Скалли и грозящий мне вслед маленький кулачок.       Вот умею я к своим неприятностям добавить еще пригоршню залетов.       Уравнение по поиску неизвестной причины гнева напарницы я сумел решить по пути к кабинету Скиннера. Первой переменной послужил неработающий лифт, вынудивший меня тащиться на шестой этаж пешком. Роль же второй и, похоже, главной исполнил агент Том Колтон, питающий к нам со Скалли особо глубокое чувство неприязни (или зависти?) с тех самых пор, как мы уделали его в деле Юджина Тумса.       - Малдер, ты бы получше следил за напарницей! - язвительно выкрикнул он, вынуждая меня притормозить. - У нее, похоже, зеленые человечки повадились одежду похищать!       Я наградил его самым снисходительным взглядом, на какой только был способен.       - Наверное, очень обидно, Колтон, что дальше твоей головы эти фантазии не зайдут? - нараспев промурлыкал я, одарив фэбээровца милейшей улыбкой, от которой кровь стыла в жилах.       Колтон хоть и мерзавец, но не дурак. Он все понял (все!) по тону прозвучавших слов и по моим глазам, в которых неугомонные шаловливые демонята баловались спичками, высекая опасные искорки.       Так запросто собрав все составляющие этого уравнения, я отыскал то неизвестное, отвечающую за настроение напарницы. Пусть я так и не знаю, что стало с ее колготками (чулками? Возможно, сейчас же лето), но посчитаем, что их отсутствие - это просто одно из входящих условий. Еще мне известно, что новые туфли, оказывается, очень больно кусают за пятки, а отсутствие лифта и вынужденные забеги с препятствиями по лестнице из подвала на шестой этаж и обратно лишь усугубляют это обстоятельство. Приплюсуем сюда вероятность выслушивания не самых приятных эпитетов в адрес нашего отдела на утреннем брифинге и возводим полученное выражение в степень мерзотности агента Колтона, которому дай только повод (а повод в этот раз он получил чуть ли не на блюдечке) укусить самолюбие Скалли, и, вуа-ля, федеральный агент Дана Скалли готова сдетонировать в любой момент.       Похоже, я, сам того не зная, сработал, как беспечный сапер-самоучка на своем первом задании.       Скалли предсказуемо задерживалась, а я вальяжно восседал на стуле напротив Скиннера, прикидывая в уме, через сколько часов удастся слинять домой, прихватив напарницу с собой, и хватит ли мне физических ресурсов на вечерний, ночной и, вероятно, утренний постельный марафон?       Сейчас было предельно важно не оставлять Скалли наедине со случившимся слишком надолго, в противном случае я рискую вновь вернуться на старт наших отношений. Потому что Скалли не была бы собой, если бы не постаралась разложить все по полочкам и просчитать последствия для каждого своего (или моего?) поступка. Что уж говорить, если даже мой внутренний голос пробудился от спячки и порывался пуститься в бессмысленный спор с самим собой по поводу того, насколько разрушительное влияние может оказать наш новый статус на работу, жизнь и баланс во вселенной?       Цокот каблуков за дверью вернул меня в реальность. Напарница уверенно вошла в кабинет, проскользнула мимо меня прямо к столу Скиннера и передала ему бумажную папку. Понятия не имею, что внутри, но однозначно скажу, что именно ЭТА папка со всем содержимым еще несколько минут назад валялась на полу нашего кабинета. Надеюсь, моя довольная ухмылка осталась незамеченной.       Скиннер любезно кивнул Скалли, позволяя ей занять место рядом со мной, пока он беглым взглядом знакомится с документами. Она же одарила меня преспокойным "делаю-вид-что-ничего-не-было" взглядом и заняла свое привычное место (справа от меня. Ни сантиметра ближе, ни сантиметра дальше!).       Поразительно, но нескольких минут ей хватило, чтобы не оставить на себе и тени от недавнего бурного секса на рабочем столе! Разве что ее руки непроизвольно теребили подол юбки, безуспешно пытаясь прикрыть голые коленки.       Самолюбию был нанесен болезненный укол, но здравый смысл велел "не ныть!" и считать это хорошим признаком того, что напарница виртуозно сумела отделить личное от профессионального. Оставалось лишь последовать ее примеру.       Скиннер было открыл рот, чтобы прояснить, зачем он, собственно, нас вызвал, как его рабочий телефон сработал на опережение, разрушив тишину в кабинете своей переливистой трелью.       - Да, Кимберли, - независимо от настроения, Скиннер всегда был предельно мягок в разговоре с секретаршей. - Передай ему, что я сейчас зайду.       Замдиректора принес нам со Скалли формальные извинения и попросил подождать его в кабинете десять, максимум пятнадцать минут.       А я уже точно знал, как распоряжусь этим поистине огромным количеством времени. ***       Мы с Элвином Кершем занимаем одно положение на карьерной лестнице, но из нас двоих только этот засранец считает возможным позвонить мне с ненавязчивой просьбой "зайти к нему в кабинет". И использует он этот прием лишь тогда, когда я планирую привлечь к очередному расследованию Малдера и Скалли. Потому что поганец знает, что, будь повод для его наглости иным, я без зазрения совести пошлю его по матушке, невзирая на риск быть обвиненным в расовой нетерпимости.       Но эти двое, похоже, мой личный криптонит. А это новое дело как раз по их части.       О том, что папка с материалами дела осталась на столе в моем кабинете, я вспомнил перед самой дверью кабинета Керша и мысленно порадовался, что не дал ему в руки козырную возможность пристыдить меня за забывчивость.       Но мое ликование было недолгим.       Малдер и Скалли работали вместе практически семь лет, и только ленивый в Бюро не задавался вопросами: "спят ли они?" и "как давно?" Помнится, какое-то время в Бюро было что-то вроде тотализатора на этот счет, но идея не прижилась, потому что участникам пари не удавалось ни подтвердить, ни опровергнуть свою версию их отношений. Проведя с этой парочкой времени куда больше, чем любой другой фэбээровец, я имел свое мнение насчет их совместного досуга.       Я точно знал, что они не были любовниками, как и знал то, что однажды мне придется застукать эту парочку за недвусмысленным занятием в моем или в их кабинете. Правда, я ожидал увидеть что-то вроде ерзающей голой задницы Малдера между ног Скалли, но, вынужден признать, картина, открывшаяся мне сегодня по возвращению, по интимности превосходила любое кино с высоким возрастным цензом, хотя и была запредельно целомудренна.       Скалли сидела на прежнем месте, сложив ногу на ногу, а Малдер стоял перед ней на коленях и заглядывая напарнице в глаза, аккуратно гладил ладонью ее ножку. Одинокая туфелька покоилась рядом на полу, а ее владелица, похоже, получала какое-то особое удовольствие от столь необычной заботы.       Что ж, теперь у меня есть отличный повод послать Керша подальше, потому что к расследованию я, пожалуй, привлеку агентов Ричардса и Льюис, а для этих двоих на сегодня рабочий день окончен по распоряжению руководства (меня!).       Остается только погромче попросить у Кимберли чашечку кофе и надеяться, что сладкая парочка меня услышит прежде, чем я снова открою дверь в свой кабинет. ***       Похоже, мое предложение агентам закончить рабочий день пораньше возымело неожиданное действие: Скалли, не встречаясь со мной глазами, кивнула, пробубнила что-то похожее на "спасибо" и устремилась к двери.       Она слишком умна, чтоб посчитать подобную блажь простой прихотью босса, но, уверен, Малдер найдет весомые аргументы и убедит ее, что я не стремлюсь уязвить ее состоятельность как профессионала, а лишь по-человечески желаю ей (да и ему, чего уж греха таить) счастья. Вот как раз он-то все понял правильно, поэтому наградил меня благодарной улыбкой и рванул вслед за напарницей.       Уже через пять минут, стоя у окна, я с удовлетворенной улыбкой наблюдал за тем, как они вышли из центрального входа в Гувер-билдинг, вместе проследовали на паркинг и сели в автомобиль.       ВМЕСТЕ.       Малдер не позволит ей сегодня уехать домой. А если и позволит, то останется у нее, иначе и быть не может.       Потому что есть вещи, в которых Малдер меня обскакал с большим отрывом. Вынужден признаться, что я дал им шанс не только под влиянием своих теплых чувств к каждому из них, но и в укор самому себе за совершенную ошибку в недалеком прошлом.       Мало кто знает, что мы с Ким работаем вместе немногим дольше, чем Малдер со Скалли, и что на нашу долю тоже выпало немало потрясений, только переживали мы их чуть иначе. Когда развод с Шэрон стал чем-то неизбежным, а нервозность по этому поводу достигала своего апогея, Кимберли приносила мне привычную чашку кофе, добавив в нее несколько капель успокаивающей травяной настойки, запирала дверь и садилась рядом, накрыв мою руку своей ладонью. И мы часами могли просидеть в этом поистине оглушающем молчании, но я получал главное: минуты полнейшего покоя и абсолютнейшую поддержку без раздражительных слов утешения. В дальнейшем она повторяла этот жест на пике болезни Скалли.       Впрочем, мне тоже приходилось вмешиваться в ее жизнь, правда, более топорно.       Однажды я просто набил рожу ее, на тот момент, гражданскому мужу, осмелившемуся распустить руки. Хочется верить, что он сделал это единственный раз, когда она пришла на работу с несвойственным для нее количеством косметики на лице, покрасневшими глазами и вымученной улыбкой. Даже солдафону вроде меня удалось сложить два и два и вызвать мерзавца на разговор по душам. Он даже не отрицал содеянное, за что поплатился парой выбитых зубов, обещанием немедля собрать свои пожитки и не приближаться к Кимберли ближе, чем на милю.       Но, говоря о недавних событиях…       Когда сломалась местная кофемашина, горячая вода из лопнувшего накопителя обдала руки Кимберли. Тогда она смущенно зашла в мой кабинет, возможно, впервые без стука, сообщила о поломке и, давясь собственными всхлипами, извинилась за то, что за утренним кофе придется сходить к автомату в коридоре. Лишь по ее неуклюжим попыткам спрятать руки и ярким красным пятнам на светлой коже я понял, что в действительности произошло.       Я осознавал, что поступаю в высшей степени непрофессионально и легкомысленно, когда подлетел к ней и крепко обнял. Уверен, что и она мысленно обругала себя, когда уткнулась лицом мне в плечо, расплакалась и обхватила меня локтями за талию, избегая болезненных прикосновений. Я сцеловывал с ее лица каждую слезинку, пока не подобрался к губам и не углубил поцелуй, сдаваясь с потрохами всем самым запретным чувствам, которые я с таким усердием хоронил последние несколько лет.       Потом я просто настоял, чтобы она поехала в больницу и потом сразу домой, отдыхать. Это и была моя самая большая ошибка. У нас было слишком много времени подумать и решить, что подобное сближение слишком усложнит наши отношения.       Кимберли вышла на работу уже на следующий день, и словно не было этих слез, объятий, поцелуя. Все вернулось на круги своя.       А сегодня, глядя вслед удаляющемуся автомобилю своих агентов, я спрашиваю себя: "Что было бы, если бы я сам отвез ее в больницу?"       Ответ был очевидным и крайне болезненным.       Что ж, я могу трусливо подождать от жизни еще один шанс, лишь бы обошлось без увечий для себя или Ким, или могу просто нажать одну кнопку на телефоне.       Большую белую кнопку... ***       - Кимберли, зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет.