Пять кругов ада

      Залитая мягким золотистым свечением консольная комната ТАРДИС плыла перед глазами, грудь ходила ходуном, и экстремальный полёт в пространстве и времени впервые вызывал не восторг, а тошноту. Джек Харкнесс сидел на коленях около одного из кресел, опираясь на колени сидевшего в кресле Доктора. Капитана душили слёзы, и он был на грани истерики. Доктор обеспокоенно всматривался в лицо старого друга, который в любой ситуации умел быть бодрым, весёлым и отпускающим пошлые шутки. Впервые таймлорд видел его сломленным.       — Джек...       — А вдруг они не вернулись? Вдруг я вернусь — а их никого нет?       — Этого года никогда не было, Джек. Успокойся. Ничего из того, что ты видел, никогда не происходило.       — Со мной — происходило. Сплошная боль... У меня до сих пор болит каждая клетка...       Доктор не знал, что на это ответить, поэтому просто сочувственно смотрел на тяжело дышавшего капитана. Кажется, тот плакал.       — Значит, ты обещаешь, что все они живы?       — Да, — твёрдо ответил галлифреец. Марта, обнимавшаяся с семьёй, не слышала их негромкого разговора и с подозрением поглядывала на них. — Сосредоточься на том, что помогло тебе не свихнуться в плену у Мастера, Джек. Думай об этом, пока не придёшь в себя, слышишь?       Джек поднял лицо и улыбнулся. Это была не его обычная скабрезно-иронично-самодовольная ухмылка; Доктор никогда раньше не видел у капитана такого выражения лица — улыбки, слабой, трогательной и какой-то очень личной. Доктор кивнул ему и с тревогой спросил:       — Может, дать тебе немного времени прийти в себя?       — Нет! — неожиданно пылко отозвался Харкнесс. — Отвези меня к ним как можно скорее. Я хочу видеть их.       "Они" — это, конечно, была команда Торчвуда-3, мысли о которой не раз сохраняли рассудок капитану в самых страшных пытках. Он окончательно сломался после того, как узнал, что все они погибли от ножей и шипов токлафанов. Джек был сломлен, и ему срочно нужно было увидеть их всех, чтобы убедиться, что план Доктора сработал, что время действительно повернулось вспять и все они живы. Особенно... Впрочем, сейчас не время думать об этом.       — Я не могу приземлиться в том временном промежутке, в котором мы с тобой встретились, — раздосадованно сообщил таймлорд, когда они проводили семью Марты. — Слишком много временны́х аномалий. ТАРДИС это не нравится. Придётся высаживаться на несколько месяцев вперёд...       Джек грустно вздохнул. Сейчас ему было практически всё равно, лишь бы приземлиться хоть когда-нибудь.       На площади Роальда Даля было шумно и людно, сияло яркое солнце, шелестел залив, шумела вода в водонапорной башне, и над всей этой суетой возвышался невозмутимо горб Миллениум-центра. Сердце Джека сжалось от созерцания такого родного, такого знакомого ландшафта. Он торопливо попрощался с Доктором и с Мартой и быстрым шагом направился в сторону Хаба.       В Хабе было пусто: судя по всему, команда отправилась на поимку очередного пришельца. Джек использовал эту передышку, чтобы хоть немного успокоиться и унять дрожь в ногах. Несмотря на бессмертие, его тело затопляла невыразимая, тяжкая усталость, а душу наполняли мучительные боль и тоска. В Хабе пахло кофе, попискивали-пощёлкивали работающие приборы... На экране компьютера Тош светилась какая-то яркая точка — скорее всего, пришелец, за которым погналась команда. Надо сказать, он перемещался довольно резво. Джек хотел подождать их здесь, но вскоре боль и жажда увидеть родных людей превозмогли его всепоглощающую опустошённость, поэтому капитан встал, натянул свою фирменную улыбку и выбрался наружу.       Уже стемнело, когда он по координатам пришельца нагнал команду и застрелил распоясавшегося блоуфиш. Джек пытался сохранить спокойствие, не обращая внимания на бешеное сердцебиение: они... Они... Гвен, Тош, Оуэн... Янто... Легче не стало. Капитан продолжал ослепительно улыбаться из последних сил, сжимая револьвер, чтобы унять дрожь в руках.       Вместе они добрались до Хаба. Гвен накричала на Джека: "Ты бросил нас!" — а Харкнесс молчал, удерживая внутри остатки спокойствия. "Если бы вы знали, что я пережил... Если бы понимали, что старался вернуться как можно раньше..." — горько думал он, оглядывая членов своей команды. На их лицах было одинаковое недоверие вкупе с холодной неприязнью. И это было хуже всех пыток Мастера вместе взятых.       Впрочем, выяснение отношений затягивать не стали. Джек официально восстановил себя в роли босса и до конца дня слонялся по Хабу с потерянным видом, пока сотрудники Торчвуда продолжали делать каждый свою работу, и невольно вздрагивал каждый раз, когда кто-то заговаривал после длительной паузы или со звоном падали инструменты Оуэна о кафель медотсека. Устав маяться от безделья, Джек спустился в архив, где обнаружил своего Янто, погружённого в бумаги.       — Сэр? — Джонс обернулся на стук двери и шаги капитана. Не давая валлийцу больше вымолвить ни слова, Джек вытянул его из кресла, прижал к себе и поцеловал, глубоко и отчаянно. Услышать от Янто гневную отповедь было сейчас выше его сил. Джек повалился спиной на диван, стоявший в архиве, и заставил Янто лечь сверху, не прекращая целовать его.       Янто напрягся и уже был готов сопротивляться. Зачем всё это? Джонс был уверен, что он больше не нужен Джеку, ведь тот по возвращении продолжал сторониться команды. Но Харкнесс, прервав поцелуй, не предпринял даже попытки перейти к чему-то бо́льшему, и валлиец решил, что полежать на горячей груди капитана вполне можно. Он скучал. Он так скучал по этому запаху, по теплу его тела, которое чувствовалось через ткань рубашки, по вкусу губ...       — Янто... Я так рад, рад вернуться, — абсолютно искренне прошептал Джек, уткнувшись губами в черноволосую макушку. — Боже мой...       — Ты снова уйдёшь?       Янто думал, что вопрос застанет Джека врасплох, заставит выкручиваться, но не тут-то было.       — Нет! — быстро сказал капитан, даже чересчур поспешно. Джонс приподнялся и заглянул в лицо Харкнесса. — Я уходил... Мне надо было кое-что выяснить, срочно. Я уходил не для того, чтобы путешествовать, я всего лишь хотел узнать, как мне избавиться от бессмертия.       Валлиец не прокомментировал сказанного, но недоумённый взгляд говорил сам за себя.       — Сначала моё бессмертие меня восхищало. Затем забавляло, потом надоело, а потом... Я внезапно понял, что это больно. Из жизни уходят дорогие мне люди — а я продолжаю жить и смотреть, как все умирают. Но и с этим можно было мириться, пока... Пока, год с небольшим назад, я не осознал, что снова хочу стать смертным, как никогда раньше.       — Почему? — наконец обрёл дар речи Джонс. Джек посмотрел в его глаза таким пронзительным взглядом, что Янто стало не по себе. Он никогда не видел капитана таким открытым и уязвимым.       — Я... Я влюбился. Нет, я любил и раньше, но... Это что-то совершенно другое. Это похоже на наркотическую зависимость. И я мечтал бы провести с этим человеком остаток всей жизни и умереть со спокойной совестью, а не жить дальше, потеряв его. Единственное, в чём я не уверен, так это в том, что мои чувства взаимны.       В ответ на эту исповедь Янто чуть нахмурился, а через мгновение выпутался из джековых объятий и встал с дивана, оправляя пиджак.       — Взаимны, — сухо сказал валлиец.       — Серьёзно? — восхищённо выдохнул Джек, не отрывая взгляда от Янто.       — Конечно. Или ты не замечал, как она на тебя смотрит? Да она весь мир готова за тебя отдать, только свистни...       — Кто она?..       Харкнесс был обескуражен. Он ожидал какой угодно реакции: смущения, обиды, злости, но только не такого отстранённо-деловитого тона.       — Гвен Купер. Ты же о ней говоришь. Что ты влюбился и так далее. Я очень рад за вас двоих, — и Джонс направился к выходу из архива. Чего он не предвидел, так это того, что Джек может перемещаться с такой невероятной скоростью. Секунду назад он ещё лежал на диване, и вот — уже поймал валлийца за руку около двери, развернул на себя и прижался к его губам жадным поцелуем.       — Глупый... Родной... — неистово шептал капитан прямо в поцелуй. — Неужели не понимаешь — это ты, ты, и никто больше... И никогда не было иначе...       Янто невольно поддался этим отчаянным ласкам, позволяя целовать себя до помутнения рассудка. Когда они, задыхаясь, оторвались друг от друга, валлиец с укором произнёс:       — Но ты не всегда со мной откровенен, Джек, чтобы я мог верить тебе.       — Я буду, мой малыш, обещаю. Я буду, — Харкнесс водил большим пальцем по щеке своего Джонса, очерчивал контур лица, касался губ извиняющеся, просяще.       — Ты мог бы начать прямо сейчас.       Джек застыл на мгновение, вглядываясь в любимое лицо напротив (Янто уловил какую-то тень, мелькнувшую в голубых глазах), а потом решительно повёл их обратно к дивану. Он снова лёг и, дождавшись, когда Янто окажется рядом, свернулся клубочком под боком валлийца, позволяя себя обнять. Капитан зажмурился и уткнулся носом в рубашку Джонса, так маняще пахнущую кофе.       — Доктор сказал, что моё бессмертие не исправить, — глухо пробормотал Джек. — Янто, я так... Устал. Я устал, и только рядом с тобой я по-настоящему отдыхаю.       Капитан замолчал, и Янто не сразу осознал, что Джек дрожит. Его вечно самоуверенный босс жмётся к своему секретарю, словно замёрзший котёнок, дрожит и... плачет? От этой мысли Джонс совершенно смутился, не зная, как себя вести с этим новым Джеком.       — На Земле происходили ужасные вещи, — продолжил Харкнесс нетвёрдым голосом. — Доктор всё исправил, так что для большинства всего этого никогда не было. Но те из нас, кто был в эпицентре временно́й бури... Мы всё помним. Я был в плену, меня пытали и убивали ради забавы... Вы все тоже погибли... Ты погиб, Янто, и всё, о чём я мог думать в тот год, это о том, что, когда всё это закончится, я вернусь к тебе. К тебе. Но из-за всех этих временны́х парадоксов мы не смогли приземлиться раньше, чем сегодня.       Валлиец обозвал себя бесчувственным болваном. Как он мог сделать столь поспешные выводы? "Пытали и убивали ради забавы... В тот год..."       — Тебя пытали целый год?! — срывающимся шёпотом переспросил Янто. Вместо ответа Джек только крепче прижался к любимому всем телом, цепляясь за так необходимого ему человека, купаясь в его тепле и запахе тела, отдаваясь без остатка нежным рукам, которые обнимали его. Здесь, с ним, капитан чувствовал себя в безопасности. Он наконец-то осознал, что вернулся домой.