Не надо

— Не надо, — Баки отдёргивает голову, и прядь волос на секунду липнет к его мокрой от крови щеке. — Прости, — шепчешь ты, смущаясь. Жест был инстинктивный, ты просто решила проверить, как он. Это была тяжёлая миссия, всех потрепало, Тони пробило костюм, Ванду оглушило, Вдове срезало часть уха инопланетным зарядом, Мария Хилл до сих пор в отключке, надавали даже Капитану Америка, только Соколиный Глаз цел и невредим, поганец. А у Баки рана в щеке, что залила кровью даже грудь. Ты лишь хотела удостовериться, что ему не нужна помощь, и его не вырубит, пока вы летите обратно в Штаты. Нет так нет. Ты встаёшь с корточек, поморщившись, и, держась за ручки на корпусе джета, хромая, пробираешься обратно к кабине. *** — Что ты тут делаешь? — ложка с мороженым падает из рук прямо в цилиндрическую упаковку «Hershes», и на твоей пижаме теперь белые брызги. Обычно на этой кухне в башне Мстителей ты бываешь одна. Дом большой, этажей много, никто не кучкуется, да и кому тут оставаться? Тони, Джарвис да Ванда, у остальных есть свои дома. — Ем мороженое, — тупо озвучиваешь ты, поворачивая голову к Баки. — Можешь есть в такое время? — Так никто ж не умер, — брякаешь первое, что приходит в голову. И щеки опаляет. — В тебя же вроде попали. В живот, — строго указывает Баки на тебя своей железной конечностью, пока проходит мимо к холодильнику. — А, — ты пару раз мигаешь, восстанавливая дыхание, кровь стучит так яростно, что тебе кажется, что на твоей шее видны взбухающие вены. — Не, нормально, меня костюм спас, пара синяков, — ты затухаешь на последних словах и, чтобы не показывать своё лихорадочное состояние, встаёшь замыть футболку. Баки уже вскрывает вынутое из холодильника пиво, ты слышишь четкий щелчок крышки и затем едва различимый стон, когда он делает первый глоток, запрокидывая голову. Ты пялишься, широко раскрыв глаза, мокрая ткань холодит живот. С пальцев безвольно опущенных рук, что ты не потрудилась вытереть полотенцем, капает на плитку на полу. — Спокойной ночи, — Баки отправляет допитую бутылку в ведро броском, она едва звякает о пластмассовую стенку бака. — Ага, — киваешь ты, провожая его голую спину в темном коридоре взглядом. — Ага, — шепчешь ты, выдыхая через минуты тишины. ***       С Сэмом легко, он делает все четко, сказывается недавнее военное прошлое. Не дергается, когда ты даёшь короткие команды, потому что бежишь сзади и видишь, в какой момент ему стоит пригнуться, а когда нападать, раскрыв крылья. Получается все быстро, даже скучно. Все террористы устранены, обошлось без жертв, в первые минуты ты даже не веришь, что действительно все, из-за угла не выберется до последнего скрывающийся наемник и не придётся, прикрывая голову, прыгнуть за ближайшее укрытие.       Кто-то из детей даже не успел испугаться и просит Сокола показать крыло.       Баки огрызается на тебя, когда ты самонадеянно надеешься прикрыть его спину. Это даже не лояльность, а здравый смысл, ты отрабатываешь программу «защитить сначала себя, потом ближайшего члена команды». Единожды он даже пихает тебя в кратер вспаханной взрывом земли, пока на его краю отстреливается от окружающих его монстров. Как будто ты обуза из гражданских, а не боевая единица со сверхспособностями. *** — Не надо, — ужас сменяет непонимание, когда ты касаешься его щеки и ведёшь рукой вниз по шее. С той секунды, что ты вошла, он цепким взглядом следил за тобой, твоими босыми шагами по обледенелым доскам в непрогретой комнате. Чтобы согреться, достаточно было бы повернуть вентиль на батарее, но Баки этого не делает. Ему не холодно, но разве это не жутко — лежать в темноте и зимней стуже и просыпаться в ней же? — Я замёрзла, — врешь ты, хотя твоя ладонь горячая, — но теперь ты и правда дрожишь, пальцев ног уже не чувствуешь. — Я тебя не согрею, — лжёт он в ответ. Жестко скидывая твою ладонь, садясь на постели. Но ты не отпрянула и теперь утыкаешь губами ему в шею. Он пахнет собой. Так, как ты запомнила, только в тысячу раз сильнее. Твоего лба касаются его волосы. Он стряхивает тебя с себя движением плеч. — Иди спать.       Ты смотришь снизу вверх, сердце больше не ухает в груди, его сжало до боли, дыхание сперло и трудно дышать. ***       Ты неловкая и нескладная. В повседневных вещах, а не в форме, ты кажешься себе смешной. Неважно, джинсы и футболка, или платье, что помогает подобрать Шерон. Без тяжести бронежилета, потуже затянутого в груди, ты ощущаешь себя и вовсе раздетой. Без привычного шлема кажется, что все время дует в уши.       Загар это как-то совсем не про тебя. Ты глядишь в своё отражение и не узнаешь своё лицо. Глаза теперь кажутся ярче, а губы светлее, выцветшие волосы на макушке пушатся и ломаются на концах. Небрежная собственноручно сделанная стрижка трёхмесячной давности отросла и теперь у тебя на лбу подобие челки. Ты бы забрила волосы под пару миллиметров, но тогда станешь слишком выделяться на миссиях в городе.       Ты никак не поймёшь, удобен ли лифчик, ты всегда его так должна чувствовать на коже, или что-то идёт не так?       Ты ещё не привыкла к гражданке. ***       На крыше ветрено, тебя почти сдувает его потоками, но ты крепко ухватилась пальцами за парапет, а одну ногу упёрла в перила. Антенны сзади шатает, скоро сломает. А тебе вроде того и хочется. На миссии никто не пострадал, прибывший Тор всех взбаламутил, но дал такой сильный разряд электрических молний по земле, что противники просто попадали. А костюм Тони закоротило.       Тор где—то внизу извиняется сейчас под общий гогот и увеселение. А тебе там неловко. Ты его только по интернету видела, его рассказы слышать — словно подслушивать. Ты там ни к месту. — Чего делаешь? — А ты? — Тебя пришёл искать. — А, — ты замолкаешь, кровь ломится через сердце, поднимается вверх, окрашивая щеки. — Пойдёшь спать? — С тобой? — удаётся тебе выговорить, обернувшись. Баки слишком тяжелый, чтобы качаться на ветру. Он протягивает живую руку к тебе и тянет вверх. Тебя пошатывает и на секунду прижимает к его горячей груди. Ты ощущаешь пару ударов сердца, отстраняясь. — Пошли, — выдает он, разворачиваясь. Его тяжелая рука на твоих обледеневших плечах. *** — Не пытайся влезть в постель к первому встречному, — поучает Баки как маленькую, заводя тебя в твою комнату. Ты каменеешь от ярости. — Ты нормальный? — выдыхаешь. — Нет, я — нет, найди себе другого. Только не из команды. Поняла? — Не… собираюсь я кого-то искать, — ты цедишь, вмиг растеряв весь стыд. Ноги сами делают чеканящие шаги ему навстречу. Теперь он — цель, а не любовный интерес. Он словно твоё задание, а не друг. Поэтому все легко и гладко. Ты подбираешься и решительно смотришь ему в лицо снизу. — Правильно, девочка, — его лоб хмурится, хотя глаза сейчас смягчены какой-то усталостью. — Только ты, Баки, — ты дышишь часто ему в грудь, кулаки сжимаются по бокам твоего тела. — Ну, ударь меня, если полегчает. — Не хочу я тебя бить, при…дурок, — слово даётся тяжело, ты так только про себя кого—то когда-либо называла. — Тоже правильно, я твёрдый, — Баки выдыхает, теряя визуальный контакт, и кивает на твою заправленную постель. — Иди ложись. — Ты первый. — Тебе семнадцать. — Мне не семнадцать, — Баки пару раз моргает, пытливо рассматривая. — Ещё хуже. — Я только выгляжу так, — ты ядовито сморщиваешься и делаешь пробный удар ему в грудь ладонью. Она смешно шлепает, ты закипаешь и бьешь кулаком. Попадаешь куда-то в район сочленения стальной руки и тела. Барнс едва удостаивает это внимания. Пальцы немеют от боли. Адамантий, вибраниум, нержавейка, все одно. Но обида разъедает даже боль. — Дурак ты, Баки. — Это верно. — Да, мне все равно. Ты мне нравишься. — Я не спал ни с кем лет сорок, — с отсутствующим выражением оглашает он. — Я вообще ни с кем, пойдёт. — Сама сказала, что не семнадцать. — И что? В Гидре меня сексу не учили. Видишь же, как я выгляжу. У меня была другая задача. — И не страшно, что кто-то из Гидры будет тебя трахать? — ты слышишь, как сухо это выходит изо рта Баки, понимая, что это он специально. Ласково не получилось, будет грубо. — Ты не из Гидры, ты отсюда. А у меня как будто щупальцы ещё вокруг запястий. Вот ты — свои снял. — Он мотает головой. —  Ты мне нравишься, — снова повторяешься, привставая на цыпочки. Дышишь ему в губы. — А тебе, тебе кто нравится? Расскажи, — просто и бесхитростно, касаясь его губ. Баки сдаётся, ты ощущаешь под своими ладонями его часто поднимающуюся грудь. — Ничего, если кто-то другой, — его кожа такая горячая под твоими пальцами. Спустя десять минут ты едва отогрелась после крыши и ещё хочется залезть под одеяло. — Кто-то другой, — отвечает Барнс, выпуская воздух, наконец, хватая тебя сразу жестко, за ягодицы и поясницу, почти выламывая у тебя стон. Тебя трясёт, низ живота болезненно скручивает, пальцы уходят ему в волосы. Он целует так, словно никто другой. Словно другую. Словно та — это ты. Ну, значит, любовь у него сильная. Или это из-за сорока лет. Баки поднимает тебя, твои ноги цепляются сзади его талии, ты чувствуешь потоки воздуха, пока твоя спина не касается стены. Тебя вжимают. Губы не отрываются от твоих губ, Баки стонет, как от боли, как животное от тоски, ты сильнее прижимаешь его голову к себе.       В дверь стучат. Пьяный (!) голос Наташи с той стороны интересуется, все ли в порядке. Пьяный ли, но какой-то несвой, настойчивый и жесткий. Баки выпускает тебя резко, отступая, и ты почти валишься на пол, но он вовремя придерживает за плечо.       Ты пытаешься сказать, но с первого раза не получается, ты лишь хрипишь, а затем выкрикиваешь слишком громкое «да». — Не глупи, — отчетливо произносит Агент Романофф. — И приходи поесть. — Слышится глухой удар, и ты не уверенна, специально ли Наташа ударила кулаком в стену или она ударилась, пока шла по коридору. Ты смотришь на Барнса, тот совсем нечитаем, смотрит куда—то пустым взглядом в стену позади тебя. — Баки, — тихо шепчешь, протягивая руку. — Не надо, — отступает он и направляется к двери.