Тёмные времена и как их преодолеть

Тина без всякого аппетита дожёвывает булочку. Банти готовит неплохо, но до Куинни ей далеко. Тина пытается поменьше обращать внимания на такие вещи, но мысли о сестре настырно лезут в голову, и любая мелочь, даже не связанная с ней, всё равно оборачивается непрошенными воспоминаниями. Недавно Ньюту наконец-то удалось выяснить, где Гриндевальд скрывает Куинни, но между «выяснить» и «вызволить» есть огромная разница. Тине привычно быть человеком действия, не сидеть без дела, когда речь идёт о спасении человеческих жизней, а тем более теперь, когда в беде сестра. Только Гриндевальд — не тот волшебник, с которым сработают обычные методы мракоборцев. Тина устало трёт виски, снова и снова перебирая в уме планы по освобождению Куинни. Создаётся впечатление, будто она бьётся лбом об непроходимую стену: любые идеи кажутся ей совершенно несостоятельными, ведь стоит допустить хоть малейшую ошибку, и Куинни может… Об этом Тина не смеет даже подумать. — Позволишь? — осторожно стучится Ньют. — Я принёс тебе чай. Если честно, я не мастер его заваривать, но такой всегда делала мама — говорила, что он поднимает настроение. Она никогда бы не поверила, что Ньют может так трогательно заботиться о ком-то, кроме своих питомцев, и ей сразу, в одно мгновение, становится легче. — Очень вкусно, спасибо, — благодарит она, стараясь вложить в эти простые слова всё то тепло, которое сама ощущает, когда он рядом. — Да? — оживлённо переспрашивает Ньют и тут же тушуется. — Мне просто показалось, что ты… То есть, я не умею читать мысли, конечно, но у тебя очень грустный вид, и я… Пожалуйста, не грусти, Тина! Закончив свою сбивчивую речь, он чуть боязливо и вместе с тем нежно смотрит на неё. Тине становится стыдно, что это Ньют её утешает, а не она его. — Это я должна тебе говорить. В моём случае ещё можно всё исправить, а Лету уже не вернуть… — Я должен переживать сильнее, чем ты? — с присущей ему непосредственностью уточняет Ньют, и Тина озадаченно замолкает. — Мне кажется, наоборот. Ведь мне остаётся только горевать об утрате, а на тебе всё ещё лежит огромная ответственность. С ним это иногда случается: вместо запутанных, оборванных фраз вдруг выходят слишком хлёсткие и честные. Он уже жалеет о том, что вообще открыл рот, но Тина глядит без тени обиды, только слегка удивлённо. Она вдруг осознаёт, что в его словах есть немалая доля истины. — Что ж, порой в мудрых изречениях вы можете дать фору Дамблдору, мистер Скамандер. Конечно, сейчас она называет его по фамилии в шутку, но Ньют всё равно болезненно морщится. — Пожалуйста, не надо снова, — просит он, и уголки её губ сами собой приподнимаются в улыбке. Нельзя не признать — каким-то образом Ньют отлично справился с тем, чтобы поднять ей настроение. А день спустя Тина случайно слышит то, что поднятию настроения совсем не способствует. — Вы — добрая душа, мистер Скамандер, — Тина замирает у двери на кухню, поняв, что там есть не только Ньют, но и Банти. — Просто не очень-то разбираетесь во всяких таких вещах… — Каких «таких»? — доносится голос Ньюта. — Да ведь мисс Голдштейн — незамужняя леди, — растолковывает Банти. — А живёт с вами в одном доме. Мало ли, какие могут пойти толки… Тина беззвучно ахает и отступает назад. Ей и неловко, и неприятно, и внутри сразу поднимается протест. Вот Нагини, например, тоже «незамужняя леди», но почему-то о ней Банти не переживает. Тина хмурится, зная, что теперь отделаться от сомнений будет сложно: ведь отчасти Банти всё-таки права. Тем временем Ньют, который совсем не хочет обсуждать со своей помощницей вопрос о пребывании здесь мисс Голдштейн, спешит покинуть кухню и сталкивается с Тиной нос к носу. Они оба смущённо переминаются с ноги на ногу. Слишком очевидно, что Тина всё слышала. — Я могу уехать, если ты хочешь, — торопливо говорит она. — Сниму гостиницу неподалёку. — Ни в коем случае! — вырывается у него с такой горячностью, что Тина незамедлительно краснеет. — То есть… Если ты считаешь, что это тебя скомпрометирует, то, конечно… — Не считаю, — тут же опровергает она. — Я бы хотела остаться. Ньют осмеливается поднять на неё глаза и робко улыбается. Ему сложно выразить, насколько он рад, что она так сказала, но зато на ум приходит одна идея. — Кстати, я давно думал предложить… Может, тебе будет интересно взглянуть на мою книгу? Я так и не успел её закончить, но намёток много. Только нужно будет спуститься в чемодан, мне там лучше работается, поэтому всё хранится внутри. Тина сразу соглашается. Ей ещё как интересно, и к тому же с чемоданом у неё связаны самые чудесные воспоминания, как бы нелепо это ни звучало. Пока она гостит здесь, ещё не было повода наведаться туда, и теперь, когда Ньют распахивает крышку, сердце начинает биться чаще. Тину охватывает ностальгия по тем временам, когда они только познакомились. И вдруг она видит свою фотографию. Это её портрет, прилагавшийся к статье о том, что она восстановлена в должности мракоборца. Тина на фотографии смотрит уверенно, Тина в настоящей жизни смотрит ошеломлённо. Отследив направление её взгляда, Ньют становится красным до кончиков ушей. У него совсем вылетело из головы, что она непременно наткнётся на своё изображение, если открыть чемодан. — Так что там с книгой? — наконец говорит польщённая Тина. Ей хочется как-то помочь ему преодолеть смущение, хотя она не очень понимает природу настолько преувеличенной застенчивости. Они не обсуждают свои чувства, но ведь и без того ясно, какую сильную привязанность друг к другу они испытывают. Ньют вздрагивает и подаёт ей руку, помогая залезть внутрь. Тина с трепетом обводит глазами открывшуюся перед ней картину: здесь почти всё осталось по-прежнему, хотя без животных чемодан кажется запустевшим. Ньют ведёт её к столу, на котором возвышается кипа исписанных от руки листов. Он принимается рассказывать, про каких зверей уже готовы параграфы, и делится соображениями о том, на какие разделы лучше разбить книгу. Тина слушает очень внимательно — до того момента, пока не замечает на столе ещё одну приоткрытую папку. Здесь уже не записи, а наброски, и она с любопытством тянется к ним. Ньют запоздало замечает её движение и успевает только закусить губу. На Тину опять смотрит Тина — почти такая же, как на фотографии, только нарисованная пастелью. — Получилось плохо, — бормочет Ньют. — По-моему, наоборот, я здесь гораздо красивее, чем на фотографии, — она так широко улыбается, что у неё начинают болеть щёки. — И чем в жизни. — Нет, — еле слышно выдыхает Ньют. — Ты очень красивая, Тина. — И ты тоже. У него такой вид, будто нюхль случайно уронил ему на голову золотой поднос. Ньют никогда не задумывался о своей внешности, однако «красивый» — абсолютно не подходящее ему определение, это точно. Но Тина ведь не будет врать, она никогда не стала бы, это он тоже знает наверняка. Тогда, может, это шутка? Но Тина не смеётся, а только продолжает счастливо улыбаться. И тогда Ньют думает, что если она по какому-то невероятному стечению обстоятельств действительно так считает, то ему всё-таки стоит отважиться и поцеловать её.