***
Реальность встречает тебя холодом воды, усталым бурчанием над ухом и затхлым воздухом ванной в мотеле. Ты осматриваешься, кашляешь, пытаешься вырваться, но нарываешься на грубое: — Сиди, блядь, так, — и затыкаешься, даже не пытаясь пошевелиться, позволяя Бакуго смыть с себя последствия твоего «полёта». Потом тебя несут к кровати, будто ты ничего и не весишь, кидают на неё, сказав, чтоб ты укутался в одеяло и даже не пытался никуда свалить. Бакуго уходит в душ, а возвращается уже с мокрой головой и полотенцем на бёдрах — как ему не холодно? Хотя, если вспомнить, насколько он горяч, все вопросы улетучатся. — А теперь рассказывай, — он откидывается на подушки, в которые ты вжимался лицом, на которых ещё виднеются влажные пятна твоей слюны — ты кусал их, будто пытаясь сдержать стоны. — Что? — сглатываешь, пытаясь понять, почему ты не можешь смутиться. Он не знаком тебе, но ты почему-то не можешь почувствовать с ним неловкость… страшно. — Да хватит уже тормозить, придурок половинчатый, — рычит он, а потом устало прикрывает глаза. — Как тебя зовут хотя бы? — Шото?.. — выдавливаешь, следя за его действиями. — Прекрасно. Ты меня об этом спрашиваешь, да? — он, кажется, раздражён, но тебе всё равно страшно не поэтому. Ты если и боишься сейчас чего-то, то не его, а себя. — Фамилия? — То…тодороки, — отводишь взгляд, будто ты действительно малолетка, а не вполне себе полноправный гражданин, который уже отпраздновал своё совершеннолетие. — Из-за тебя в городе творится пиздец, — Бакуго прикуривает, а ты не можешь отвести от него взгляд. Он… знает?.. — Да блядь, не делай такие глаза, не собираюсь я твоему бате стучать, сдался ты мне больно. Ты мне вот что скажи, идиот недобитый, какого хера ты вообще творишь? — В смысле? — подползаешь к нему, заглядываешь в лицо, а потом каким-то глупым и неловким жестом отбираешь сигарету, затягиваясь. Неплохо. Даже не больно. — В прямом, — он закатывает глаза, а потом притягивает тебя к себе. — Наследник крупной корпорации сбегает хрен пойми куда, а разгребать его дерьмо почему-то мне, потому что ты на меня какого-то хера свалился. — Ничего я не… — пытаешься выпутаться из кольца рук, но тебя держат слишком крепко. Пепел падает на кровать, но вам, кажется, обоим плевать на это. — Ты сел рядом со мной и выглядел, будто тебе похуй на всё. А плечи тряслись, будто разрыдаешься через пару минут. — Поэтому ты купил мне пива и чуть не трахнул у стены? — наконец, ты находишь в себе силы ответить. — Знаешь, что меня в тебе бесит? Твоё ебучее выражение лица. Ты даже сейчас спокоен, как удав, так и хочется тебе по роже съездить, — Бакуго отбирает сигарету, затягивается, выдыхает дым тебе в лицо. — И вообще, какого хера ты пришёл и сегодня? — Я гей, — выдыхаешь это, глядя в красные глаза и почему-то расслабляясь в его руках. — Это одна из причин, почему я свалил. — Охуенно, — смеётся Бакуго, расцепляет руки, а потом укрывает вас обоих одеялом. — Слушай ты, как там тебя… Шото, да? — киваешь, — что ты дальше делать-то будешь? — А? —хлопаешь глазами. — Не знаю. — А сбежал нахрена? — Я не хочу всем этим заниматься, не хочу быть подобным… — «своему отцу» застревает в горле. Человек, унижающий тебя за все стремления, человек, давящий индивидуальность, человек, пытающий воплотить в ребёнке свои несбывшиеся мечты… нет, его не хочется называть отцом. — А чего ты хочешь? — шипит Бакуго, а тебе становится не по себе. — Бухать и трахаться по клубам? Охуенная альтернатива, скажу я тебе. Прямо-таки пиздатая. — А ты чего предлагаешь?! Самый умный что ли?! — уже не выдерживаешь ты и отталкиваешь его от себя, вырываясь из-под одеяла, но путаясь в нём. — Господи, успокойся, — тянет он, а потом возвращает тебя на место. — Я ничего тебе не предлагаю. Замираешь. Отлично. Тебя только что вернули с небес на землю. Точнее, ты забылся… а что дальше? Нет никаких добреньких людей по клубам, которые притащат тебя к себе и оставят навсегда. Нет никаких убежищ. Что ты можешь? Найти работу? Да тебя скорее сами найдут, вернут на место к отцу и заставят делать всё, что будет нужно. Твоё мнение никого уже давно не волнует, твоя жизнь не в твоих руках. Тебе за этот «отдых» ещё как влетит… — Блядь, если ты сейчас разревёшься, я тебя убью, — устало выдыхает Бакуго, а потом тянет. — Ну какого ж хера всё это на меня-то сваливается… Вы ещё минут пять лежите, обнимаясь под тёплым одеялом. Ты слушаешь размеренный стук его сердца, дышишь его запахом, который притупился после душа… и думаешь. Думаешь, а стоило ли всё это того? — Официантом пойдёшь? — хрипит он, не открывая глаз. — Что? — Не тупи. Ты всё слышал. — Пойду. А куда? Бакуго потягивается, поворачивается на спину, смотрит в потолок. — Да пока никуда. Я так, на будущее, — он зевает, не прикрывая рот рукой, чешет влажные волосы, а потом потягивается. — Завтра… или не завтра уедем отсюда. И тебе надо перекрасить волосы. В какой — не знаю. Завтра решим. И если ты сейчас хоть слово вякнешь, то я тебе язык оторву и в жопу засуну. Спокойной ночи. «Спокойной ночи», — думаешь ты, а потом растягиваешься вдоль его тела, укладывая голову на плечо. Тепло. И ты не против зависеть от этого человека, пусть он хоть тысячу раз назовёт тебя придурком. Тебе не хочется ничего решать, тебе не хочется возвращаться назад — одно решение о побеге стоило тебе слишком многого. Но теперь ты остро ощущаешь, что тебе почему-то на всё наплевать. Тебе спокойно и хорошо… это непривычно. Вы друг друга не знаете, вы познакомились только сегодня, когда и переспали — зад ноет, как и укусы на шее. На самом деле тебе хотелось бы спросить: «Зачем ты мне помогаешь?» — но тебе, по сути, запретили говорить. Значит, завтра. Завтра он всё решит. А может, вы вместе всё решите. Ты не знаешь. Ты сейчас ничего не знаешь. Сейчас ты просто хочешь спать.I
16 ноября 2018 г. в 12:20
Начинается всё с жадных поцелуев у стены какого-то дешёвого ночного клуба, куда тебя привели негнущиеся после долгого бега ноги. Точнее, может, и не с «поцелуев», возможно, всё начинается с долгого взгляда глаза в глаза, которым пронзает тебя обаятельный незнакомец, а потом ленивым движением заказывает тебе пива за свой счёт. Заказывает пива, ждёт, пока ты распробуешь вкус, улыбнёшься, покраснеешь, то ли от смущения, то ли от разом ударившего по мозгам алкоголя — непонятно. Но он ждёт, выжидающе смотрит, улыбается, а потом, насмешливо фыркнув, говорит:
— Пойдём воздухом подышим.
И вы выходите, смотрите на пустое ночное небо, на фонари. Прохлада улицы отрезвляет, но ненадолго, потому что тебя тут же прижимают к стене и целуют. Зачем? Непонятно. Но непонятно ещё сильнее то, что ты отвечаешь — насколько позволяет твой нулевой опыт — позволяешь себя целовать, обвиваешь незнакомца за шею, зарываешься пальцами в его светлые и торчащие в разные стороны волосы и расслабляешься. То ли алкоголь бьёт по мозгам в ритме отбойного молотка, то ли тебя уже всё настолько достало, что ты способен себя отпустить, но ты, едва от твоих губ отрывается этот странный парень, тянешься за новым поцелуем.
За новым, а потом за следующим. Позволяешь ему поднять себя за ягодицы и едкой усмешкой прокомментировать твою реакцию, в виде закинутых на его талию ног. Под твоей доселе чистой и белоснежной рубашкой шершавая и грязная кирпичная стена, ты упираешься в неё лопатками и отчего-то на душе становится до безумия легко. Это всё алкоголь.
Незнакомец сжимает пальцы на твоей заднице, беззастенчиво лапая её, имитирует толчок, и ты судорожно выдыхаешь. Готов ли ты зайти дальше?
Смотришь в безумный взгляд красных глаз и мысленно отдаёшь себе отчёт, что они прекрасны. А в том, что сам ещё сильнее вжимаешь его в себя, не отдаёшь.
— Придурок, — внезапно шепчет парень, обдавая твоё ухо своим раскалённым дыханием. — При-ду-рок, — он касается губами кожи за ухом, а потом снова шепчет: — У меня сейчас нет на тебя времени, но завтра — обязательно.
Оказывается, ты не заметил, как ему на телефон пришло какое-то сообщение. Даже сейчас, когда он уже отпустил тебя и поставил на ноги, а потом уткнулся в экран смартфона, ты не можешь ничего разглядеть — перед глазами всё плывёт, но он, кажется, открыл мессенджер. А может и нет… А может…
— Лови, — он бросает не только эту фразу, но и твой телефон. Так это был твой телефон в его руках… ты проклинаешь себя за то, что не ставишь пароли, а потом удивлённо смотришь в лицо незнакомца. — Пиздец ты тормознутый.
— Что? — хрипишь ты. Почему хрипишь? Что не так с твоим голосом? Он звучит так, что ты невольно пытаешься шарахнуться от самого себя, но ничего не выходит, а потому ты просто недоумеваешь.
— Номер, — он кивает на телефон, потом достаёт из кармана кожаной куртки свой и стучит по нему. — Последний набранный.
Он смеётся и разворачивается, усмехнувшись. Ты стоишь и удивлённо, и, вроде, даже раздосадованно смотришь ему вслед. Возбуждение с алкоголем гуляют по твоей крови, сердце стучит где-то в глотке, а низ живота зудит и неприятно тянет. Или приятно. Ты так и не можешь это определить, но тебе всё равно кажется, что завтра ты сюда придёшь.
И ты приходишь. Переночевав у друга, который, наверняка, передал твоему отцу твоё местонахождение… но наутро ты сбегаешь. Снова. И снова гоняешься по городу, прячась, где можешь и как можешь, понимая, что тебе нет хода туда, где тебя могут встретить его «ищейки». Ещё вчера белоснежная рубашка была наспех выстирана у друга, но всё равно потеряла свой былой цвет… да и выглядит она крайне непрезентабельно, но хоть не пахнет потом, и то ладно. И то ладно, решаешь ты и ждёшь всё у того же клуба. Смотришь на небо и улыбаешься — возникает желание закурить, но ты никогда в жизни не курил и даже не пробовал. Ты пил-то вчера первый раз в жизни… смешно.
Телефон, подзаряженный всё у того же друга, мелко вибрирует, с номера, который ты непонятно зачем подписал смайликом взрыва, приходит сообщение, чтоб ты спустился вниз. И ты покорно идёшь туда, понимая, что тебе просто необходимо найти хоть кого-то, кто уж точно не может быть никак связан с твоим отцом, кто сможет тебя на время спрятать от него, кто сможет подарить тебе то, чего ты так хочешь — жизнь. Ты не хочешь ничего, тебя всё настолько заебало, что ты просто готов лечь под первого встречного, лишь бы тот помог тебе забыться — точно придурок, правильно этот блондин, чьего имени ты, кстати, так и не знаешь, назвал.
— Пришёл-таки, — он снова насмехается над тобой, скрещивает руки на груди. Заказывает тебе кружку пива и протягивает сигарету: — Выглядишь, как дерьмо.
— Спасибо, — пожимаешь плечами и сжимаешь в пальцах кружку, вызывая у знакомого незнакомца очередной смешок. Он салютует тебе своей кружкой, и ты понимаешь, что не так её держишь. Это смущает, но не сильнее, чем то, что было выжжено на твоей памяти вчерашним вечером.
— Да не за что, — бросает он, а потом запрокидывает голову, будто на потолке что-то интересное. Ты повторяешь за ним и понимаешь, что да, там всё крайне интересно — огромная отражающая поверхность, на которой видно твою наполовину красную голову, на которой отражается он со своим взрывом вместо волос, на которой показан вообще весь этот мелкий клуб, в который ты сам толком не помнишь, как попал вчера — просто бежал от отцовских ищеек и залетел внутрь, затерявшись в толпе. Тут полным-полно всяких фриков, твоя крашеная в два цвета голова никаких вопросов не вызывает. Зато вызывает, как видно, неподдельный интерес у этого красноглазого блондина, который сейчас будто бы невзначай, всё ещё не отводя взгляда от потолка, трогает твою ногу своей, медленно трёт, поднимается выше. Вы сидите у барной стойки друг напротив друга, он трогает теперь уже своей свободной рукой твоё колено, а ты только и можешь, что невольно выдохнуть и продолжить смотреть наверх. На гладкой поверхности видно, как дёргается твой кадык, как ты прикусываешь пересохшие губы… как блондин уже перестал смотреть вверх и смотрит прямо на тебя.
— Что? — немного раздражённо спрашиваешь ты, а потом утыкаешься взглядом в недопитое пиво. Вкус не то чтобы приятный, но если это снова даст по мозгам, то ты не против. Настолько не против, что даже за, а потому опустошаешь кружку в несколько глотков, вытираешь губы рукавом, а потом сам кладёшь руку на колено блондина, который нагло ухмыляется, пока следит за твоими неловкими действиями.
— Это я должен спрашивать «что?», — скалится, — но не спрашиваю даже «Как тебя сюда занесло», — он прищуривается, делает последний глоток из своей кружки, а потом, облизнув губы, кажется, просто размазал по ним остатки алкоголя, — а спросить бы стоило.
Молчишь, опускаешь взгляд, потом пытаешься убрать ладонь с его колена, но её нагло тянут назад, вызывая у тебя удивлённый вздох и полный недопонимания взгляд — её тянут выше, а потом ещё выше. Чтобы вытянутая рука не болела, приходится податься вперёд, а он всё тянет, оглаживая твоими пальцами своё бедро, пах, живот, сокрытый под майкой, проводит по груди — ты чувствуешь какие-то цепочки — потом на шею — она кажется раскалённой — а уже потом к губам. Он целует тебя в ладонь, потом в запястье, ухмыляется твоей реакции.
— Не твоё дело, — бурчишь, краснея и отводя взгляд, а потом прикусываешь губу — секундой назад он прихватил зубами кожу на твоём гиперчувствительном запястье.
— Да? — усмехается, — вообще-то, моё.
— Нет, — жмуришься, стараясь не выдать, как тебе хочется, чтобы он продолжил дотрагиваться до твоей руки. От неё вообще жар расползается к шее, потом ниже, потом ещё и ещё, концентрируясь уже привычным тянущим ощущением в паху. Точнее, не очень привычным, но всё-таки.
— Окей, похуй тогда.
Он выводит тебя из клуба, всё ещё держа за руку, которую ты и не думал отдёрнуть. Ведёт, кажется, в ближайший мотель. Тебе плевать. Тебе на всё наплевать настолько, что предложи он тебе сейчас ширнуться, ты бы сказал «да». Твои нервы находятся в ужасном состоянии, тебе не важно, что и как будет дальше, тебе просто хочется расслабиться. Алкоголь снова бьёт по мозгам, тебе хочется продолжения вчерашнего вечера, а не думать о том, почему ты позволяешь совершенно незнакомому парню вести себя куда-то. Вести, чтобы заняться сексом. «Зачем?» — плевать. Ты просто этого хочешь, это своеобразный бунт.
Вы приходите куда-то, он о чём-то говорит с администратором, не прекращая сжимать твою ладонь, ты ничего не слышишь — у тебя заложило уши. По твоей коже ползут липкие взгляды, ты чувствуешь, как они опутывают всё твоё тело и давят сначала снаружи, а потом и изнутри. Но и это не отрезвляет, это лишь распаляет тебя, лишь заставляет отринуть все эти «зачем», поддерживает в чёртовом безумии.
В безумии, которое начинается, стоит вам скрыться за дверью номера. В безумии, в котором ты даже пытаешься вести, целуя незнакомца. Знакомого незнакомца, который почему-то носится с тобой и хочет тебя. Хочет настолько, что подтверждение этого упирается тебе в бедро, когда он придавливает тебя к кровати. Хочет. И ты впервые благодаришь природу за свою «милую» мордашку, благодаришь весь мир за то, что родился таким — красивое тело, красивое лицо, испорченное лишь немного шрамом от ожога. И тебя хотят. Нет, тебя хочет. Он. Тот, чьего имени ты не знаешь, но определенно чувствуешь, что он — твоё спасение. Спасение хотя бы на некоторое время. Тебе нужно было за что-то зацепиться, и ты цепляешься — за него, за его плечи пальцами, не давая разорвать поцелуй, не давая отдалиться.
Он выдыхает тебе в губы запах табака и алкоголя, смотрит за реакцией, за смущением, за тем, как ты тянешься к нему и кусаешь влажные губы, как ты пытаешься что-то сказать, но не можешь, потому что он снова тебя целует, но на этот раз в шею, выбивая воздух из груди и мысли из головы. В шею он даже не целует, а скорее кусает, прикусывает её, оттягивает зубами — потом явно останутся следы. Но вам плевать. Вы задыхаетесь от напряжения между вами — воздух звенит. Или не воздух? Может, это у тебя в ушах звенит от пива, от его пьянящих губ, от его запаха — он пахнет пылью, табаком, потом и каким-то одеколоном, но ты лишь тянешься и дышишь всем этим, будто отрекаешься от свежего воздуха.
Тебе плевать, что будет дальше, что будет, когда он всё-таки заберётся ладоням под рубашку, когда расстегнёт твои брюки, когда снимет всё это с тебя, когда дотронется так, как ещё никто не дотрагивался…
— Девственник? — смешливо спрашивает он, шепча это слово тебе на ухо. Ты только и можешь, что в ответ согласно промычать. — Хуёво, но пойдёт.
Сердце пропускает удар — он стягивает с тебя рубашку, расстегнув у неё только манжеты и верхние пуговицы: стягивает через голову, не церемонясь и не повреждая ткань. Ты ему благодарен. Тебя раздражает, что он всё ещё одет — ты тянешься к его футболке, но твои запястья оказываются в его руках, он отрицательно мотает головой, а потом, отпустив тебя, сам начинает раздеваться.
Слова застревают в глотке вместе со всеми прочими звуками — ты нагло пожираешь его тело глазами, разглядываешь грудь, пресс, замечаешь, что штаны у него почему-то болтаются ниже, чем нужно, а потому видно выступающие косточки, видно, как вниз ползет тонкая дорожка светлых волосков… и твой рот против воли наполняется слюной. Ты хочешь. Хочешь его. Прямо сейчас. Ты хотел бы его в любой другой ситуации, без алкоголя, без поцелуев — если бы ты увидел его таким, ты бы его захотел. И эта мысль сводит с ума.
Он фыркает, бурчит что-то про малолетних идиотов, а потом снова наваливается на тебя. Ты только и успеваешь прохрипеть:
— Я не малолетка! — и выгибаешься от поцелуя в ключицу.
— Тем лучше, — смеётся он, а потом прихватывает кожу губами. Не долго ли он с тобой возится? Разве вы шли сюда не ради быстрого секса? Хотя, ты теряешься в мыслях — вы даже не обговаривали зачем сюда придёте, вы просто пришли.
Сперва он целует тебя, затем он снова тебя целует — ему, видимо, это нравится… а потом он сжимает в ладони твой член через одежду и проглатывает стон. Смеётся. У тебя создаётся гадкое ощущение, что он всё это делает, чтобы над тобой посмеяться, но ты просто не в силах сказать «нет», ты не хочешь отказывать, ты не хочешь вырываться — и он тоже не хочет тебя отпускать. Он переворачивает тебя на живот, шепчет что-то про твои волосы — ты не разбираешь что — потом сдёргивает твои штаны, а ты помогаешь ему с этим, выпутывая из них ноги. Его широкая ладонь ложится тебе на ягодицы, пока ещё обтянутые тканью трусов, а ты не можешь не податься к ней, не можешь не выгнуть спину ещё сильнее и не простонать что-то умоляющее. Он снова усмехается — смакует то, как он над тобой властен.
Властен. Он готовит тебя до безумия приятно и долго, он доводит тебя до такого состояния, что ты уже готов отключиться, но сознание не стремится от тебя уйти. И самое глупое — ты хочешь ещё. Тебе нравится, как он играет с твоим телом пальцами и губами, нравится, как он трогает тебя так, как никто и никогда ещё не трогал, нравится просить о большем, но не знать, чьё имя кричать от наслаждения.
— Бакуго, — влажный шёпот врывается в твоё сознание одновременно с членом, проникающим в твоё тело. — Катсуки.
Смутно понимаешь, что это его имя. Только своего проговорить не можешь — всё, что срывается с губ, не имеет ничего общего со связной речью, ты можешь только стонать и задыхаться, цепляясь за его широкую спину, царапая её ногтями, выгибаясь и подаваясь к нему, к его толчкам внутрь тебя. Слушаешь его хриплые стоны и стонешь сам, пытаясь, кажется, выговорить его имя… выходит скверно. Или нет. Ты не понимаешь. Ты уже ничего не понимаешь — ты забылся, ты растворился в наслаждении, в удовольствии, в жаре чужого тела, вколачивающего тебя в кровать.
На время ты забываешь, что существуешь — в крови гуляет возбуждение, подкреплённое алкоголем, в теле незнакомая лёгкость, в голове ни одной мысли, а дыхание то и дело сбивается. Ты сходишь с ума, растворяешься в этом… Катсуки Бакуго? Вроде его так зовут… ты уже ни в чём не уверен, ты просто улетаешь непонятно куда.