4 года спустя, 21 ноября 2022 год
— Сексуальное насилие, как один из самых экстремальных психологических стрессоров, которые существуют в наше время, имеет ряд особенностей, которые были учтены и взяты мной во внимание при создании этого научного доклада, — громко и уверенно говорил парень с трибуны, проходясь взглядом по всем присутствующим. — Сейчас я расскажу вам о некоторых из них, и мы все вместе детально их рассмотрим и разберём. Небольшой конференц-зал был полностью заполнен рядами стульев, на которых сидели пришедшие сегодня на мероприятие люди, внимательно сейчас слушая выступающего оратора. Темноволосый молодой с виду паренёк источал светлую энергетику, привлекал каждого сначала своей приятной внешностью, а после подтверждал своё положение хорошим умом, усердием, что вложил в свой научный труд и глубокими мыслями. Некоторые пожилые и больно уж консервативные дамы даже смотрели на него с неким недоверием, удивляясь тому, откуда у юноши такие мысли и знания. Двери в помещение были плотно закрыты, а возле них стоял высокий широкоплечий мужчина в светло-синем официальном костюме и фиолетовой рубашке с чистой загорелой кожей и, казалось, шёлковыми и идеально мягкими русыми волосами. Он с любопытством наблюдал за выступающим и не пропускал ни единого слова. Русоволосому казалось, что тот парень со сцены вещает не просто потому, что ему данная тема интересна. Складывалось впечатление, что она для него слишком много значит. — Во всех культурах существуют и прочно держатся на своём не совсем законном месте множество мифов о сексуальном насилии и самое ужасное даже не то, что они оседают в головах практически всех граждан, но и также имеют несколько социальных функций, — темноволосый замолчал на пару секунд, выдохнул как-то чересчур обречённо, прикрыл глаза и продолжил. — Все эти мифы дают людям возможность чувствовать себя в безопасности, поддерживая ошибочные домыслы, что подобные происшествия случаются очень редко, а если и случаются, то точно уж по вине жертвы, никак иначе. Мифы любезно позволяют нам придерживаться мнения и глупой веры в то, что мы живём в справедливом мире, что мы сами в состоянии целиком и полностью управлять нашим будущим и избегать страшных событий, если только будем правильно себя вести и не переходить дорогу плохим людям. Мужчина, что стоял подле дверей, перевёл взгляд на аудиторию и усмехнулся. Такие вдумчивые серьёзные лица, но на самом деле из всех этих людей лишь присутствующие здесь психологи и сексологи понимали и, что важнее, осознавали всё то, о чём говорил парень. А все другие лишь делали вид. Боялись показаться глупыми или ограниченными, боялись быть не такими, как все, боялись переспросить, если вдруг не совсем усвоили какой-то нюанс. Классика. Печальная, банальная и пока что непотопляемая. И для кого только этот юноша распинался? Хорошо, что тут всё же присутствовали люди, которых эта тема задевала и кому действительно было полезно послушать новую информацию. Русоволосый кидает взор на небольшую табличку с надписью, что висела прямо над трибуной.Семинар по психологии по вопросам сексуального насилия
Вот чёрт, сползла немного вбок. Надо было закрыть окна, чтобы взбушевавшийся в последние несколько дней ветер не гулял по залу. Ладно, наверное, это не столь уж и важно. Всё равно ведь все взоры прикованы к парню. Главное, чтобы и последующие выступающие также хорошо владели вниманием публики. — Изнасилование — мощный стрессовый фактор, который у всех, кто ему подвергся, вызывает психологические проблемы, дезорганизацию некоторых когнитивных функций и даже нарушение психики. Изнасилование меняет взгляд жертвы на мир и ставит под вопрос прежние нормальные отношения и взаимодействия с окружающими её людьми, вторгается в её систему убеждений и понятий, нивелируя базовые потребности в контроле собственной жизни. В отличие от пострадавших от других экстремальных происшествий, жертвы сексуального насилия оказываются под сильнейшим давлением, зачастую страшатся заявить о себе и своей беде, страшатся попросить помощи, потому что знают, что многие могут их осудить не за что и лишить вообще всяких шансов на спокойное существование и хоть какой-то призрачной надежды на возврат к нормальной жизни. Мужчина слушает, пристально смотря на стоящего на маленькой сцене, и корит себя за то, что отвлёкся в начале его выступления. Теперь он даже не знает, как парня зовут и где, если вдруг захочет сотрудничать, можно его найти или каким образом связаться. Выступающий вдруг замолкает, обводит глазами выстроенные в несколько рядов стулья с сидящими на них слушателями и уже гораздо тише, чем звучал до этого, благодарит за внимание. Он спускается со сцены, а зал аплодирует, некоторые даже хлопают стоя. Но тому, видимо, всё равно. Его лицо, словно маска, не выражает ничего в этот самый момент. Юноша спокойно шагает к своему месту и садится на стул рядом с невысоким рыжеволосым пареньком, который сразу же поглаживает его по плечу и что-то говорит на ухо. Хвалит, наверное. И правильно, тот заслужил — просто колоссальную работу провёл. Выходит следующий человек с научной работой по вопросу поведения жертв со Стокгольмским синдромом*. Женщина раскладывает за трибуной листы А4, пробегается ещё раз по тексту, прокашливается и поправляет край оранжевого укороченного пиджака на тонких плечах. Нервничает. Это заметно сразу, по крайней мере ему. Не то, что предыдущий спикер. Её доклад длится не долго. Однако кажется, что выступает она не пятнадцать минут, а целых пятьдесят пять, настолько скучно идёт повествование. Она говорит быстро, не всегда даже разборчиво, монотонно, постоянно прокашливается, а иногда и запинается, то и дело не оставляя в покое свой несчастный, теперь уже помятый на краях пиджак. Уходит со сцены, чуть ли не споткнувшись и спешно садится на своё место. Объявляют перерыв. Все гости могут отведать приготовленных заранее закусок и насладиться тёплой чашкой зелёного чая или крепкого свежезаваренного кофе. Это как раз таки именно то, чего он и ждал. Мужчина открывает двери, сразу же создавая лёгкий сквозняк, и быстро подходит к тому самому темноволосому парню, что так привлёк его во время выступления с научной работой. — Извините, что беспокою Вас, — обращается к нему русоволосый и в следующий момент на мужчину смотрят две пары глаз. Выступавший выгибает бровь и слегка кивает ему. — Меня зовут Ким Сокджин, я — директор этого центра. Так неловко, но я слегка отвлёкся, когда Вы только поднялись на сцену. Не могли бы, пожалуйста, повторно представиться для меня? — Меня зовут Чон Чонгук, — отвечает парень, заинтересованно оглядывая этого Ким Сокджина. — Очень приятно, господин Чон, — Ким присаживается на пустующее рядом место и протягивает для рукопожатия руку, которую Чонгук сразу же сжимает в своей. — Не могли бы мы кое-что обсудить? Кинув слегка виноватый взгляд на сидящего рядом рыжеволосого, Чонгук ему улыбается и после сразу даёт мужчине положительный ответ, вставая со своего места и смотря на того парня. — Чимин-а, я скоро, — он практически невесомо дотрагивается до чужого плеча и скрывается вместе с Сокджином, отходя к большому настежь открытому окну. — Ваш друг, господин Чон, видимо, очень волнуется — так наблюдает за нами, — весело говорит Ким, также взглянув на низкого рыжего паренька. Темноволосый слегка приподнимает уголки губ и смотрит выжидательно. Директор Ким ещё какое-то время восхищается его докладом, говоря, какой Чонгук молодец, что настолько ответственно подошёл к теме, спрашивает, сколько тому лет. А когда узнаёт, что юноше лишь двадцать пять, восхищается ещё больше, уже как-то по-свойски похлопывая его по плечу. Чона этот мужчина тоже поражает. Директор центра, а ведёт себя так свободно. Кажется, что этот Ким Сокджин прост, как монета в 500 вон, а ещё довольно дружелюбен и улыбчив, но при этом ни капли не настырен, а очень даже деликатен, что сразу же располагает к нему любого. Чонгуку рядом с ним комфортно и он быстро раскрепощается в беседе с директором, развязывая язык и честно отвечая на все задаваемые вопросы. Как оказалось, этот Ким Сокджин — не просто директор этого места. Manibus** — центр психологической поддержки жертвам физического и сексуального насилия был основан им же пять лет назад. Мужчина самостоятельно всем занимался: арендовал здание, разработал интерьер и нашёл архитекторов, щедро вложился в рекламу, но самое главное — нанял сюда настоящих профессионалов. Manibus собрал в своих стенах прекрасных психологов, врачей и юристов. По словам Кима, он гордился своим центром и тем, чем они занимались, с теплотой отзываясь о каждом работающем тут сотруднике. После его рассказа Чонгук осознал, что Сокджин являлся не просто приятным и интересным собеседником, но и по-настоящему хорошим человеком. Как жаль, что он не знал при жизни этого мужчину. — Знаете, господин Чон, может быть, мне это лишь показалось, но во время Вашего выступления я замечал некоторое и кое-что понял, — голос старшего вдруг меняется, выражение лица становится серьёзным, и Чонгук даже слегка напрягается, но всё так же продолжает беззаботно улыбаться. — Вы потеряли кого-то близкого, верно? Поправьте, если я ошибаюсь или же, напротив, пытаюсь залезть в слишком тёмный шкаф. — Нет-нет, всё нормально. Я уже спокойно на это реагирую, — тем не менее его улыбка моментально погасает, а сам Чон нервно прокашливается и едва расслабляет галстук. — Да, Вы правы, директор Ким. Это был мой любимый человек. Он, — младший делает короткую паузу, сглатывая скопившуюся во рту лишнюю слюну, — покончил с собой. Я не знал, что с ним происходит, хотя всё было так очевидно. К сожалению, понял я это только потом. Только когда узнал от его отца о результатах вскрытия, по которым были выявлены следы физического насилия и изнасилования. Представляете, директор Ким, по словам патологоанатома, это происходило с ним много раз. Так много раз он подвергался… А я не замечал. И всё было на поверхности, а я даже не догадывался о таком, я… — Господин Чон, — перебил его Сокджин, положив руку на плечо и мягко поглаживая по приятной на ощупь твидовой ткани, — он Вам всё ещё дорог, тот человек? Кажется, у Вас всё-таки не затянулась эта рана. Опустив голову и равнодушно разглядывая свои ботинки, Чонгук молчал. Он не мог ответить, не знал, что на это сказать, просто не хотел. Он сумел бы, конечно, соврать, поднять голову, натянуто скривиться в фальшивой улыбке и бросить короткое «всё нормально», как он это делал весь последующий год после смерти Тэхёна. Но сейчас, находясь рядом с этим человеком, который совершал столько добра для таких, как его хён, Гук просто не мог солгать. Не имел права. — Джин-хён, не очень тебя отвлекаю? Оба стояли абсолютно безмолвно, пока внезапно к ним не подошёл какой-то черноволосый мужчина, привлекая к себе внимание. Он был одет в свободные синие джинсы и простой серый вязаный свитер с высоким горлом. Его внешность казалась такой типично корейской и обычной, но вместе с тем было в нём что-то притягивающее и очень привлекательное, благодаря чему можно было без раздумий назвать мужчину красивым. — Ну вообще-то я сейчас немного занят, — взглянул на него директор и сразу же притянул за плечо, выставляя прямо перед Чонгуком. — Знакомься, это один из наших сегодняшних докладчиков, Чон Чонгук, — Сокджин указал на младшего рукой, как-то что ли с гордостью на него посматривая, а потом сразу переводя взор на черноволосого мужчину. — Господин Чон, знакомьтесь, это наш самый активный и самоотверженный волонтёр, Чон Хосок. Они поклонились, изучающе друг друга осматривая и, кажется, ощущая между собой лёгкое напряжение. — Что-то серьёзное, Хосок-а? — всё же спросил у него Ким, обеспокоенно заглядывая тому в глаза. — Пришла госпожа Чхве Сонхи, опять вся в синяках, уже новых, — тихо начал Хосок, с волнением во взгляде смотря директору в лицо. — Я пытался с ней говорить, но она почти что слёзно просила меня привести тебя. Ей сейчас очень плохо. — Чёрт возьми, — не сдерживаясь, выругался Сокджин, моментально напрягаясь всем телом. — Господин Чон, я прошу меня простить, но это вправду очень важно. Я не могу отказать сейчас той женщине, никому из них. Надеюсь, Вы меня понимаете, — русоволосый облегчённо выдохнул, когда младший слабо ему кивнул и даже подарил лёгкую тёплую улыбку. — Мы обязательно закончим нашу беседу, ведь к главному я ещё даже не перешёл. Директор поклонился Чонгуку и поспешил удалиться, скрываясь за высокими массивными дверями. А этот мужчина, волонтёр который, всё ещё продолжал стоять, как-то подозрительно покосившись на парня. Неожиданно Чонгука посетило какое-то странное чувство, словно он мог его видеть раньше, этого Чон Хосока. Но когда, где и при каких обстоятельствах — точно бы не вспомнил. Но то, что мужчина казался знакомым, было неоспоримо. — Давно Вы здесь работаете? — подал голос Гук, с интересом смотря на черноволосого. — Я не работаю тут на самом деле, лишь помогаю по пятницам и выходным, чтобы работающим сотрудникам было проще, — вежливо улыбнулся волонтёр, с таким же интересом оглядывая младшего. — Уже без малого три года. Это место, — Хосок нервно усмехнулся, как-то слишком уж тяжело вздыхая, — это мой крест. Крест? Где-то Чонгук подобное уже слышал. — Что Вы имеете в виду? — Я потерял очень много людей, господин Чон, двоих из которых по причине того, из-за чего и создавался Manibus. Да и сам за свои тридцать лет совершил немало плохих поступков, пятна от которых не смогу отмыть, наверное, до конца своей жизни. Помогать людям, которые приходят сюда в полнейшем отчаянии, заставлять их улыбаться, вселять надежду и смелость — меньшее, что я должен делать. — И это помогает? Натянув на лицо печальную улыбку, Хосок промолчал, стиснув зубы и мотая головой из стороны в сторону. Чонгук понимал его отчасти. И задавал все эти вопросы, что заставляли напрягаться до предела и, возможно, даже вспоминать не самые приятные моменты не потому, что жаждал чужой исповеди, а потому, что искал ответы для самого себя. Искал способы, которые бы помогли и ему. — Смотря кому, господин Чон, — видимо, раскусив его, негромко ответил Хосок, многозначительно посмотрев напоследок на парня, после чего поклонился низко и, развернувшись, направился к дверям. Глубоко вдыхая холодный осенний воздух, что гулял по помещению, Хосок вышел из конференц-зала, что есть сил пытаясь отогнать вдруг нагрянувшие неприятные воспоминания. Картинки проносились в сознании безумным вихрем, заставляя мужчину до скрежета сжать зубы и ладони в кулаки. Черноволосый присел на скамью возле лестницы, ведущей на второй этаж, и откинулся на её деревянную спинку. В голове всплыло лицо отца, которое он так отчаянно пытался забыть с тех самых пор, как покинул в семнадцать лет родительский дом. Чон Соквон всегда был монстром в его глазах, страшным безжалостным чудовищем, которого хотелось уничтожить, сломать, подавить. Хотелось заставить его чувствовать то, чему он подверг свою жену, чему он подверг любимую маму Хосока, которая по сей день приходила ему в ночных кошмарах, избитая и униженная. Но он никогда не мог набраться смелости и должным образом отомстить мужчине за маму. Он думал об этом столько раз на протяжении многих лет, рисуя в голове разные изощрённые способы пыток, каким он хотел подвергнуть этого человека. Черноволосый вспоминал о нём, морщась от омерзения. Но вдруг лицо отца стало меняться, становясь более молодым и изменяя лишь некоторые незначительные детали. Это был он. Ким Тэхён. Красивый молодой парень, который так чертовски был похож на этого ублюдка Соквона. Такой же рост и фигура, похожая внешность, идентичные вкусы в одежде. Он был словно более юный двойник его жестокого папы. Но Хосок не видел разницы, тем более когда напивался или находился под воздействием наркотических препаратов. Перед ним стоял отец, всегда только отец. И, не раздумывая ни минуты, Хосок выпускал весь свой гнев и злость на человека, который отнял у него мать. Он заставлял его чувствовать то же самое, что чувствовала она, заставлял его дрожать от страха и желать смерти, заставлял плакать и ненавидеть эту жизнь. Хосок ломал Тэхёна целенаправленно. Но ни разу в эти самые моменты не видел в нём именно Ким Тэхёна, обычного двадцатитрёхлетнего парня, всякий раз продолжая с остервенением наносить всё новые увечья хрупкому и разрушающемуся телу отца. — Хосоки, — внезапно выводит его бодрый голос из грязных зыбучих песков воспоминаний, — отличные новости! — Джин-хён, я же просил тебя, не называй меня так, тем более на работе, — укоризненно посмотрел он на директора. Директор Сокджин был прекрасным человеком и директором, а ещё, наверное, самым лучшим и надёжным другом во всём мире. Чон бы и мечтать не посмел о том, что когда-то в его жизни появится кто-то, вроде Сокджина. Он его поддерживал и помогал, всегда был тактичным и не задавал лишних вопросов, даже не спросил, кто такой Мин Юнги, когда в прошлом году Хосок попросил его съездить с ним вместе на кладбище. Но как-то скрылся от внимания Чона тот момент, когда хён стал смотреть на него немного иначе, когда прикосновения стали более нежными и продолжительными, взгляд тёплым и слова двусмысленными. И, может быть, волонтёр бы этого и дальше не замечал, не пожелай Сокджин сказать всё напрямую, требуя от мужчины ответных действий. И пусть с того самого случая прошло уже полгода, Хосок до сих пор ответных действий не нашёл, продолжая и впредь общаться с директором так, как и всегда ранее, чего, конечно же, нельзя было сказать о русоволосом. — Ладно тебе, Хосоки, не стыди хёна, — Ким сел рядом, закинув руку ему на плечо и радостно улыбаясь. — Представляешь, госпожа Чхве Сонхи наконец-то решилась подать на развод! Её сейчас не по-детски так разрывает от принятия ситуации и резкого осознания комплекса жертвы, но психолог Ян уже работает с ней. Я думаю, что она всё-таки будет в порядке, а кто-то из наших юристов обязательно возьмётся за её процесс расторжения брака. — Это действительно отличные новости. Волонтёр искренне был рад за эту женщину. Подобно его матери, она на протяжении многих лет подвергалась физическому и сексуальному насилию со стороны мужа и всё никак не решалась хоть как-то за себя постоять и заявить о том, что она — такой же живой человек, достойный счастья и спокойной жизни. И вот теперь, когда госпожа Чхве наконец-то приняла верное решение, этому невозможно было не радоваться. Если бы только тогда, в далёком прошлом кто-то бы так же протянул руку его маме, может, всё бы обернулось совершенно по-другому. И не было бы сейчас того полуразрушенного своим же собственным злом мужчины, который сидел в это мгновение на невысокой деревянной скамье, горько усмехаясь собственным мрачным мыслям и в бессчётный уже раз жалея о совершённых в жизни грехах.***
На улице слишком холодно для ноября. Температура давно опустилась ниже нуля, река Хан начала замерзать, покрываясь плотным слоем льда, и деревья уже полностью скинули иссохшие листья, свеча голыми ветками. Чувствовалось приближение зимы. Чонгук всем сердцем ненавидел конец ноября, каждый раз с ужасом, что покоился на глубине антрацитовых глаз и болью где-то в области груди вспоминая тот страшный день. За все эти четыре года он так и ни разу не навестил семью в Пусане, постоянно придумывая какие-то отговорки и небылицы, коим родители уже даже и не верили — лишь тяжело вздыхали и просили сына быть благоразумным и хорошо заботиться о себе. Он позаботится. И родителей тоже навестит, и на свой любимый пляж наконец-то сходит, а ещё в то крутое кафе, где подают самую вкусную в мире кашу с морским ушком и водорослями. Он всё это осилит, когда-нибудь обязательно осилит. А пока что Чонгук будет просто пытаться жить по-новому, наконец-то жить без него. Учиться видеть мир не только в чёрно-белом, а в тех разнообразных красках, которыми всегда восхищался Тэхён. — Эй, Чонгуки, — выбегает из дверей центра невысокий рыжеволосый парень, размахивая своим смартфоном. — Я взял номер того мужика. Всё-таки такие предложения на дороге не валяются. Тем более, мне кажется, что этот центр — именно то, что тебе нужно, ну ты понимаешь, — он лучезарно улыбался Чону, тыча тому в лицо экран смартфона, на котором показывался номер Ким Сокджина. — Чимин-хён, я же уже сказал, что не буду там стажироваться — тема закрыта! — Ну ты хоть подумай, — Чимин прячет телефон в карман куртки, картинно закатывая глаза. — Почему я влюбился в такого категоричного упрямца? Жизнь меня, должно быть, за что-то наказывает. Достав из бокового кармашка рюкзака пачку сигарет с зажигалкой, Чимин закуривает, сразу глубоко втягиваясь и блаженно выпуская маленькие клубы дыма, что сражу же поднимаются ввысь и рассеиваются в чистом вечернем воздухе. Наконец-то он может покурить. Четыре часа терпел на этом семинаре, заглушая своё желание крепким кофе, который, как оказалось, был растворимым, а не натуральным и свежезаваренным, а ещё тонкими пластинками банановой жвачки. Теперь, как минимум, две сигареты выкурит. — Хорошо, хён, я подумаю, — уверенно обращается к нему Чон, следом хитро ухмыляясь и отходя на шаг. — Но ты в свою очередь пообещаешь мне, что бросишь курить. — Ах ты мелкий манипулятор, — Чимин кидает на него раздражённый взгляд, но всё также продолжает тепло улыбаться младшему, не в силах скрыть нежности в голосе всякий раз, когда Чонгук рядом.Manibus
Центр психологической помощи жертвам физического и сексуального насилия
| «Моя рука всегда протянута для тебя. Прошу, ухватись же за неё.» |
Чонгук ещё раз читает название центра и надпись на маленькой продолговатой табличке, что красовалась ниже самого названия. Он делает глубокий вдох, тянет выше молнию чёрной дутой куртки и лениво обводит взглядом трёхэтажное здание центра, который, кажется, теперь протянет руку и ему.