***
Кофе был чересчур горьким. От него неприятно щипало дёсны и вязало язык. Очередной глоток оцарапал горло. Кили поморщился и закашлялся. — Пожалуйста, осторожней, — обеспокоенно проговорила Тауриэль, помешивая ложечкой сахар в своей чашке. — Ничего, — пробормотал молодой человек и с мрачным удовлетворением вдохнул горький, едкий дым сигареты. Они сидели за столиком первого попавшегося по дороге бара, где пойло было дешёвым и разбавленным, а атмосфера напоминала собой салуны старых вестернов. Всё помещение было окутано прогорклым дымом, бацала низкосортное техно, да и народ сидел своеобразный. В основном работяги, желающие скоротать одинокий вечерок за стаканчиком выпивки, но ещё и настроенные на любое побоище, если только кто-то даст повод. Они кутили, курили сомнительные сигареты, в которых и настоящего табака-то в помине не было, гоготали над пошлыми шуточками товарищей и беспрестанно заливали в себя алкоголь, весёлые и агрессивные. Но Тауриэль не было страшно, пока она была рядом с Кили. Он вселял в неё гораздо больше уверенности, чем любой другой мужчина на этой планете. — Тебе надо отвлечься, — произнесла она, отложив, наконец, ложечку. — Я этим сейчас и занимаюсь, а ты понимаешь это по-другому? — Кили был слегка раздражён, но не ею, просто был таким уже на протяжении нескольких дней, и ничего не мог с собой поделать. Тауриэль печально вздохнула, отпивая кофе и тоже морщась от его горечи. — Возьми отпуск, съезди куда-нибудь. Лучше с хорошей компанией. Тебе надо сменить обстановку. Кили и на это ядовито усмехнулся. Стряхнул пепел с сигареты прямо себе в чашку и покачал головой. — Предлагаешь поехать веселиться, пока он там.. в таком положении? Да ты олицетворение справедливости, Тау. Хотя тебе ведь он никогда не нравился, да? — он поднял взгляд от столешницы и внимательно посмотрел на девушку. — А я знаю, что он там мучается, и мне действительно страшно, что он просто возьмёт да вскроет себе вены от безвыходности. И тогда знаешь что? Я подложу бомбу под двери этого притона и разнесу его к чертям. Со всеми этими тварями, что его содержат и туда ходят. — Ты и сам ходил, — растерянно произнесла Тауриэль, уже физически ощущая боль в сердце. — Угу. Меня тоже взорвать надо. — Что ты несёшь? — нахмурилась девушка, тревожно глядя на него. Кили вздохнул, потянулся и коснулся пальцами её щеки, чтобы она перестала так смотреть на него и улыбнулась. — Спасибо, Тау, что ты со мной. Знаешь, меня даже Фили стал избегать, и я его понимаю, я стал неуравновешенным и ненормальным. Только ты меня и терпишь. Тауриэль улыбнулась. Немного печально, но очень тепло. — Я знаю, что ты такой от сильных переживаний. И.. мне действительно страшно за тебя. Веришь или нет, но, как бы он мне не нравился, я хочу, чтобы он вернулся.., — она опустила взгляд в свою чашку, где поблескивал тёмный, ещё неостывший напиток. — Ведь тогда вернёшься прежний ты. Кили машинально кивнул, кинув догоревшую сигарету в испорченный кофе, и девушка продолжила: — И если я хоть чем-нибудь могу помочь, пожалуйста, обращайся, я всё сделаю ради тебя. — Ты настоящий друг, Тау. Спасибо, — постарался улыбнуться молодой человек, но улыбка вышла немного кислой. — Я бы ни за что не стал впутывать тебя в такие дела. Ты слишком хорошая. — Как и ты ради него идёшь на всё, так и я готова на всё ради тебя. Улыбка на лице Кили окончательно прокисла, превратив губы в искривлённую полоску. — Ты что-то пытаешься мне сказать, или что? Тауриэль заговорила взволнованно и торопливо, чуть сбивчиво из-за душивших её эмоций: — Я хочу сказать, что люблю тебя, Кили. Рассматривала тебя в качестве того, с кем можно связать свою судьбу,.. пока не услышала о твоей любви.. к нему. Даже представить не могла, что такого, как ты, заинтересует другой парень. Всегда думала, что больше всех тебе подхожу я. Господи, как же мне больно до сих пор. Кили смотрел на неё широко распахнутыми от удивления, невероятно красивыми сейчас, тёмными, чуть раскосыми глазами. Он был шокирован. Не ожидал, не предполагал, думал об этом ни разу. Относился к ней, как к хорошему другу сам, и думал, что и она к нему также относится. — Тау.. — Я знаю, — перебила она его, отводя глаза, — что после нашего разговора я навсегда тебя потеряю, ты отдалишься от меня, перестанешь мне звонить, я знаю. Но я не могу и дальше притворяться перед тобой, будто мои чувства к тебе не глубже дружеских. И Трандуил мне не просто не нравится, а я ревную. Очень сильно. Прости меня.. Похлопав себя по карманам и достав сигаретную пачку, молодой человек обнаружил, что она пуста — он выкурил уже всё. Как-то печально взглянул себе в чашку, где в кофе плавала докуренная сигарета, и закусил внутреннюю сторону щеки, мысленно проклиная себя. Когда его взгляд вновь вернулся к Тауриэль, то был ещё более мрачным, чем до этого признания. Концентрация удручённости. — Нет, это ты меня прости. За то, что не понял этого. Я был так занят собой и своими чувствами, что не мог даже подумать о чём-то таком. Всё это время я только и делал, что обсуждал с тобой свою любовь, был слепым и глухим к кому-то другому. Ты можешь мне врезать. — Что? — девушка выглядела удивлённой. — Да. Я не обижусь, если ты мне хорошенько врежешь. Я же заслужил. Нахмурившись, Тауриэль покачала головой. — Я не стану этого делать, — отозвалась ворчливо. — А мне стало легче после того, как я сказала тебе. Как будто от груза внутреннего освободилась, представляешь? — на лице появилась лёгкая улыбка. — Представляю, — кивнул Кили, забирая у неё чашку с кофе, чтобы сделать глоток. — И.. Где-то в том конце зала раздался шум, гвалт, и какой-то мужчина отлетел в угол. Повалились стулья. Кто-то громко захохотал, кто-то рыкнул. — Пойдём, а? Не хочу больше участвовать в драках, а особенно тех, которые меня не касаются, — предложил Кили, вне зависимости от ответа уже поднимаясь со своего места. — Да, идём, — согласилась Тауриэль, хватая со стола свои перчатки, и то и дело оборачиваясь на побоище, разворачивающееся сзади.***
Смауг раскрыл дверь зелёной комнаты с пинка. Она жалобно скрипнула, но крепкие петли выдержали, а посетитель увидел Лесную Фею, распахнутыми глазами смотревшую на него. Мерзкая, блядская тварь. Её удивление было недолгим, сменившись на лёгкую, искусственную улыбку. С ней она была похожа на неживую куклу, красивую, но пустую. — Смауг, — улыбка стала более осмысленной, — проходите. Тот перешагнул порог и твёрдым шагом направился вглубь комнаты, обходя Лесную Фею слева. Он был подобранным, подрагивал от напряжения в мышцах, как готовый к смертельному броску дикий зверь. И взгляд испепелял всё вокруг. Он обернулся и уставился на Фею своими тусклыми глазами. — Азог мне сказал кое-что.. О твоих посетителях.. О том, кто приходил к тебе. Так что я не потрахаться к тебе пришёл, — он впервые заметил, что у неё глаза были очень тёмными. Линзы не вставила? Вероятно. И зрачки были очень широкими, неестественно широкими. Взгляд она не задерживала ни на чём долго, секунда — и тут же отводила глаза. Да ещё и эта неживая улыбка. — А ну иди сюда, — Смауг дёрнул её на себя за предплечье, всматриваясь внимательнее в её лицо. — Ты что, нанюхалась, дура?.. Хотя впрочем.., — он отпустил её, резко убрав руки, словно касаться было неприятно. — Ты должна подтвердить. Торин Дубощит действительно был у тебя? — в голосе зазвенело плохо скрываемое раздражение. — Был, — подтвердила она, неведомо зачем растягивая гласные, соскальзывая взглядом с его лица на плечи, грудь, всё ниже. Ему показалось, что она издевается над ним. Эта тварь безмозглая со всем своим нахальством издевается над ним. Знает, что он, Смауг, побывал под Торином? Что она знает? Сильный тычок в плечо заставил её на мгновение потерять равновесие, но она удержалась на ногах, и глаза удивлённо захлопали. — Вы трахались?! — Что? — Трахались вы или нет, отвечай?! — Смауг взмахнул рукой и отвесил ей такую звонкую пощёчину, что в её голове загудело. Это внезапно стало важным. Едва он услышал это от Азога, как в глубине души всё взвыло от злобы. Поганая ревность принялась драть сердце крепкими, острыми когтями. И Смауг понял, что убьёт любого, кто захочет хоть на метр приблизиться к Торину с интимными намерениями. Он один должен быть с ним. Он сам будет тем, кто трахнет его. В конце концов, надо было взять реванш за то, что в прошлый раз оказался под ним, и это будет справедливо. А тут какая-то Лесная Фея, дрянная, тупая шлюха, у которой побывал Торин. Не просто же посмотреть на неё он приходил сюда в самом деле! — Нет, мы не.. Рука сомкнулась на горле, и Смауг хорошенько тряханул её, отчего голова ударилась о стену. — Не ври мне, сука! — глаза его отливали жёлтым, горели такой неуёмной злобой, но она лишь бегала по его лицу тупым взглядом. — Так ты действительно нанюхалась, чёртова наркоманка! Слышишь меня?! — вторая рука тоже отвесила пощёчину, но уже по другой щеке, что так же немедленно вспыхнула болью и жгучим теплом. Лесная Фея попыталась коснуться горящего болью места холодной ладонью, но ей не дали, ещё сильнее сдавив горло, отчего мир перед глазами поплыл. — Мы просто говорили.., — сипло произнесла она. Злобно скривившись, думая, что всё это бессовестная ложь нанюхавшейся бляди, Смауг принялся долбить её головой о стену, желая, чтобы мозги растеклись и размазались по стене. Он ненавидел её, впервые так сильно ненавидел, что готов был убить. — Врёшь мне! Ты побывала в постели у всех из их семьи, я знаю это! Тварь! — неистово орал он, не прекращая. — Проклятая, жалкая шалава! Вспышка. Такая яркая вспышка среди беспросветной темноты, что это сбило Трандуила с толку. Слова, сказанные этим самым голосом когда-то ранее, а теперь высвободившиеся из плена забвения и вплетавшиеся в воспоминания: — Прямо сейчас пойдёшь и совратишь Дубощита. Поняла?! Я даю тебе самый последний шанс. А не совратишь, меня больше не увидишь. Я к тебе не подойду, хоть что делай, тварь. И это словно толкнуло первую костяшку в длинной ленте поставленных друг за другом бело-черных прямоугольников домино. Только вместо прямоугольников обрывки воспоминаний, проявляющихся одно за другим. Сознание постепенно покидало, но на его место приходили воссозданные фрагменты прошлой жизни. Их было так много, слишком много, чтобы вот так сразу сложить картину своей истории, но постепенно всё вставало на свои места. — Говори правду, или я тебя убью!!! Говори! — Ты же. ты же сам хотел этого! — остатки сил были брошены на то, чтобы попытаться оттолкнуть Смауга, но этого было слишком мало. — Ты сам настаивал на то, чтобы, — Лесная Фея почувствовала, что рука его разжалась, и вернулся приток воздуха к лёгким, — чтобы я соблазнил его. — Да, — эти слова более-менее привели Смауга в чувства. — Я хотел этого когда-то, а сейчас я хочу, чтобы ты сдохла! Воспоминания, потоком ворвавшись в сознание, уже сводили с ума. Вся прошлая жизнь, пустая, гнилая, нелепая, всего-навсего из-за одного человека, который этого совершенно не заслуживал, обнажилась сейчас, заставив содрогаться. Лесная Фея осела по стене на пол и обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь. Это было вовсе не потому, что Смауг сейчас травмировал её, эта травма была гораздо глубже и старше. Пока был центром вселенной, пока был главным и самым нужным человеком. Лучше бы совсем не вспоминать этого, но.. Будто наяву проявилось ощущение счастья от воспоминания, которое наполняло, когда Трандуила взяли официантом в один из самых лучших ресторанов после изнурительного обучения и жесточайшего отбора. Ощущение неимоверной усталости в тот самый важный день, когда он впервые увидел Смауга в обществе какой-то красотки с длинной светлой копной волос. Тогда он, отработав две смены подряд, чувствовал себя едва ли лучше нежити и, наливая вино в бокал, пролил на белоснежную скатерть. Ему думалось, что его уволят тотчас же, но Смауг, очевидно пребывающий тогда в хорошем расположении духа, сам замял конфликтную ситуацию и даже замолвил слово за неуклюжего официанта перед управляющим с просьбой не увольнять его. Позже выяснилось, что Смауг вовсе не рыцарь в сверкающих доспехах и почти никогда не бывает в хорошем настроении, однако уже было поздно: Трандуил тогда помимо своей воли возвёл его в ранг важных людей. Наблюдать за ним всякий раз, когда он приходил ужинать, и чаще всего его спутницами были такие же светловолосые девицы, которые мало отличались между собой. Подглядывать издалека, из-за дверей, ведущих на кухню. Каждый раз.. Это было похоже на помешательство и одержимость. Как будто что-то магнитом тянуло к этому человеку, и что происходило с сердцем, которое учащало пульс в три раза, стоило тому появиться на горизонте. Проблема была в том, что Смауг Трандуила не замечал. Он проводил время с девицами или какими-нибудь партнёрами в деловых костюмах, после чего уезжал из ресторана. И Трандуилу оставалось ждать его следующего посещения, чтобы наблюдать снова. Однажды управляющий заметил его взгляды на постоянного посетителя и высказал всё, что думает об этом. «Этот влиятельный человек не обременён никакими связями и проводит время в клубе в западной части», — сказал он, после чего посоветовал даже не думать, что подобный сорт людей может взглянуть на какого-то официанта, а если Трандуил вздумает подкатывать к посетителю, то вылетит с работы, как пробка, в ту же секунду — ресторан своей репутацией очень дорожил. И он в первый же свой выходной вечер отправился в тот самый клуб. Конечно, его туда не пустили, сразу указав, где его место. Сюда имели доступ только приличные люди соответствующего круга, но не кто попало. Но и тогда он не сдался, а пришёл устраиваться на работу, ведь в клубах тоже наверняка нужны были официанты… Оказалось, что нет. А вот шлюх как раз набирали, но владелец клуба, который сразу поверг Трандуила в ужас своим видом, заявил, что парни вообще не нужны. Их и было не так много, а новые не требовались, но Трандуил так долго умолял его, что тот с утомлённым рыком согласился взять его на испытательный срок. По наивности своей Трандуил думал, что ему не придётся спать с кем придётся, а таким образом он просто получит пропускной билет в клуб для того, чтобы заиметь шанс познакомиться со Смаугом. Но просчитался везде — Смауг только посмеялся над его неумелым кокетством в тот же вечер и сказал, что не приблизится к нему до тех пор, пока цвет глаз его не станет ему угодным, да и в целом оказалось, что вкус у него совсем иной. Что-то всё-таки происходило настолько странное, что Трандуил был готов на всё, лишь бы оказаться в объятиях Смауга. Любовь это была или что другое, но ради него он мог пойти по краю, прыгнуть в пропасть, измениться, пасть на самое дно. Это было болезненное, безумное чувство, самое сильное, которое он только испытывал когда-либо, и это доводило до умопомрачения. Всего пара дней наблюдений, и Трандуил понял, кого предпочитал Смауг. Лесная Фея родилась буквально за сутки, и в первый же вечер в новом образе Смауг сам подошёл к нему. Сам предложил выпить, сам проявлял знаки внимания, а после позвал в шортрум. Как и везде, в клубе была своя иерархия всех работников, включая проституток. На самом верху были те, кто являлся протеже каких-нибудь влиятельных людей в городе, каких тут ошивалось немало. Если какую-нибудь проститутку выбирал такой человек, становился её постоянным клиентом, то относились к ней тут совсем иначе, нежели к остальным. Её ценник взлетал раза в три, ей выделяли свою личную комнату, которая значилась лишь за ней, и с такими преимуществами ей уже не требовалось обслуживать всех подряд, а, как правило, оставались лишь постоянные клиенты, возвращающиеся раз за разом только к ней. Все остальные пользовались общими комнатами и шортрум, когда требовался перепих на десять минут. Цена их была существенно ниже, клиентов за ночь приходилось обслуживать гораздо больше, так что каждая стремилась соблазнить кого-нибудь позначимее, да так, чтобы стать для него самой лучшей из всех. Конкуренция процветала и здесь буйным цветом. В ту первую ночь Смауг заявил ему прямо в лицо, что при божественной красоте навыки прекрасной Феи оставляют желать лучшего, и что было у Трандуила в голове, раз он принял эти слова за знак. Не Азог, не Смауг, а он сам превратил себя в совершенно другое существо ради сомнительных потрахушек с тем, кто стал для него центром Вселенной. Он сам искалечил себе жизнь, начав совершенствовать себя, как проститутку, и прошёл обучение у самых именитых из них. Была ли это любовь? Скорее всего, нет. Это была болезнь сродни опухоли мозга, которая уничтожала всё человеческое внутри и медленно вела к смерти личности. Это была зависимость, когда становишься заложником и рабом внимания другого человека, без которого жизнь не имела теперь никакого смысла, а всё, что было нужно — это благосклонный взгляд и доброе слово. Трандуил сам привёл себя к такому, и ему не было смысла кого-то в этом винить. Через месяц Смауг объявил Азогу, что Лесная Фея теперь его, и после этого началась совсем другая жизнь. Иное отношение Азога, личная комната, много денег, возможность выбрать себе клиентов, толпы поклонников, дорогие подарки, достижимость того, что требовалось, чтобы поддерживать безупречную внешность, но главное — внимание Смауга, его обещания жить вместе, шанс быть для него кем-то. Трандуил быстро угасал. Смаугу не нравилось это имя, как и та прошлая внешность, зато он сам назвал его Феей, делал комплименты длинным, светлым волосам и клялся, что не видел красивее голубых глаз, чем те, которые получились от особого оттенка линз, которые приходилось заказывать за баснословные деньги. Трандуил умер спустя короткий срок. А вместо него возродилась блистательная Лесная Фея, умеющая всё, начиная от того, как ублажить клиента до того, как заставить его сделать так, как нужно ей. Счастье не приходило, а всё больше разочарование и озлобленность на то, что со Смаугом подобные фокусы проделать не получалось. Лесная Фея становилась рядом с ним послушной, как марионетка, безвольной и сносила от него любые вспышки гнева. Это было похоже на счастье наркомана, когда первоначально ощущаешь невозможный кайф, а затем он всё гаснет, формируясь в стойкую зависимость. Так было и здесь.. Всю свою злость от токсичных отношений Лесная Фея переносила на окружающих людей, и они видели лишь гордую, неприступную, холодную стерву. Ведь в её жизни никого, кроме Смауга фактически не было, и невольно ей стало казаться, что все вокруг так же жестоки и желают принести только боль. Доброта, любовь, преданность, дружба — всё это больше для неё не существовало. До той поры, пока луч света не попал в это царство мрака и лжи… За дверью послышался странный шум. Кто-то пронзительно завизжал, кто-то кричал, что-то грохотало. — Что это? — Смауг обеспокоенно посмотрел на дверной проём, откуда проглядывалась необъяснимая суета людей, которые куда-то бежали, махали кому-то. Он нахмурился, вслушиваясь в обрывки криков, но ничего не мог разобрать. А гвалт и шум не прекращались. Нахмурившись ещё сильнее, он пошёл к выходу, но, едва, высунувшись из-за дверей, шагнул обратно. — Облава, — чуть растерянно обратился он к Лесной Фее, которая, сидя у стены, по-прежнему тяжело дышала, вцепившись в себя пальцами. — На клуб облава. — Полиция не могла, я только вчера обслуживал их главу, — качнула головой та, подтягивая ноги ближе к торсу. — А там не полиция, там люди в специальном обмундировании, — тон голоса Смауга был нервным. Он уже не думал о Торине, а думал только о себе и о том, как сильно может пострадать его репутация, если его поймают в таком месте. — Выведи меня отсюда. — дыхание стало частым и рваным. Он был на грани отчаяния. — Ты оглохла, тварь?! Выведи меня отсюда! — Не собираюсь, — Лесная Фея отвернулась в сторону и смотреть на Смауга не желала. Он был жалким и неприятным в этот момент. — Тогда и садись сама за решётку, а я пошёл отсюда, — процедил сквозь зубы тот и вновь осторожно выглянул в проём. Через несколько секунд он исчез в нём, а Лесная Фея облегчённо вздохнула.***
Помимо охранников, которых разбросало в разные стороны, и отдыхающих, с ужасом уставившихся на происшедшее, первым тех людей в чёрных масках с прорезями для глаз заметил Больг. Загрохотала мебель от их действий, когда они, грубо что-то крича, ворвались в помещение. Завопили посетители, но им приказали не двигаться с места, а быть пойманными здесь и обличёнными во времяпрепровождении в борделе, никому не хотелось. Завизжали проститутки, боящиеся оказаться на нарах. Смолкла музыка, обострившая в образовавшейся тишине отчаянные крики. И начался хаос. Больг не знал, что делать. Только потом, когда он очнулся от морока непонимания, решил бежать к отцу, чтобы обо всём ему доложить. Тот наверняка сейчас забавляется с кем-нибудь в своём кабинете, и ни о чём не догадывается. Почесал свою репу, посмотрел по сторонам ещё раз. Этих секунд хватило для того, чтобы его опередила часть оперативников, бросившихся к служебному входу с автоматами. Больг побежал за ними, роняя из руки стакан с лимонадом. Если отец рассердится на него за то, что он не смог предупредить его, то снова что-нибудь сломает. В прошлый раз пострадали рёбра, в позапрошлый — левая рука, а в предыдущие разы — он уже не помнил, что именно. Люди в чёрных масках бежали быстро, но тихо, без криков и вообще без каких-либо разговоров, только сбивали с петель каждую из дверей, и за каждой находили что-то интересное. Замерев у последней двери, они уже приготовились было раскрыть её пинком одного из приготовившихся, но в этот момент подлетел Больг, истошно зарычав что-то нечленораздельное. Пришлось отвлечься на него, чтобы связать и уткнуть лицом в пол, но и после этого он не переставал рычать, а пустой коридор гулко разносил эти звуки. Медлить было нельзя. Дверь распахнулась, ударившись о стену, скрипнула и открыла взгляду кабинет хозяина клуба. Где-то внутри кабинета взвизгнула женщина, и послышались отборные маты мужским голосом. Азог сопротивлялся. Сначала пальнул в первого попавшегося человека в маске, целясь в голову. Пуля пронеслась рядом с оперативником и воткнулась в стену, сплющившись. Главный кричал, призывая сложить оружие и сдаться, но хозяин клуба всё проигнорировал и ответил всё теми же отборными матами. Кричал им рыком, чтобы они убирались, что он расквитается с теми, кто подставил его. Ощущал себя загнанным в ловушку зверем. Его неприкосновенный бизнес и его собственная жизнь на свободе подверглись серьёзной опасности, так что хладнокровие грозило покинуть его, превратив обычную жестокость в ярую агрессию. Прошло достаточное количество времени, прежде чем его удалось схватить, и при том были ранены двое оперативников, а ещё одному он сломал нос, когда его вязали. Ещё несколько минут заняло выковыривание из-под стола проститутки, где она спряталась, и которая отчаянно брыкалась, беспрестанно визжала и молотила кулаками направо и налево. Операция шла к завершению. На смену группе захвата должны были прийти люди из следственного комитета, а также сам комиссар. Когда Азога вывели из кабинета, он увидел, как ведут его сына со сцепленными сзади руками, и его чуть не вывернуло от тупого выражения рожи этого дебила. Ни на секунду его сердце не дрогнуло от того, что и сын может предстать перед законом — судьба отпрыска сейчас вообще не волновала его. Но он видел разломанную мебель своего заведения, разлитое на полу спиртное и блевотину там же, видел некоторых беснующихся, а некоторых напуганных до смерти клиентов, по ногам которых вот-вот потечёт моча, видел проституток, усаженных в ряд прямо на полу у барной стойки ревущих в голос и размазывающих по лицу косметику, видел разбросанные коробки вокруг, видел понурых барменов и официантов, хрустело стекло под ногами, стихла музыка, не вертелись на сцене танцовщицы. Скорбные лица с глазами полными слёз, потёками туши на щеках. Грузная тишина и полутьма были наполнены плачем, страхом и горестью в месте, где столько лет царило безудержное веселье, счастливое удовлетворение. Азог ненавидел это место всей душой, но то, что он видел сейчас, означало крах его империи, которую он создал своими руками и ногами, кровью и потом. Это означало и его собственный крах, если только он не сумеет запугать всех и вся. Угрюмым взглядом он скользил по стенам своего клуба и чувствовал что-то вроде досады. — Азог! — кричали ему вслед проститутки, как к последней надежде на то, что он всё изменит, и тянули к нему руки. — Азо-оог! Но теперь он ничего не мог поделать. Возможно, что потом, но не сейчас. Проскользив взглядом своих почти бесцветных глаз по коридору, что вёл на выход, он понял, что это конец. Всё заклокотало внутри, сжалось, а затем он увидел ЕГО. — Дубощи-иит, — прошипел он почти по-змеиному. — Дубощит, так это твоих рук дело! Торин смотрел на него спокойно и почему-то безо всякого торжества. — Я же просил по-хорошему отдать мне Лесную Фею, — произнёс он, скрещивая руки перед собой. — Но, видимо, ты не понял, с кем связался. Злобная усмешка пересекла и без того страшное лицо хозяина клуба, прежде, чем он высказался: — Ты ответишь за всё, мразь. Обещаю тебе, ты за всё мне ответишь, — вновь прошипел он, но человек, что вёл его, подтолкнул вперёд, чтобы тот шевелил ногами. — Буду ждать, если, конечно, тебе не дадут пожизненное за всё, что ты наделал, — всё также безмятежно отозвался Торин, прослеживая за ним глазами. Изнутри помещения вынырнул человек, помахав ему рукой. — Идём, собрал всех проституток в одном месте, выбирай, какая из них твоя! — крикнул он. — Моя, — усмехнулся Торин. — Как же..