Гнилые души

      Поправляя рацию на поясе, Хосок спешил к Чон Суён. Успев задремать в укромном местечке комнаты для персонала, он разомкнул глаза, когда один из подчинённых ему охранников сообщил, что молодая хозяйка вернулась раньше. Это и побудило откинуть сонливость и тотчас отправиться к ней. Зная Су, точно был убеждён — ничего хорошего в раннем возвращении не было. Едва не бежал, но не как верная охрана заступить на пост, а как человек, глубоко переживающий, попросту говоря: друг. И оказался прав, не сразу обнаружив девушку в комнате. Она стояла на балконе, обнимая себя за плечи, спиной к нему. Босая, потому что наспех брошенные туфли валялись на полу в пяти метрах дуг от друга. На туалетном столике с кучей женских штучек, о многих которых он понятия не имеет для чего, как называются и какое несут предназначение, образовался бардак, частично сваленный и на пол из-за швырнутой сумочки. Всех сумочек Суён не упомнить, но данная отличалась не схожим вкусовым стилем, именно поэтому привлекла внимание, чем заставила насторожиться охранника ещё больше.       Аккуратно и тихо, стараясь не нарушить одиночество, окутавшую девушку и, в то же время, не напугать, Хосок ступил к ней. С приближением он видел, как характерно, но всё же сдержанно вздрагивали её плечи, и лёгкий ветерок овевал хрупкое тело, покрывая мурашками. Но она не стремилась в тепло, не замечая ничего вокруг, встречаясь с прохладой напрямую и примирительно ища в ней утешение. Отодвигать шторы не пришлось, они до него были одёрнуты, а вот двери сдвинул. Они с лёгкостью поддались, мягко прошуршав, и дали понять Суён — теперь она не одна.       Су не дёрнулась, продолжая стоять, замерев, как натурщица для художника, боясь спугнуть вдохновение неловким движением, но почувствовала его, поняла, что это именно Хосок, поэтому не стала устраивать скандала кому-либо из прислуги.       Хосок молчал, как и она. Вставая рядом, он покосился на женственный профиль. Сосредоточенный и сверлящий известную только ей точку в темноте. Тонкие пальцы впивались в предплечья, продавливая на коже ямочки. Плотно сжатые губы подрагивали, когда вынужденно сглатывалась слюна. Кончик носа раскраснелся то ли от холода, то ли от смиренно бежавших слёз. Одна за другой скатывающихся по щекам. Их не стремились стереть, а позволяли вольно сбегать, оставлять неприятные солёные дорожки, стягивающие кожу. Плечи снова вздрогнули, когда молодая хозяйка глубоко вздохнула. И только Хосок, стоя с ней наедине, мог понять, сколько боли было с эти вздохом, и вполне мог понять, откуда росли ноги данного состояния, чьё смазливое личико хотел разбить и не раз. И не два…       Не зная, как верно помочь, поступиться и утешить, не потревожа и не сделав невзначай ещё больнее, он встал чуть ближе. Не касаясь, но она ощутила его тепло. Приобретая заново подвижность, Суён приподняла голову, поворачивая в его сторону. Телохранитель выше порядком на полголовы, поэтому она посмотрела снизу вверх. Взгляд, потухший и потерянный, разрывал Хосоку сердце.       — Если бы человек знал наперёд, как херово любить, он бы пошёл на это добровольно? — сипло от слёз поинтересовалась Су.       Нахмурившись, создавая складку на переносице, Хосок задумался:       — Пошёл бы, — заявил через пару секунд.       — Почему?       — Порой любовь является единственным спасением.       — Даже если больно.       — Даже если больно, — кивнул Хосок. — Именно любовь мы вспоминаем на смертном одре, потому что это самое яркое и живое чувство, живущее в нас и являющееся частью нас самих. Любые наши чувства — наш опыт. Пускай горькие, колкие, но тем не менее и прекрасные, дающие смысл в жизни, насыщая красками.       — Тогда мои явно ахроматические, — едва не шёпотом заявила Суён, поджимая губы.       — И тем не менее — это краски, и с ними пишут картины. И при смешивании они дают оттенки.       Младшая Чон развернула к нему корпус, не расцепляя рук. Тело девушки покрывает мелкая дрожь, идущая изнутри, сдерживая прорывающую истерику и захлёбывающие рыдания до хрипоты глотки.       — Моя картина настолько дешёвка, наспех нарисованная простым карандашом? Скажи, я правда настолько отвратительный человек и мне воздаётся по заслугам? — каждое слово срывается всхлипами и усиливающимся потоком слёз, стекающим к узкому подбородку и спадающим на бетонное покрытие между пальцами ног Суён и концами ботинок Хосока.       Суён не жалела себя. Она сама виновата и искала причину вины, принижая ценности и морально опускаясь на то дно, куда так рьяно опускала судьба. Самобичевание сработало на максимале, заглушая здравый разум и поддаваясь мечущейся душе под рёбрами, потому что боль и не думала отступать, а только разрасталась и сдавливала со всех сторон. Дышать трудно. Жить трудно. И любить того, кто не отвечает и не ответит взаимностью никогда — тоже.       На плечо легла рука мужчины, моментально обдавая теплом на прикасаемом участке, и говорящим, что она не одна, а есть ещё хоть один человек, готовый поддержать, и не требовал взамен ничего, просто искренне хотел помочь. И Хосок правда хочет. Всегда. Её слёзы обжигали его и ранили похлеще однажды схлопоченной пули в теле. Встряхнуть бы хорошенько за плечи, чтобы пришла в себя, стряхнула пыль и очнулась, огляделась вокруг, не всё же так паршиво.       — Твоя жизнь лишь пока набросок, Су. Штрихи, которые ты вправе украсить, как хочешь, но это зависит уже от тебя и только. Наш выбор не всегда верен, но он и не должен таковым быть. Иначе человеку не о чем будет задуматься и сделать вывод. Пока мы думаем о себе, своих словах, действиях, поступке и даём себе отчёт, мы не зря живём, потому что учимся. Подумай хорошенько, какой ты себя хочешь видеть и всё вокруг. Это ты и твоя жизнь, и только тебе это решать. А смысл, Су, всегда есть, даже когда он совершенно потерян. Один верный смысл есть всегда, — рука скользнула с плеча девушки, и указательный палец едва тронул кожу, указывая на область сердца, — твоё сердце бьётся.       И теперь Суён просто хочется выть, чувствуя выплёскивающиеся эмоции, и обухом обрушить их на близкого. Но это слишком жестоко с её стороны. Если уж и называть себя набитой идиоткой, то в одиночестве. Разжав плохо слушающиеся пальцы, они дрожали и, чтобы сбить слабость, вцепилась ими в белоснежную рубашку охранника, а потом и сама вжалась в крепкое тело, чужому теплу и запаху мужчины, изливая слёзы. Его руки с немой задержкой, но сомкнулись на спине, окутывая в объятья и позволяя испачкать в туши вещь. Возможно, это потом плохо отстирается, но он и не думает об этом, Суён сейчас была важнее, а ей его поддержка.       Она зябла, и тело пробивал характерный озноб на пике горьких эмоций, а он продолжал держать, оглаживать вздрагивающую спину, и опускать подбородок на макушку, и просто ждать, находясь рядом.       Суён всхлипывала носом, цеплялась за хлопковую ткань, как за спасительный круг, и ей было страшно оставаться со своими чувствами наедине, боясь, и правда разрушится под ними, а Хосок был как сдерживающее звено и удерживающая рука с обрыва.       — Я так устала, — слышал охранник заглушающий голос, прикрытый волосами за упиравшимся лбом в ключицу.       — Как я могу помочь тебе? — отозвался Хосок.       — Поцелуй меня, — мужчина обомлел, на секунду подумав, что показалось. Или галлюцинация просквозила играющей тишиной. Но Суён подняла голову, повторив: — Поцелуй меня, пожалуйста.       Всё это до безумства неправильно. Но жаждущая душа тепла тянулась к нему, просила, а он не мог сопротивляться, нежно касаясь щеки Суён и склоняясь ниже. Слившееся дыхание на миг заставило притормозить, бросить взгляд на готовые приоткрытые губы, но, не сдержавшись, прикоснуться к ним, прильнуть, утягивая в поцелуй. Ласково, изучающе губы Хосока касались Суён, чувствуя, как охотно поддаётся любому движению, позволяя перейти к более решительным действиям. Углубляться, чувствовать её вкус и наслаждаться им.       Сцепив холодные ладони на шее Хосока, Су прижалась всем телом, сама требовательнее углубила поцелуй, охотно чувствуя язык мужчины. Да так что дышать трудно. Под рёбрами свербело и ломало, но она не хотела останавливаться. Хотела ощущать его сейчас, трогать кожу, оглаживать упругие мышцы, не скрытые даже под плотной тканью пиджака. Хосок был хорош во всём, и только сердце выбрало не его. Суён жаль за это. Очень жаль.       Разрывая поцелуй, открывая мутные после слёз глаза и отстраняясь, она смотрит на него, молча берёт за руку и ведёт за собой в комнату. Они не оставляют двери открытыми, плотно закрыв за собой. Комната приятно встретила теплом, а может, тело Суён успело согреться подле раскалённого охранника. Тихонько толкнув его на кровать, Хосок поддался, молча ловя её желание. Он сел. Но подчиняется не по приказу, а по собственному желанию, и Суён это чувствует, поэтому смелее задирает платье, практически до трусиков, чтобы удобнее было сесть на его колени. Широко расставляя свои, сгибая в суставе, устраивается, плотно прилегая задницей и внутренней стороной бёдер, ощущая не менее накачанные мышцы ног, Суён снова припадает губами к его, продолжая начатое. Пальцы забирались в его волосы, перебирали и сжимали в кулак, пока его ладони покоились на талии, несмело поглаживая, периодически приподнимаясь к спине и опускаясь обратно. Не сжимая и не нарушая границ, Хосок был нежен, но он не железный и чувствовал возбуждение, давящее в ширинку. Суён на коленях сверх желания и кажется пыткой, а заодно проверкой на прочность, которую он проваливает, кажется, едва беря себя в руки. Её губы сводят с ума. Сложно оторваться и здраво мыслить. Да о каком здравомыслии может идти речь, когда на коленях сидит сексуальная девушка. Правда… с разбитым сердцем. Поэтому Хосок перехватывает её руки и, отклонившись назад, чтобы удобно взглянуть в глаза, спросил:       — Что тебе сейчас необходимее, секс или друг?       Он не бесчувственный скот, чтобы воспользоваться состоянием девушки, к которой у него не простая привязанность, а возродившиеся чувства. Да, он хотел её, сидящую на коленях, беспокойно елозившую, касающуюся через штаны нижним бельём и поднимающую его желание до предела. И если бы не подготовки на выдержку силы духа, он точно бы сорвался. Или нет? Он желал ей дать весь трепет чувств, которые она заслуживает, но не смел утруждать своими, видя, как её сердце отдано сынку высокомерного чеболя. Он хотел забрать её себе и укрыть, показать, что живёт не в том обществе. Но если бы позволил открыться, то незамедлительно бы вылетел из их дома. Он не боялся потерять работу, ведь смыслом долгого пребывания в должности оказалась она. Девушка, попросившая поцеловать от боли, потерянности и удручённости. Не так он этого хотел. И она не так. Да только так вышло.       Замерев, как изваяние, Суён посмотрела на руки, крепко, но бережно зажатые в его, и стыд окрасил щёки. Чувствуя ком в горле, голос характерно дрогнул:       — Д… друг, — и слёзы снова покатились.       Это неправильно, использовать друга! Как и всё, что она делает.       Высвободив ладони, Хосок вытер большим пальцем влажную щёку:       — Иди сюда, — и потянул девушку на себя, укладывая их на кровать, располагая голову Су на груди ближе к плечу. Сам он приобнимал её одной, а второй поглаживал плечо и предплечье.       Пускай выплачет сегодня всю горечь, а он будет рядом, ловя каждый всхлип, утешая тихим шёпотом «всё будет хорошо» до мирного дремотного посапывания, и всё равно по-прежнему сжимать в объятьях и баюкать, охраняя теперь и сон.

***

      Сообщение пришло, когда Тэхён отсутствовал в машине. Только плюхнувшись за руль и взяв аппарат в руки, он обнаружил пометку в углу в виде диалогового окна от Чимина.       «Мы в клубе. Приваливай. Если ты, конечно, не застолбляешь нашу мисс невинность».       В конце стоял подмигивающий смайлик. А в следующем сообщении указан адрес. Они частенько зависали в этом заведении, так что Тэхёну не составило труда добраться до пункта минут за двадцать.       У обычного входа толпились желающие попасть внутрь, но грозные и широкоплечие по азиатским меркам охранники со всей серьёзностью стояли на страже, чётко производя отбор достойных. Тэхён прошёл мимо к VIP-входу, параллельно от скуки подмигнув стайке девушек из очереди. Короткие платья, броский макияж, всё как обычно и до дикости банально. Флиртующе прикладывая ладони к губам и хихикая, они казались даже не забавными, а штампованными в своём поведении и узком мышлении. Даже их наряды говорили о большем. И этим большим надеялись привлечь внимание в идеале подобного ему или Чимина с Чонгуком. Данные раздумья удивительным образом привели его к девчонке. Босоногой, в помятом платье, большими доверчивыми глазами. Вот она забавна. И ведь не выпячивает женские прелести на показ, а Тэхён вполне уверен, что там есть на что посмотреть. Она какая-то сама по себе и одевается как-то по-своему, привлекая внимание к глазам или пухлым сочным губам, к которым ему так хотелось прикоснуться и ощутить всю мягкость и малоопытность (а она наверняка была, несомненно, ну не со своим же сопляком бывшим она могла обучиться).       Он прошёл крепких ребят, более внушительных и суровых у специализированного входа, поклонившихся, наклоняя корпус в девяносто градусов, и поспешивших отворить стеклянные широкие двери. Молодёжь танцевала: девушки извивались, а парни тёрлись рядом. Бармены едва успевали разливать заказываемые коктейли на различный вкус и цвет, украшая вишенками, цитрусовыми и другими фруктами, какими пожелаешь, ведь за них прилично сдирают вон из ограниченного кошелька.       Столики класса люкс не предоставлялись отдельными комнатами или кабинками, просто располагались по краям, огороженные шторами, по желанию которые можно задёрнуть. И найти среди них друзей достаточно легко, особенно раньше заприметивший Тэхёна Чимин махнул тому рукой.       — А где Чон? — плюхнулся на мягкий полукруглый диван и, заметив отсутствие младшего, спросил Тэхён.       — У парня разбито сердце, и он лечит его двумя половинками, — кивает на танцпол Чимин. — Видишь, дело-то серьёзное.       — Ух ты, близняшек подцепил, — присвистывает Тэ, замечая друга, зажатого с обеих сторон кошками плотно обтирающихся девушек.       — Скорее двойняшки, — подмечает внимательный к деталям Пак. Достав пачку сигарет, он предложил одну другу. Тэхён не отказался и закурился от так же предложенного пламени зажигалки. — А ты чего рано? Я думал, тебя уже можно поздравить, — после первой затяжки поинтересовался Пак.       — Скоро, уже совсем скоро, друг мой, — деловито-важно и с кривой улыбкой похлопал его по плечу Ким. — Кое-какие обстоятельства прервали нас. — Горьковато-приятный запах и дым дорогих сигарет окутал их уголок. — Только у тебя нет чувства, что Минсо…       — Со своими скелетами? — хмыкнул Чимин, прервав своими выводами. — Да, есть такое чувство.       — Только она сама о них, походу, не подозревает. Совершенно не умеет врать, — спрятал свою улыбку, отпивая налитый виски из хайбола друга Тэхён. — Ты вообще встречал в наше время тех, кто не умеет врать? Это же нонсенс.       Чимин задумался. Да, пожалуй, не встречал. Времена нынче не те, и без лжи не обойтись. Во благо или нет, но жеманничают и изворачиваются все.       — Её годы, — пожимает он плечами.       — Ты же не о малолетке говоришь, — посмеялся Тэхён.       — Но она слишком наивна.       — Согласен. Но разве это не очаровательно?       Настала очередь Чимина посмеяться:       — Я бы только посочувствовал, — перехватив виски из рук Тэхёна, Пак допил, отставляя на столик пустой инвентарь. — Наивность находится на тонкой грани с искушением. А искушение влечёт намного сильнее, маняще, от него не отделаться, просто махнув рукой. Это большой соблазн, Тэхён, тебе ли не знать.       — А соблазны, в свою очередь — вкус жизни. Иногда надо поддаться искушению, чтобы тебя отпустила мысль о нём, — подмигнул Тэхён с игривой улыбкой. Пока эта девочка затрагивает его мысли, он хочет являться для неё главным греховным падением. Он хочет настырно поселиться в её сердце и являться главным смыслом. Наверно, это слишком жестоко, но Тэхён даже жаждет, чтобы она полюбила его. Для чего ему это надо? Пока сам не знает. Только внутри что-то заполнялось, как в лёгкие никотин, и требовало заполнить пробелы. Для него не впервые влюблённость юных особей, но в данном случает, требовалась любовь, полноценная и всепоглощающая. Эх, знала бы о его мыслях Суён, она сама бы отчихвостила его, мама не горюй. Поэтому Тэхён предпочитает умалчивать и не думать о последствиях. Да вот засада в том, что даже сидя с парнями в привычной обстановке, он не может полностью расслабится, возвращаясь и возвращаясь к Минсо. Чувственной девчонке, казавшейся ничем не примечательной на первый взгляд, но заедающей настойчивым лейтмотивом в самых закромах. — Ладно, а вы-то чего сюда попёрлись? — решил он избавится от лишних дум, потушив выкуренную сигарету в гранёной пепельнице, расположенной рядом с наполовину пустой бутылкой Balvenie PortWood. Не самый престижный вид, хотя и относится к элитным выдержкам виски, и имеет приятные медовые нотки с продолжительным послевкусием, но лучшие сорта находятся в частных коллекциях. В том числе и погребах семейств Великой тройки. Но под настроение хорошо пошёл, поэтому Тэхён плеснул ещё себе (одолжив рюмку Чона, пока тот обжимается с сестренками) и Чимину.       — Паршивое настроение у обоих, — приподнял свой порцию Пак, чокнувшись с Кимом, и они оба выпили. — Кое-как сдержал Чона, чтобы тот не начал напиваться перед носами родаков. Хёну здорово в этот раз его взбесил.       — А как Су? — возвращая внимание к другу, отведя взгляд от танца мелкого, с откровенно периодическими донельзя нецензурными задираниями платья то одной сестры, то другой. Не танец, а стриптиз уже какой-то. Но под звуки басов и невесть каких ещё амфетаминов и алкоголя всем в округе похрен. Кажется, девушки порой не замечали, как сменялись партнёры тесных трений в танце, а парням и неважно было, к кому пристроиться, лишь бы было об кого потереть наполовину возбуждённый член.       Чимин странно напрягся и, кажется, Ким уловил причину, почему это он сидит, а не присоединяется к «оргии» танца, ну или хотя бы не кадрит официанток. И он молчит некоторое время, так что Ким решил уточнить, а вернее, поддеть то, что успел приметить ранее:       — Я знаю, что наша малышка способна отбить яйца всмятку, но, кажется, кому-то она отбивает ещё и мозги. Сложно устоять перед соблазном, да, Пак? — поддевает недавним разговором, и друг оживает, возмущённо хмыкнув.       — Не неси ересь!       — Ну, точно, если ты начинаешь посылать, а не погружать в свои размышления о смысле бытия, происхождения людей и жизненных заметок, то в этом точно что-то есть, — хитро расплылся в улыбке Тэхён, так что Чимину захотелось заехать чем-нибудь потяжелее по его физиономии.       — Это ты у нас философишь по любым поводам, а у меня просто настроение на уровне «пиздец», — а оно будет таковым, когда родители пытаются составить брачный контракт у него под носом. Да ещё и Суён становится щепетильной темой, о которой не хочется говорить, пока не разберётся в себе. Поспешные выводы не для него и не о нём.       — Так я и не под кайфом, а настроение заебись.       — Вот и иди с ним нахрен.       — Фу, как грубо, Чон на тебя плохо влиять стал.       — Я удивительным образом начал понимать, как ты порой бесишь, — без злобы, уже с ответной улыбкой, отозвался Чимин.       — Это моя фишка, — вальяжно раскинулся Ким на диване, откинувшись на спинку, забрасывая руки на неё и укладывая ногу на ногу, стреляя бровью.       — Ты на мне свои бабские штуки не испытывай, — со смешком кинул Пак. — Давай лучше мини-пари. Не отставать же нам от Чонгука. Ключи от хаты у тебя? — Ким кивнул. — Тогда, вон та, — указал Пак пальцем, — в красном платье в пайетках, крутящаяся возле дымогенератора, должна согласиться поехать с нами. Даю тебе на это двадцать три минуты, — качнув головой, Тэ хмыкнул себе под нос «сверхоргинальность», но после следующей фразы ухмыльнулся: — Твой ход.