DEFCON

Sunrise. I open my eyes. Red on the ground No sound around — Один, девять, девять, пятьдесят… — Тихоокеанское побережье. Волны тревожно бились о берег, обращаясь в белоснежную пену за много миль у песчаного побережья. Сегодня океан выглядел, как одно большое мрачное полотно, темное из-за пасмурного неба и движущееся словно живой организм, содрогающийся в мучительных спазмах. Если посмотреть вдаль, он казался продолжением неба, уходящим за линию горизонта — серовато-синего, и орошающего землю мелкими капельками воды, оседающими на коже. Красивая картина. Словно сошедшая с пейзажей старой эпохи, ушедшей несколько сотен лет назад. Обито представлял себе это зрелище не раз, когда в его голове проносился чужой никак не относящийся к нему адрес. А действительно ли он к нему не относился? Та нить, которая связывала Обито и это место, начала плестись задолго до его рождения, окутывая сразу множество людей и событий, чтобы продолжить тянуться вплоть до судного дня. В конце концов, приход сюда был его закономерным итогом. Как и итогом этой истории. Обито снял цепочку со своей шеи и осмотрел в открытой ладони. Холодный ветер трепал его короткие черные волосы и куртку. Какое-то время он молча разглядывал единственное, что у него осталось после Мадары, а затем резко замахнулся, намереваясь бросить ее в океан. Однако так и не решился, несмотря на то, что это был бы красивый символический жест. Многое значащий. Лишь смотрел на разбивающиеся в пену волны еще несколько минут, прежде чем засунуть цепочку в карман, отвернувшись от воды. — Энни. Она была неподалеку. Строила маленький замок, увлеченно копаясь в песке. Даже нашла где-то ракушки, сделав кучке мокрого песка окошки и дверь. Последним ее штрихом была веточка на самом верху песочного замка. Шпиль. Энн повернулась к нему и махнула рукой, давая понять, что слышит даже сквозь завывание ветра. Обито нахмурился. На ней была лишь толстовка и легкая летняя куртка. Не простудилась бы. — Идем, — кивнул он ей в сторону белого коттеджа, видневшегося вдалеке, а после, не дожидаясь дочери, направился туда быстрым шагом. Та тут же сорвалась с места, побежав за мужчиной. На мокром песне за ними обоими тянулись медленно тающие следы. I feel darkness Darkness Deep inside Дом Тобирамы уцелел в аду первых дней войны. Даже несмотря на то, что центр города был полностью уничтожен и оставлен — здания у самого побережья по большей части были не тронуты даже мародерами. После Судного дня из родины звезд и кино Лос-Анджелес стал тем местом, которое обходили десятой дорогой, однако Обито было наруку подобное. Другие выжившие бы действовали ему на нервы. Все, кого он встречал, по большей части казались ему скорее пародией на самих себя, нежели настоящими людьми. К тому же каждый раз мужчине приходилось пытаться понять, действительно ли он встречал кого-то на своем пути или же снова оказывался обманут собственной головой. Слишком много ненужной возни. Драмы и лишнего риска. Мадара приучил его обходиться без них, и его сыну больше не нужно было чужое общество. В какой-то степени оно его обременяло. Здесь же никого нет. Абсолютная тишина. Кабинет Тобирамы выглядит так, будто его хозяин отлучился совсем ненадолго и вот-вот вернется, чтобы принять очередного пациента. Что ж. Если и Обито готов был стать таковым — своего врача он бы не дождался, но это ничего… Здесь по-своему уютно. Мужчина осмотрел бумаги, до сих пор лежащие в ящиках, пусть и пожелтевшие со временем. Океанская влага сильно подпортила мебель в доме за эти годы. Без должного ухода многое банально покрылось плесенью. Даже на белых стенах проступали влажные разводы, но кое-где все равно можно было представить прежнюю обстановку. Обито посмотрел на кресло, стоящее рядом с покрытым пылью телевизором, представил Тобираму, сидящего в нем как мог. А здесь диван. It speaks to me It speaks to me I can t hide — Да, малыш. Здесь все это и началось, — посмеялся чей-то голос, однако пока Мадара оставался лишь тенью в его сознании. Сейчас он не появился бы здесь даже ради того, чтобы вспомнить былое. Обито видел отца лишь тогда, когда испытывал страх или ярость, сейчас же на душе было на удивление спокойно. Но только пока. Позади него что-то упало. Обито резко обернулся. Энн, видимо, заинтересовавшись колыбелью Ньютона стоящей на столе, попыталась достать ее и выронила. — Я просил тебя не шуметь! — крикнул он, и девочка тут же испуганно сжалась, закрыв уши руками. За их недолгую жизнь вместе она научилась быть осторожной рядом с отцом и для ребенка была на удивление тихой. Иногда Обито даже шагов ее не слышал, когда Энн тихонечко шла за ним следом, даже лишнее слово старалась не произносить, дабы не вывести отца из себя, однако ошибки все же случались. Мужчина вздохнул, прикрыв глаза рукой. — Господи, Энни. Я ведь не так много от тебя хочу. — Прости, папа, — ответила Энн, инстинктивно ища куда бы спрятаться. Раньше это помогало. Обито невольно поджал губы, ощутив укол совести. Он не хотел пугать ее, но зачастую на эмоциях действовал куда быстрее, чем успевал подумать. К тому же его злость могла спровоцировать очередной психоз, а Энн, как никто другой, знала, что ее отец в эти моменты переставал быть тем, кого она любила. Voices In my head Обито снова устало вздохнул, сев в кресло Тобирамы. Его отражение нервно подергивало головой в черном экране телевизора. — Прости. Я не хотел кричать, — наконец сказал он виновато. — Прости, Энни. Обито нервно сдавил виски пальцами, постаравшись унять поднявшиеся словно ил в потревоженной воде, отвратительные эмоции. Затем подозвал девочку к себе. Но та не шелохнулась, продолжая напряженно наблюдать за отцом. Voices In my head — Не бойся, — сказал он. — Я больше не злюсь. Тогда Энни таки рискнула подойти поближе, и Обито осторожно посадил ее к себе на колено. — Я дам тебе кое-что. На память, — улыбнулся он, достав из кармана цепочку. — Это подарок от меня. Девочка зачарованно посмотрела на серебряную цепочку и улыбнулась, поправив неровно спадающие на лицо прядки волос. Совсем недавно Обито остриг почти все ее волосы, и теперь она напоминала его в детстве, когда его длинная шевелюра только начала отрастать. Однако у нее они все же были каштановые. Совсем не черные, как у ее отца. Жаль. — Красивая! — улыбнулась Энн, когда Обито надел на нее цепочку, осторожно застегнув замок на маленькой шее. — Правда? — Я буду носить ее все время, папа. Обито тепло улыбнулся, прищурив глаза. Однако грустные мысли, всплывшие в его голове при виде дочери с вещью, что когда-то принадлежала Изуне, заставили его тоскливо отвести взгляд. — Иди осмотри дом. Только будь осторожна, хорошо? Энни с рождения была любопытна донельзя. Она тут же кивнула, встав с его коленей и обернувшись на Обито в последний раз, показала ему язык и убежала куда-то в коридор. Учиха только тихо рассмеялся, покачав головой. Затем обернулся к океану, вглядываясь в темную воду и устало закрыл глаза. Его дочь весело слонялась по комнатам, выискивая внутри чужого жилья сокровища. Он был уверен, что к концу для обнаружит в его карманах множество присмотренных безделушек. Но это было даже мило. Пусть развлекается. А он немного посидит здесь. Прикроет глаза лишь на мгновение, чтобы задремать, вслушиваясь в вой шторма за окном, что так сильно напоминал белый шум. Именно так это и закончилось, Энн. Спустя столько лет я все же смог признать, что одержал победу в этой войне. Спустя столько лет она завершилась для меня, но я совсем не чувствую себя победителем. Это была долгая и мучительная борьба, милая, но я выжил, пусть и не уверен действительно ли это оказалось везением. Стоило ли оно того? Такая жизнь? Я не знаю, Энни. Честно говоря, когда я рассуждаю об этом вслух, кажется, будто пишу прощальное письмо, вроде тех, что Изуна оставлял своему сыну, хотя по итогу понять их истинный смысл смог лишь сын его больного брата. Это долгая история. И очень мучительная, длящаяся уже много поколений, должно быть. Когда-нибудь, когда ты подрастешь, я тебе о ней расскажу. Опущу некоторые детали. Уберу те моменты, где только и делаю, что реву… хах. Я хочу, чтобы ты помнила своего отца сильным, даже когда ему было хуже всего. Я очень люблю тебя. Ты самое дорогое, что у меня есть, но я не всегда могу быть тем, кем ты бы хотела. Есть что-то ужасное внутри меня. То, что поселилось во мне задолго до того как я выбрался из бункера. Это что-то — самая мерзкая часть меня. То, что выбирается наружу и превращает меня в такого же монстра, как мой отец, когда я теряю контроль. Я не хочу навредить тебе, Энни. Я боюсь этого больше всего на свете, но я знаю, что оно сильнее меня. Иногда мне кажется, что я все еще там. Просыпаюсь посреди ночи, потому что в своих кошмарах вновь вижу, как стены бункера давят на меня. Сквозь сон слышу сирену, гудение труб над головой, голоса, наблюдаю за тем, как все вокруг окрашивается больнично-голубым светом, делающим лица нездорово бледными. Иногда этот свет становится красным в моих глазах, и я вижу его. Того, кто всегда будет рядом со мной. Внутри меня, как бы я ни хотел избавиться от него навсегда. Я знаю, что свободен. Мои волосы обдувает ветер, я слышу шум океана, но внутри себя я все еще заперт в этом проклятом бункере. Беспомощный ребенок, которому никогда не сбежать оттуда. Мадара ждет меня там. Он знает, что мне не уйти. Порой я ловлю себя на мысли, что скучаю по нему, и это болезненно ноющее чувство убивает меня. Я все еще его последняя жертва, Энн. Последняя жертва Мадары Учихи. Калифорнийского психопата. Убийцы. И своего отца. Мне никогда не исправить того, что он сделал со мной. Я его полная копия, как бы ни старался отрицать это. Мы похожи во всем. Даже в самой сути. Даже в том, как причиняем боль нашим близким, не зная, что можно иначе. Я смотрю на тебя и думаю, что не смогу разорвать этот замкнутый круг. Мадара сломал меня слишком сильно, мне уже не спасти самого себя, а на тебя я подобное возлагать не хочу. Я хочу, чтобы ты шла дальше, а не тянуть тебя на дно вместе с собой. Мне не помочь, Энн. Рано или поздно то, что растет внутри меня убьет меня, и я не смогу с этим бороться. Я ужасный человек, но ради тебя я постараюсь быть лучше хотя бы какое-то время. Ты — единственное хорошее, что я привнес. Я знаю, Энн, ты не повторишь наших ошибок. Ты не имеешь ничего общего с нашей проклятой семьей. Если ты не сможешь порвать этот замкнутый круг боли и насилия, что преследует нас всех — этого не сможет никто. Я знаю, что буду ранить тебя не раз, просто потому, что не смогу иначе. Ты унаследуешь мои травмы так же, как когда-то я унаследовал травмы Мадары, но я знаю, что ты справишься. Ты свободна. Я учу тебя ценить это чувство, как ничто иное. Ты нужна мне. Поверь. Я нуждаюсь в тебе сильнее, чем ты во мне, но скоро ты поймешь, что в этом нет ничего хорошего. И тогда я буду молиться, что у тебя хватит силы воли оставить меня позади и разорвать нашу связь, пока это не стало слишком опасным. Пока ты не повторила мою судьбу. Ведь однажды я скрылся от ядерных монстров под трехсотсантиметровым бетоном, гематитом и стальной дробью, понятия не имея, что запираюсь в четырех стенах с куда более изощренным чудовищем. Тогда часы судного дня показали ровно десять минут до полуночи. Сумеешь ли угадать, когда полночь наступит для тебя, Энни? Минус одна минута до полуночи.