***
— Не понял! Суён проснулась от громкого крика брата. Плохо соображая спросонья, только заметила, как Хосок успел среагировать, кувыркнуться и спрыгнуть с кровати от желавшего схватить его Чонгука. А того трясло от злобы, и, казалось, клубы дыма вырывались из ноздрей, и красные глаза пронзали насквозь посмевшего спать охранника на одной постели с сестрой. Невесть что творилось в его голове, просто хотелось вцепиться в глотку и разорвать её этому наглому псу. — Иди сюда, гнида, я тебе всего лишь конечности выдерну! — ещё раз выкрикнул Чон, замахиваясь на Хосока увесистым кулаком. Хосок снова увернулся. Он, в отличие от сынка главы семейства, не смел поднять руки. Но сноровка тренировок позволяла увиливать и без рукоприкладства. — Аккуратнее, господин Чон, не пораньтесь, — зачем-то раззадоривает Хосок того, приподнимая уголок губ. — Недолго тебе лыбиться, упырь! — Прекратите сейчас же! — Суён подскочила и встала между ними, очень вовремя. Вытянув руку, как стена, и вынуждая остановиться, она осмотрела обоих, начиная с Хосока, оставляя взгляд на брате, и обратилась к нему же: — Что за спектакль ты устраиваешь? — Ты серьёзно, Су?! — негодовал Чон, сжимая кулаки до побеления костяшек. Его злобе не дают выхода, а так хочется вытрясти всю душу из этого прихвостня, стоящего с невозмутимым видом. О-о-о, как же он давно бесит его. Но сегодняшняя картина его на кровати в обнимку с близняшкой последняя капля. Если он узнает, что спал с сестрой, этот ублюдок нежилец. Даёт слово. Он вскидывает руки, сбрасывая раздражение и указывает одной рукой на Хосока: — Лучше ты мне объясни, что этот делает в твоей постели? Суён чувствует на себе ярость брата, это сжимает ей сердце из-за близкой связи, родственной и свойственной им обоим. Волосы Чона взъерошены, рубашка вся помята и под глазами последствия бессонной ночи. Он прибыл недавно и явно хотел проведать сестру, но встретился с неприятным сюрпризом. Второй за эти сутки, начиная с Хёну. Да это издевательство. — Для начала успокойся, — постаралась она вразумить его и, наконец, опустила руки. — Издеваешься! — взревел Чон. — Он спит с тобой, а ты предлагаешь мне успокоиться?! Блять! — даже на месте стоять не может, сделал пару нервных шагов, прежде чем снова вернуться к парочке. — Не слишком ли чрезмерная опека над сестрой? — смотря на него в упор, больше утвердил Чон Хосок, чем задал вопрос. Чонгук сцепил зубы, едва не кинувшись снова, если бы не стоящая меж ними Су. На что эта мразь, какая-то прислуга, намекает? — Сегодня твой последний день, собирай вещички, прислужник. Когда отец обо всём узнает, молись богам, чтобы рёбра целы остались, — цедит Чон-старший, снова сжимая кулак, но выставляя указательный палец, тыкал в его сторону. — Не смей, — одёрнула его Суён. — Если ты это сделаешь, я возненавижу тебя, Чонгук. Клянусь тебе, возненавижу так сильно, что ты забудешь, кем я тебе являюсь. Эти слова одёрнули его, как удар плетью по больному месту. Глаза Суён прожигали его и упрямо смотрели с полным донесением смысла произнесённой фразы. И если бы он не знал так хорошо сестру, то мог бы воспринять всё за обычную шутку. Но нет, Суён говорила всерьёз и не подвергала сомнениям. Она способна возненавидеть, и вот этого он боялся больше всего. И она ударила в уязвимость. Облизав сухие губы от безысходности и вобрав воздуха в лёгкие, застыв с выражением, словно вдохнул сейчас самый зловонный запах, он готов был сплюнуть на пол. — Так, значит, — качнул он головой, запустив руки в карманы. — Заебись! Просто отлично! — он резко развернулся, чтобы покинуть комнату, и прежде чем успел хлопнуть дверью, ещё раз вскрикнул: — Да пошло оно всё! Сделав два неспешных шага к кровати, Су села на край, сначала зарывшись пальцами в волосы, а потом закрыла ладонями лицо и выдохнула. Паршивость внезапного дня ударил головной болью по вискам. Как же всё сложно. Жаль только слёз не осталось. Её ещё потряхивало изнутри из-за прежней боли, так теперь ещё и подташнивает из-за перевернувшей всё пертурбации с братом. — Ты в порядке? — перед ней присел охранник, тронув руку. — Не совсем, — четно отвечает она, отнимая ладони и устало посмотрев на него. А если ещё честнее, то не хочет говорить сейчас ни с кем. Даже с Хосоком. — Оставь меня, пожалуйста, одну. Хосок понимающе кивнул и без лишних слов вышел. А Суён откинулась на кровать, посмотрев пустым взглядом в высокий потолок. Такой белый, слепящий чистотой, в отличие от жильцов дома, впитывающих всю грязь, как губки. Интересно, а у душ есть срок годности? Если да, то, на сколько процентов Суён износила свою? Но с учётом всего говна, творящегося вокруг, ей смело можно считать год за два.***
— Ты сегодня немного рассеяна, милая моя, — госпожа Чхвэ перехватила ленточки из рук Минсо, которые она уже третий раз пыталась сложить ровно и завязать бант на упакованном букете. — Простите, — шепнула девушка, неловко улыбнувшись. — Разве извиняются за душевные тревоги? — удивлённо спросила старушка. — Не знаю. Я в последние дни ни в чём уже не уверена, — пожала Ми плечами. — Ох уж эти любовные терзания молодого сердца, — посмеялась хозяйка. — Ты, главное, не торопись, Минсо. Никогда. Вслушивайся внимательно в знаки своего сердца. В наше время молодые люди слишком торопливы и часто хотят большей свободы и свободных отношении. Ох уж мне эти новые веяния. Вот только таким способом они бегут от самого главного. Они бегут даже не от любви, а от ответственности за неё. За себя-то её не несут, а тут ответственность за другого человека. Ведь теперь он должен будет оберегать чувства своего партнёра, уважать его, переживать и делить невзгоды напополам, являться опорой. И всё это должны делать оба. Любые отношения — огромная работа над собой и ещё больший труд в поддержке сохранности баланса. И в них неуместна такая глупая сейчас модная отмазка «любите меня таким, какой я есть». Нет. Любовь строится не на эгоизме. Под эгоизмом она разрушается. Любовь — это совместный отлаженный механизм единства и стремление самим, без всякого давления и вынуждения, измениться друг для друга, чтобы дополнять друг друга. Но нынешняя молодёжь слишком боится трудностей. Вот в чём и проблема. — Но я не влюблена сейчас ни в кого. — Я знаю, поэтому и говорю тебе это сейчас, так, заранее, — хитро подмигнула хозяйка. — А любые иные проблемы решаются с малого. Ты только начни и заметишь, как станет легче. Не уходи в себя, милая. Но сейчас тебе пора уже домой. — Но я же ещё… — Я сама всё закончу, а тебе надо ногу поберечь. Думаешь, я не заметила, как ты прихрамываешь? Ми только успела приоткрыть рот от удивления, а потом, прикрыв, улыбнулась старушке, испытывая к ней тёплые чувства, ближе сравнимые с родственными. Собравшись, Минсо поклонилась, попрощалась и вышла на улицу через центральный вход. Теплота так и сманивала прогуляться, и если бы не больная нога, она бы наверняка прошлась бы длинным путём, чтобы подольше подышать воздухом. И многие люди, решив то же самое, неспешно проходили мимо, перекинув куртки, пиджаки через руку от жары. По привычке хотя посмотреть на время и уведомления, она потянулась к карману джинсов, но дёрнулась, пустующе огладив в нём ровным счётом ничего, за что в очередной раз обозвала себя. Ну вот как она могла так безалаберно отнестись к своим вещам. Но, как сказала госпожа Чхвэ, стоит начать с малого. И, пожалуй, так она и сделает: завтра в Академии спросит кого-нибудь из парней о сумочке. Возможно, они помогут в поисках. Но для начала стоит по возвращении домой поговорить ещё раз с братом. Успокоившись, она осознала, как грубо высказалась в конце, никогда впредь не позволяя себе подобного. Обдумывая, о чём поговорить и с чего начать вообще разговор, она притормозила, заметив меж домов вывеску тату-салона. Нет, пожалуй, ей стоит начать тянуть ниточку от истоков. Весь её путь проблем начался именно с розы. Поднявшись на крыльцо полностью выкрашенного чёрным, как и двери салона, она несмело шагнула внутрь, оказавшись впервые в подобном месте. Не менее тёмные стены нагоняли неловкость и зажатость. Даже чёрным оказался диванчик для ожидания. Освещением служил солнечный свет, поникающий через окна, и точечное освещение небольших лампочек, встроенных в натяжной потолок. Вытирая руки полотенцем, вышел молодой человек, обращаясь к кому-то в комнате, из которой вышел сам: — В следующий раз я тебе член на лбу набью, придурок ты эдакий. Уже который раз по пьяни делаешь неизвестно где хуйню, а мне потом исправляй, — он отдёрнулся, заметив Минсо, несмело переминавшуюся на пороге. Хмыкнув и повесив полотенце на плечо, подошёл ближе: — Магазин детской одежды дальше по улице, — расплылся в ироничной улыбке парень. Минсо нахмурилась. Хоть улыбка была обаятельной, то вот язык нет. На вид парню примерно лет двадцать семь. Ей он не очень симпатизирует, но после открытого насмехательства тем более. Одна рука и открытая часть шеи имела сплошной разноцветный изрисованный холст и кажется единой картиной, насколько могла оценить Ми, поскольку остальная часть закрывалась чёрной футболкой с принтом скалящегося добермана. Выбеленные волосы хаотично торчали из-под чёрной шапки. Чему она удивилась. Такая жара, а он в головном уборе ещё и в помещении. — Я, вообще-то, к вам, — смело сказала она, посмотрев прямо на парня. Тот выпятил глаза, а потом с интересом скрестил руки на груди. — Разрешение-то от родителей есть? — Я по другому вопросу, — и, не медля, чтобы не услышать очередную насмешку от татуировщика, сразу задала интересующий вопрос: — Сколько у вас стоит свести татуировку? — А, ну тогда всё ясно, — небрежно бросил мастер. — Сделала тату с именем в знак вечной любви, а она оказалась не такой вечной. Ну, давай, валяй, показывай весь масштаб трагедии, заценим. Не став оправдываться перед парнем, который с каждым его словом срезал возможную проявившуюся бы к нему симпатию, но и не думала, что придётся с порога оголяться, поэтому потупила взор, ощутив смущение. От него послышался недовольный цокот языком — догадался. — Наделают себе на пизде или жопе, а потом краснеют. Ты к гинекологу-мужику тоже так ходишь? — Ну он же врач, — нахмурилась Минсо. — Представь, что я тоже врач и мне насрать, что и где у тебя. Расслабься, девочка, я не педофил. «Вот же хамло», — бегло подумала про себя и, вздохнув, потянулась к джинсам. Стараясь быстро орудовать пальцами с пуговицей и застежкой, пока не сгорела от стыда и не сбежала раньше времени, она отогнула край и приспустила линию трусиков, одновременно отворачивая голову. Лучше не видеть, как осматривает незнакомец, пускай и не целиком и не как гинеколог, но всё же для неё это слишком откровенно. А парень, увидев род тату, замер, пробегая по розе глазами, а потом поднял их на девушку, едва не жмурившуюся и с плотно сжатыми губами. Смеяться желание отпало. — Застёгивайся, — прочистив горло, сообщил он. Минсо быстро послушалась, смущаясь ещё сильнее, но всё же вопросительно посмотрела на тату-мастера. Уцепив её взгляд, парень приложил палец к губам: — А оно тебе надо? — В смысле? — не сразу поняла Минсо. — Я тебе про то, что там у тебя не маленькое сердечко или иероглиф, а приличная татуировка на достаточно чувствительном месте. Кратко говоря: орать будешь не по-детски. Она скуксилась, прекрасно предполагая о подобном, но всё же слышать об этом оказалось ещё хуже: — А если всё же… — Слушай, детка, шла бы ты домой. Татушка симпотная, думаю, жить тебе не мешает. Так что имей в виду: во-первых, стоить будет дохрена, во-вторых, возможность последствия ожога и волдырей никто не отменял, а с учётом места, отсюда вытекает третье — будешь дней десять потом на обезболивающих сидеть. Усекла? Сглотнула и вяло кивнула — усекла. Более чем. Жутко представить, что это действительно так. А учитывая низкий болевой порог — это вообще Минсо в ужас водит. Представив всё это на себе, она даже не помнит, как вышла из салона, и нахмуренная, и с окончательным испорченным настроением поковыляла до дому. Если мастер хотел отговорить её таковым способом, то вышло у него это на все сто. Ну и как теперь быть?Живи так, как раньше, словно ничего и не было. Забудь. Aloxa, милая цветочница. (Не)доброжелатель.