Пять кругов ада

      — Я открываю Разлом! — яростно выкрикнул Оуэн, стрелой вылетая из медотсека. Гвен до сих пор безутешно рыдала над телом Риса, Тош стояла в нерешительности, а Янто, поколебавшись, нетвёрдой походкой всё-таки отправился вслед за торчвудским врачом.       — Останови его! — крикнул Джек ему в спину. Он был уверен в своём Джонсе. “Оуэн ещё способен предать, но не Янто,” — думал капитан.       Валлиец нерешительно обернулся, и на лице его были написаны страх и смятение.       — Нет. Я помогу ему.       Боль. Подобного выражения в глазах своего секретаря Харкнесс не видел уже давно... С тех самых пор, как он оправился от потери Лизы. С тех самых пор, как, казалось, Джеку, он смог утешить юношу. "О нет, чем они тебя сломали, что заставили увидеть?" — испуганно подумал капитан, на секунду даже забывая о Разломе, который нельзя было трогать ни в коем случае. На одно долгое мгновение для него перестало быть важным всё, кроме душевной боли Джонса. Но потом Янто взлетел вверх по ступенькам, с каждым шагом становясь всё увереннее, и пришлось вспомнить, что он босс, что мир в опасности и что нельзя ставить интересы одного выше интересов многих... А так хотелось догнать юного валлийца, схватить за руку, развернуть, прижать к себе, утешить, приласкать... И убедить, что открыть Разлом — это худший выход из сложившейся ситуации...       Выстрелил в Джека Оуэн. Не Янто. Это последнее, чему успел порадоваться капитан перед тем ужасным испытанием, которое ему предстояло. Когда он воскрес — воздух превратился в красное марево, Хаб рушился, а едва ожившее тело отказывалось слушаться. Кто-то подхватил его под руки, помогая встать, и Джек уловил запах кофе, неожиданно придавший ему сил. Опираясь на плечо валлийца, капитан спешно вместе со всей командой покинул базу и отправился на встречу с ужасным чудовищем, надеясь, что всё ещё можно исправить.       Джек с трудом оторвал взгляд от кошмарной рогатой головы выпущенного Билисом из Разлома с помощью его же людей жуткого существа и посмотрел на Янто, на которого до сих пор опирался. Тепло его тела согревало через ладони, поддерживающие так заботливо и уверенно. За одно это прикосновение Джек был готов отдать жизнь без раздумий. Юный валлиец смотрел на него виновато-тревожно, будто говоря: это всё из-за меня... "Я люблю тебя, Янто", — пронеслась в голове капитана паническая мысль, которую он даже не успел осознать. Потому что пора было действовать.       — Выведи меня на открытую местность, — приказал Джек Гвен, осмотрев всех своих людей, и уточнил, чтоб не возникло недопонимания: — Ты.       Не то чтоб он беспокоился о Купер меньше всех, нет. Они все были его семьёй. Просто она сейчас не пожертвовала бы собой, поняв, что что-то не так. Она не считала себя неправой, потому что защищала свою любовь. Не стала бы рисковать, как поступил бы Оуэн, чувствовавший свою вину, или Янто, который не мог остаться в стороне, когда Джек бы мучительно умирал. А что так и будет, Харкнесс не сомневался. Нет, только не Янто. Подвергать его опасности, даже самой минимальной, казалось Джеку недопустимым, а тут... Да и Тош со своей нерешительностью и мягким характером не подходила для подобного.       Абаддон убивал одной своей тенью. Боль поселилась в каждом нерве, в каждой клетке, в каждом атоме тела Харкнесса ещё после недавней смерти, от выстрелов в грудь и в голову. Он не был уверен, что сможет и теперь воскреснуть после поединка с этим демоном из Разлома. Но так ли это было важно? Может, это уже конец его полуторасотлетней жизни, его мучениям, пусть он так больше и не встретил Доктора? Джек познал любовь, настоящую любовь, последние несколько месяцев у него был Янто Джонс, верный, добрый, хрупкий, страдающий... Капитан понимал, что если они и дальше останутся вместе — Янто неизбежно умрёт, рано или поздно, а Джек продолжит влачить своё бессмысленное существование, свою "неубиваемую шкурку" дальше. Нет, умереть сейчас, познав радость последней, настоящей любви без горечи потерь — это было бы для Харкнесса лучшим вариантом. Это, по крайней мере, не так больно...       Именно потому он без колебаний отправился на схватку с демоном, а тепло прикосновений Янто, его запах, уже ставший родным, и образ глаз, с которыми по голубизне могло сравниться только небо в самый ясный день, не покидали Джека ни на секунду... Он отдал всего себя Абаддону и умер в сладком предвкушении блаженной тьмы, в которой больше не будет ни страха, ни боли, ни тревог...       Янто Джонс чувствовал себя последним монстром на свете. Он снова предал своего капитана... Предал — и теперь тот лежал, холодный и недвижимый, в белом одеянии, готовый отправиться в криокамеру. Гвен настаивала, что их босс непременно очнётся, и Янто безумно хотел ей верить. Хотел, но сомнение жгло изнутри, не давая спокойно дышать. Каждая прожитая минута убивала надежду, что и так была не очень-то велика...       — Дайте мне немного побыть с ним, — тихо попросил он команду. — Что, если Гвен права? Дайте мне шанс.       Первое, что Джек почувствовал, придя в себя — страшный холод, сковавший его тело. И сразу следом — чьи-то обжигающе-горячие губы на ледяных своих. Он тут же потянулся ответить на поцелуй и какое-то время просто наслаждался ощущением нежного рта, от прикосновения которого исчезали из головы все ужасы, отступали боль и мертвенная холодность. Это был Янто, его милый валлиец — Джек узнал бы его поцелуи всегда и везде. Капитан даже было подумал, что именно этот поцелуй выдернул его из запредельной тьмы. У него не получилось умереть ради Янто, но он смог воскреснуть ради него.       — Спасибо, Янто, — шепнул Харкнесс, не открывая глаз, когда тот всё-таки отстранился.       — Откуда ты знаешь, что это я? — что это, нотки смущения в голосе валлийца? Джек не хотел упускать возможности увидеть своего секретаря смущённым, поэтому поспешно открыл глаза и приподнялся на локтях.       — Ты так прекрасен, мой милый, что я узна́ю тебя всегда и везде. О, гляжу, вы меня уже почти похоронили? Сколько я...       — Три дня.       — Ого. Абаддон здорово меня потрепал. Но до конца извести даже ему не удалось, — в последней фразе промелькнула грусть, и, хотя Джек и улыбался, Янто уловил это. — Ты пришёл вовремя.       — Я... Я не пришёл. Я был здесь, — голос валлийца чуть дрогнул.       — Все три дня?       Джонс кивнул, снова тушуясь под посерьёзневшим взглядом своего босса.       — О, Янто...       Джек, пока ещё немного неуверенно, поднялся и крепко обнял своего валлийца, покрывая лёгкими поцелуями его шею.       — Прости меня, Джек... — сокрушённо прошептал Янто, позволяя капитану делать с собой всё, что тому захочется, тем более что желания совпадали. Да, он виноват, но... Джек воскрес — и это единственное, что имело значение.       — Тебе не за что просить прощения, малыш... Ты не представляешь...       С усилием отстранившись, капитан пристально посмотрел в глаза юноши.       — Когда я воскресаю... Это достаточно мучительно. Иногда это даже больнее, чем умирать, но... Когда рядом ты, мне сразу становится легче. Не знаю почему, но это правда. Это просто магия какая-то. Спасибо тебе за то, что был со мной в этом аду. Поддерживал меня под руку перед Абаддоном. Сидел со мной здесь. Ты замечательный, мой милый.       Они ещё какое-то время целовались, совершенно не обращая внимания, что находятся в морге, и тревожные поцелуи, означающие "ты жив", "ты снова рядом", постепенно перерастали в сладкие, нежные, тягучие, как мёд. "Я хочу стать смертным. Я не смогу пережить тебя, не смогу потерять", — думал Джек.       Валлиец принёс своему капитану одежду, после чего оба поднялись на основной уровень. Джек утешил Гвен, приласкал Тош и устроил акт прощения Оуэну, который плакал, совершенно не стесняясь, в плечо своего бессмертного босса. А затем не удержался и снова поцеловал Янто — у всех на глазах. Джек хотел показать ему, насколько серьёзными он считает их отношения.       И когда услышал то, чего не надеялся услышать уже полторы сотни лет — звук ТАРДИС... То понял: вот его шанс. Его и Янто. И пусть на время придётся покинуть всех, даже своего милого валлийца, оно того стоило. В этом Джек был абсолютно уверен.