Черноглазая

― Мелек хорошая, ― внезапно прохрипел Коловрат. Очень тихо, так, что Хостоврул его не услышал. ― Правда, хорошая. Если бы жизнь… сложилась по-другому… могли бы стать друзьями. Сперва, как обычно, она почуяла. Слабый аромат сопровождающий её всюду, вытесняющий неприятные зловония огня. Следом за запахом последовал шорох лёгкой поступи, пробивающийся сквозь сонное сознание. ― Как она? ― послышался громкий голос, который Мелек узнала сразу. Он болезненно ударил по перепонкам, и она попыталась открыть глаза, чтобы увидеть хана, но веки словно налились свинцом, и у нее не получилось. Она слабо дернулась. ― Ей дали один отвар, он безвредней, ― отвечал то ли женский, то ли слабый мужской голос. ― Он вызывает лихорадку на пару дней, но болезнь потом быстро отступает. Госпожа не пострадает, ― некто сделал паузу и потом добавил. ― Ребенок тоже. ― Цела? ― спросил Батый. ― Да. Госпожа практически не пострадала. Ее не трогали. Мелексима попробовала что-то сказать, позвать кого-нибудь, но из горла вырвался только слабый писк, смешанный с шипением. Она практически почувствовала, как внимание переключили на нее. Раздался шорох, и рядом с ней кто-то опустился. Теплые руки сжали ее ладонь, затягивая хватку тугим арканом. Прежде ощущение не было настолько острым и явным: даже маленькие линии, испещрявшие пальцы Батыя, казались реальными. ― Мелексима, ― тяжелый вздох. ― Ты снова доставляешь неудобства, дорогая супруга. Батый явно имел ввиду тот раз, когда из-за аллергии на сирень Мелек стало плохо. Девушка бы посмеялась, но реальность она все еще воспринимала слабо, и даже сил улыбнуться у нее не было. Она что-то прохрипела, но хан ничего не понял. Пальцы Бату прошлись по волосам супруги, разглаживая спутанные локоны так нежно, словно те являлись самым драгоценным, к чему мужчине до сих пор удавалось прикоснуться. Неожиданно она закашлялась, горло будто разрывало от сухого кашля. Болезнь в её положении ― не лучший помощник и оставалось надеется, что температура не повысится. Мелексима не знала, сколько времени Батый провел рядом с ней, но не думала, что слишком уж много. Крепкая хватка с ее руки пропала, снова зашуршали одежды. Девушка попыталась дернуться, но не смогла пошевелиться. ― Следите за ней, ― сказал Батый, хотя девушка не знала, к кому он обращался. ― Отвечаете за нее головой. ― Конечно, Великий хан. ― Бааа-тууу, ― прохрипела Мелексима, кажется, в этот раз ее услышали. Раздался тихий звон, и она смогла распахнуть тёмные глаза. Из-за набежавших слез видела она размыто, но фигуру супруга узнала быстро ― тот возвышался над ней, как скала. ― Все хорошо, Мелек, теперь ты в безопасности, ― сказал хан. ― Отдыхай. Он вышел, и над ней захлопотали какие-то фигуры. Темные, светлые, но Мелек он были не интересны. Грудь сдавливало от боли, и дышать было практически невозможно. Через какое-то время боль стихла, и Мелексима смогла заснуть. Она чувствовала заботливые, теплые прикосновения к себе, шепчут что-то успокаивающее. Было все равно, она и думать не хотела о том, что с ней может случиться в бессознательном состоянии. Просто хотелось наконец выспаться в этом ненормальном состояние. Она не знала, прошло ли пару дней или несколько часов, но ее заставили вырвать и стало немного легче. Мысли метались хаотично ― иногда она была в недавнем прошлом, и ей думалось, что она все еще в лесу, и только заботливые руки Сарнай ― теперь она узнала своих служанок ― напоминали о том, что она дома. Иногда Мелек видела дедушку и бабушку, вновь оказывая в том доме, в котором она выросла. Самым ярким было воспоминание о ее свадьбе. Жар не хотел отступать, поэтому пришлось укутываться в теплое покрывало и дрожать, как осиновый лист. Температура сопровождалась диким кашлем, с помощью которого легкие могли сказать «пока» обители и отправиться восвояси. Скоро стало еще лучше, но казалось, что прошла целая вечность. ― Сколько я была без сознания? ― спросила Мелексима, когда Алтантуяа принесла ей обед. Служанки находились рядом с ней теперь неотлучно, но госпожа стремительно шла на поправку. Сон перестал быть смесью воспоминаний, стал здоровым и крепким, температура спала, появился аппетит. Мелексима чувствовала, как ей становится все лучше, но Алтантуяа, Сарнай и Цэрэн в три голоса убеждали, что Госпоже надо еще немного отдохнуть. Судя по всему, им здорово досталось, особенно Сарнай, которая в день прибытия рязанцев должна была неотлучно находится рядом с Госпожой. Шаман заверил, что ребенок тоже был в порядке. Мелексима не пострадала во время своего плена, поэтому супруга хана всего лишь должна была набираться сил и хорошо питаться. И желательно поменьше волноваться. ― Всего два дня, ― ответила Цэрэн, расчесывая Мелек волосы. ― Шаман дал вам специальные травы, от которых вас вырвало, и действие отвара практики сошло на нет. Мелексима кивнула. Цэрэн гладко причесала волосы Мелек, и собралась сделать какую-нибудь легкую прическу, как внезапно девушка спросила: ― Где Буяннавч? Служанки замерли. Цэрэн сжала в руках ленты, Алтантуяа отвернулась, меняя благовония в шатре. Сарнай опустила глаза, но именно от нее Мелексима ждала ответа. Старше своих подруг, Сарнай была готова говорить правду, какой бы горькой та не была. ― Госпожа, ― начала она. ― Шаманка… к большому нашему сожалению, она умерла за день до вашего возвращения. Мелексима вспомнила, как она чувствовала себя, когда умерла бабушка. Терять родных людей всегда больно, этих смертей в жизни черноглазой было столько, что она смела надеяться, что такого больше не повторится. Конечно, Буяннавч когда-нибудь умерла, но Мелексима надеялась, что это случится не так скоро. Что шаманка хотя бы успеет увидеть первенца своей любимицы. И после всего, новость о смерти воспринимается не так болезненно. Встречаясь с этим ребёнком, а после взрослый, начинаешь понимать, что смерть дело обычное, и рано или поздно она придет за всеми. Всем хочется поздно, но Мелек знала, что Буяннавч прожила хорошую жизнь. Она любила и была любимой, и пусть у нее не было родных детей, черноглазая смела надеется, что она смогла, хоть ненадолго, но дать шаманке ощутить радость материнства. ― Где ее могила? Я хочу ее увидеть. Мелексима встала, служанки испуганно переглянулись. ― Госпожа, ― произнесла Алтантуяа. ― Простите, но вам… ― Вредно волноваться? ― продолжала Мелексима. ― Вы не поняли приказа? Я хочу увидеть могилу Буяннавч. Цэрэн принесла девушке платье. Мелексима оделась и, накинув по вверх теплый меховой плащ, вышла из шатра. Служанки переглянулись, и Сарнай направилась за Госпожой. Монголы смотрели на Мелек восхищённо ― слухи ползли по Орде быстрее, чем змеи после зимы. Какие только истории не шептали друг другу войны, одни смешнее других. И про то, что Мелек саму смерть победила, и что духи мстили ордынцам за то, что те не уберегли свою Госпожу. Но Мелек их разговоры была далеко не интересны. Она шла за Сарнай, пока та не привела ее на то место. ― Я отойду, чтобы не мешать вам, ― сказала девушка. ― Если вам станет плохо ― немедленно скажите. ― Спасибо, ― сказала Мелексима, и Сарнай отошла. Ветер развивал длинные черные волосы, которые Цэрэн не успела заплести госпоже. Мелексима аккуратно схватила одну прядь. ― И зачем ты их только обрезала, ― пробормотала Буяннавч. ― Буяннавч, ― сказал Мелек, чувствуя, как на глаза набегают слезы. ― Мы так и не успели толком проститься… Спасибо тебе. За все. ― Знаешь, я всегда мечтала о дочери. ― Ты как маленький ребенок, ― внезапно ласково произнесла женщина. ― Я понимаю твое желание любить и быть любимой. Ты молода, твои желания понятны и просты. Но подумай вот о чем: ты умная, красивая и волевая женщина. Если ты будешь с ханом, то получишь власть и силу, о которой даже не мечтала. Ты станешь великой женщиной при великом мужчине. А любовь… любая, даже самая сильная со временем пройдет. Забудь о своих детских капризах и живи тем, чем богата. ― Мелексима, ты будешь прекрасной матерью. Твои дети будут самыми счастливыми. ― Я немного больна, но не волнуйся. Я поправлюсь. Из глаз начали течь слезы: истерика была не за горами. Тело стало настолько тяжелым, что Мелек не могла ничем пошевелить. — Нет! — вырвалось из-за рта чужим басистым голосом, настолько противным, что хотелось вырвать голосовые связки. — Нет! Мелексима закрывает рот рукой, глуша рыдания. Она плакала, надеясь, что Сарай не уведет ее отсюда, потому что только так можно было сбросить напряжение последних дней ― плачем. Мелек хотелось выть, упав на колени рыдать, но приходилось прикусывать внутреннюю сторону ладони и сдерживаться. Мелексима напомнила себе, что она беременна, и волноваться так не имеет права. Девушка развернулась, быстро вытирая глаза и делая пару глубоких вдохов. Сердце пропустило удар, еще один, а потом бешено забилось. По щекам потекли слезы, сами собой, она не чувствовала их. Девушка старалась подавить рыдания. Черноглазая зажмурилась, а потом подняла голову, открывая глаза. Практически сразу она столкнулась с черными глазами супруга. Мелексима не могла сказать, какие именно чувства испытывал Батый, но кажется, тот был зол. Черноглазая приблизилась, замечая поодаль Хостоврула и Жаргаля, Сарнай стояла рядом с ними. ― Великий хан, ― черноглазая поклонилась, чувствуя на себе пристальный взгляд Батыя. Кажется, он был недоволен. ― Лекари посоветовали тебе больше отдыхать, ― холодно заметил Бату, отчего Мелексима дернулась. ― Не думаю, что в твоем положении стоит пренебрегать их советами. ― Простите, хан, ― сказала девушка. Ее голос все еще дрожал от слез, что заставило Батыя немного смягчиться. Подумать только, человека, который убивал людей и разорял города, который мог без сожалений отдать приказ о казни одного из близких воинов, смогли разжалобить слезы в глазах любимой женщины. ― Позовите лекаря ко мне в шатер, ― приказал Батый монголам, не оборачиваясь. Мелексима подняла на него взгляд. Батый убрал черную прядку волос с лица жены. В её образе что-то поменялось, почти неуловимо, но все же он заметил. Глаза, её большие, прекрасные глаза засветились по-новому, кроме боли и переживаний они отражали какое-то новое чувство. Надежду. Надежду на то, что все еще можно поправить, что можно попробовать смириться, что нужно продолжать жить. Жить ради живых, а также для родных и близких, которые уже оставили этот мир, но навсегда будут рядом в сердцах. Батый легко прикоснулся губами к её волосам, затем поцеловал в лоб. Лекарь заметил, что госпожа Мелексима действительно вышла из ситуации практически без ущерба. Конечно, глубокие переживания из-за смерти Буяннавч и Субэдэя делали свое дело, но Мелек старалась думать о том, что такие сильные волнения вредны ее ребенку. Лекарь лишь повторил, что хорошее питание и спокойствие смогу быстро стабилизировать состояние Мелек. Этим же вечером Мелексима ужинала с Батыем, чувствуя, как разыгрался аппетит. Она хотела буквально все и сразу, а супруг не стал ограничивать ее желания. ― Ты действительно сможешь все это съесть? ― поинтересовался Батый. Мелексима оторвалась от еды, с легким недоумением смотря на Бату, который не мог сдержать тихого смеха. ― А что? Я же беременна твоим наследником! Что такого? Я не могу остановиться, очень хочу есть. Батый рассмеялся еще громче, и Мелек не сильно ударила его одной из подушек. Девушка надулась, но желание сытно поесть оказалось сильнее обиды на мужа, поэтому она снова вернулась к ужину. ― И вообще, ― сказала Мелек спустя время. ― Я так долго была в плену, и там еды было очень мало. А есть мне надо за двоих. В глазах Батыя внезапно мелькнула жестокость, и Мелек уже пожалела, что упоминал эту уже разрешившуюся ситуацию. ― Но голодом тебя там не морили? ― спросил Батый, уже размышляя, а не была ли смерть рязанцев слишком безболезненной. ― Вовсе нет, ― Мелек пожала плечами, закидывая в рот кусочек мясо. ― все было не так плохо. Коловрат не давал мне вредить, потому что он слишком… справедливый, что ли, ― Мелексима внезапно усмехнулась. ― На самом деле, они сами не поняла, зачем меня взяли, и кто я такая. Батый холодно усмехнулся. Мелексима не хотела говорить об этом, но и спросить было невозможно ― девушка умирала от любопытства. ― Рязанцы, конечно, проиграли, ― сказала она аккуратно, смотря на супруга, который вертел в руках стакан с кумысом. ― Какое это было сражение? ― Они хорошие воины, ― с внезапным уважением произнёс Батый. ― Особенно Коловрат, которого ты упоминала. Я приказал похоронить его с почестями, которых достоин великий багатур. Мелексима кивнула, соглашаясь. Она решила умолчать о том, что знала Евпатия, поскольку это было уже не важно. Он остался руссом, а она ― женой монгольского хана, их дороги никогда бы не пересеклись по-иному. Но Мелек, как и Батый, не могла не признать, что Евпатий и его воины сражалась храбро и с большой страстью, веря в то, что умирают за правое дело. ― А что мне теперь делать без коня? ― внезапно грустно спросила Мелек. Жаргал уже доложил ей о потери любимого животного, что расстроило Мелек сильнее, чем ожидал Батый. ― Я подарю тебе любого другого, ― пообещал Бату. Он провел пальцами по щеке девушки, поворачивая ее к себе. ― Какого захочешь, только не грусти. В шатер вошли слуги, и Мелек улыбнулась, при виде большого подноса с баурсаками. ― Мммм, ― с улыбкой протянула она. Батый усмехнулся. ― Я знаю, что ты их любишь. ― Я обожаю сладости, ― Мелек активно закивала. Батый смотрел на супругу и признавал, что очень ее любит. Мелек могла быть непокорной и самовольной, дерзкой. Могла принимать решения, которые были неправильными. И все же Мелексима была искренней и страстной, она умела подбадривать и давать нужные советы, была умна. В ней удивительным образом сочеталась горячая женская натура и холодный расчет, но разве не такой должна быть женщина, которую полюбил предводитель Золотой орды? ― Мелек, ― внезапно обратился к супруге Батый, заставляя ее оторваться от сладостей. ― Еще до твоего появления, Буяннавч сделала мне предсказание. ― Великий хан, ― произнесла Буяннавч. ― Услышать пение птиц и увидеть их ― добрый знак. Он предвещает благоприятных во всех отношениях времен. Но их всех затмевает Белый лебедь. Он приходит, и собирает цветы, которые символизируют любовь и нежные чувства. И сам лебедь является символом любовной ласки. Великий хан. Скоро вы найдете женщину, которая станет для вас гибискусом ― редкой красотой и изяществом; маргариткой ― преданной любовью; бледно-лиловой розой и пурпурной сиренью ― любовь с первого взгляда. Ваша постель, усыпленная жимолостью и незабудками означает, что придет ваша истинная любовь, и она будет вам верна. ― Эта любовь ― я, ― Мелексима кокетливо склонила голову на бок, с улыбкой смотря на супруга. ― Верно? ― Конечно, ― ответил Бату. У него пронзительные, внимающие глаза, которые искрились той жизнью, энергией, которую утратили многие правители. Мелексима любила его не за просто так. Он, не разрывая зрительный контакт, дотронулся до пылающей щеки девушки, проводя большим пальцем от скулы до чуть приоткрытых губ. Таких манящих. И Бату не удержался. Мягко коснулся их в невинном поцелуе. Все мысли из головы, словно по щелчку, испарились, стоило Мелек взять инициативу в свои руки. Она дерзко прикусила его нижнюю полную губу зубами, чуть оттягивая. А после позволила пальцам сомкнуться на шее хана, чуть ниже затылка. Мелексима прижимается к потрясающе горячему мужчине, ощущая твердые руки на пояснице, которые прижимают ее сильнее.