Я покрыт шрамами, Которые не всегда видны. Иногда боль становится невыносимой, Но ты здесь, и я не чувствую ничего. If I could Fly — One Direction
Месяц спустя
Люди поспешно брели по городу, стараясь вовремя успеть домой. Город окутала таинственная пелена грядущего праздника, до нового года оставались считанные часы. Чанёль медленно шел по знакомой улице, держал своего омегу за руку и болтал с ним о чем-то совершенно не важном. Снежинка плавно коснулась кончика носа Сехуна и тут же растаяла, оставив после себя лишь призрачное ощущение на коже. — Хорошо так, — выдохнул омега и зарылся носом в шарф посильнее. Все торопились по домам, и никто не обращал внимание на медленно шагающую по улице пару. Им некуда было торопиться, это было их время. Друг с другом. В квартале отсюда, дома, с Чанхи возятся дедушки. Чанёль уверен, что его папа и папа Сехуна сейчас непременно спорят о том, чего же именно хочет ребенок — чтобы его покачали на ручках или чтобы его покормили, ведь он куксится и пищит о чем-то недовольно. И только один Сехун сможет догадаться, что нужно Чанхи одно — упавшая любимая погремушка, на которую никто не обратил внимание. Но Сехун не дома, потому эти сложные решения легли на плечи старшего поколения. Ребенок еще совсем маленький, но уже имеет любимые игрушки, любит определенные колыбельные, которые перед сном ему напевает омега, любит музыку с пластинок, под которые мгновенно успокаивается. Чанхи еще кроха, но у него даже сейчас есть свое неосознанное, но такое твердое и важное мнение. За это время он подрос, набрал в весе, приловчился узнавать среди всех людей, что берут его на руки, своих родных родителей. У Сехуна на руках Чанхи обычно может подолгу лежать без движения, он просто разглядывает своего папу, усиленно пытается о чем-то думать, затаив дыхание. У Чанёля на руках Чанхи зачастую пытается о чем-то говорить на своем собственном, выдуманном языке — он что-то гулит тихо, кряхтит и пытается уцепиться крохотной ручкой за отца. А ручки у Чанхи точная копия рук Чанёля, только уменьшенная раз в десять. Чанёль заметил это, когда малыш первый раз ухватился за него. Такая маленькая ладошка — ее даже не хватило, чтобы полностью сомкнуться на пальце отца. От Чанхи пахло полевой ромашкой, сладко-фруктовым ароматом. Таким простым и таким красивым, и ему это подходило. Порой, когда Сехун подолгу укладывает ребенка, он напевает ему какую-нибудь выдуманную на ходу песню о полевом цветке, и это, как ни странно, всегда успокаивает маленького непоседу. — Как думаешь, Чанхи уже спит? — обеспокоенно спросил Сехун. Чанёль обернулся, чтобы посмотреть на своего омегу, и умиленно улыбнулся, застав округлившиеся в волнении глаза Сехуна. Для него на первое место встала забота о ребенке. Волнение, переживания. Любой каприз был важен. Даже отлучиться Сехун боялся — ведь каждую секунду с малышом происходит что-то новое, это нельзя пропускать. — Он с нашими родителями, Лисенок. Можешь не переживать. — Но они ведь могут не понять, что он хочет. Или что-то пропустить. Вдруг они забыли подержать его после еды, чтобы воздух лишний вышел, и теперь у него болит животик? — стал перечислять взволнованный папа, но Чанёль бережно перехватил его озябшие руки и прижал их к своим губам. — Сехун, это наши родители. Они нас вырастили и прекрасно знают, что такое забота о детях. Будь спокоен. Пару секунд омега еще простоял в неверии, а потом все-таки согласно кивнул. Чанёль поцеловал его ладони, подул на них, чтобы согреть, и повел омегу дальше за собой. Огни ночного города ярко светили по всему пути, витрины, украшенные к празднику, радовали глаз, а счастливые улыбки неизвестных прохожих в самый раз добавляли праздничной атмосферы. Свернув в тихий дворик, где уже никого не было, Чанёль утянул Сехуна за собой к свободной лавочке. Вокруг было тихо. Тихо и спокойно настолько, что вполне можно было бы так и уснуть. Уставшему омеге так уж точно. Теперь его жизнь была устроена не по привычному графику, а по тому ритму, который задаст Чанхи. Стоит ему немного закопошиться во сне — Сехун уже знает, что именно ему нужно, просыпается за считанные секунды и предотвращает маленькую катастрофу для ребенка. Спасает от пробуждения альфу, и вместе с Чанхи, ложась под бок к Чанёлю, засыпает еще на пару-тройку часов, пока малышу вновь что-то не потребуется. — Знаешь, — нарушил тишину Чанёль, — давно хотел спросить. — М? — Сехун прижался к альфе теснее и засунул свою ладошку в карман его куртки, там сплетя с Чанёлем пальцы. — Если бы в тот день я не попал в аварию, что-нибудь бы изменилось? — О чем ты? — Сам не знаю. Чанёль пожал плечами и выдохнул белый клуб пара. — Если ты не знаешь, то я не смогу ответить. Сехун поднял голову и положил подбородок Чанёлю на плечо, разглядывая его профиль. Альфа смотрел на небо. О чем он думал, было большой загадкой. А потом, коротко поцеловав Чанёля в щеку, Сехун тихо заговорил: — Ровно год назад ты был на грани жизни и смерти. Чанёль тут же обернулся. Сехун улыбался как-то печально, но смотрел прямо в глаза. — И я не знал, что будет потом, — продолжил он. — Я не загадывал на месяцы, даже на неделю боялся. Жил тем днем, что был. И если в нем все было хорошо, то я пытался верить, что так будет и дальше. Прошлый новый год я встретил с тобой. Кое-как упросил врача разрешить мне остаться. Так и пролежал в палате. Уснул быстро и проснулся только под утро. Но это была единственная ночь, когда я спал крепко. — Сехун… — А потом, — не дал сказать омега. — Я подумал, что так оно и должно было быть. Та авария, твоя кома. Я решил утешить себя мыслью, что зачем-то это было нужно. Знаешь, ничего не бывает просто так. Глупо, правда? Но от этой мысли стало чуточку проще. Чонин стал появляться рядом чаще, помогал не хандрить. И приходя в больницу, я больше не проводил все время с тобой. Затем… затем я сдался, — Сехун отвел взгляд в сторону, закусил губу и, спрятавшись от альфы, положил голову ему на плечо так, чтобы его лица не было видно. — Я испугался, что, как и Чонин, всегда буду один, буду ждать тебя, а ты так и не захочешь ко мне возвращаться, оставишь одного и никогда не вернешься. Я захотел почувствовать, что кому-то я еще нужен… мне жаль. Я во всем был виноват, потому, когда ты не вспомнил меня, я решил, что это мое наказание. За то, что не оправдал ожиданий. — Ты не должен был… — Должен был. Я слишком рано сдался, слишком рано потерял надежду. Прости. Сехун замолк, сжался весь, испугавшись, и не спешил поднимать голову. До того, как Чанёль ответил, для омеги прошла целая вечность. А на деле пролетело всего несколько секунд. — Я никогда не злился, — просто выдохнул альфа. — Да, поначалу в голове не укладывалось, как ты мог. Но я слишком часто ловил себя на мысли, что заставляю себя злиться. Когда перестал, то понял, что все то, что меня окружало, мне не нравилось. Я хотел другого. Чего, сам понять долго не мог. А когда дошло, ты уже был с другим. — Мне жаль, — прошептал Сехун. Смешок слетел с губ Чанёля. Он уткнулся носом в макушку Сехуна и, вдохнув мягкий аромат шафрана, улыбнулся. Теперь они высказали все. Абсолютно. — Мы оба виноваты. И не виноваты в то же время. Понимаешь? Мы просто ошиблись, людям свойственно ошибаться. Так что… Смотри. Чанёль вынул из кармана свою руку и руку Сехун и вытянул их вперед, показывая омеге его ладонь. И его кольцо на безымянном пальце. — С той ночи, когда ты остался со мной в больнице, прошел год. А мы по-прежнему вместе. У нас есть Чанхи. У нас есть семья. Остальное больше уже… не имеет никакого значения. Сехун разглядывал небольшое колечко на пальце, вспоминая недавнюю церемонию. Хотя это трудно назвать церемонией. Это просто было заключение брака, а потом встреча с близкими, чтобы отпраздновать. Это было неприметно, тихо, без шика и блеска. Но зато по-настоящему. Правильно. Как должно было. — Ты прав, — улыбнулся омега. Он повернул голову к Чанёлю и, улыбнувшись, поцеловал. Год назад он об этом мог только мечтать.***
— Заснул, — радостно прошептал Минхо. Омега уложил ребенка в кроватку и подозвал к себе папу Сехуна, Джисона. Они вдвоем склонились над малышом и стали его разглядывать. — Смешной такой, — прошептал Джисон. — У него губки, как у твоего Сехуна. — А глазки, как у Чанёля. — Не-ет, — рассмеялся тихо Минхо. — Чанёль в детстве был пучеглазым карапузом. Этот Чанни глазками в Сехуна пошел. — Красивый. — Не то слово. — Интересно, — задумался Джисон. — Сехун в детстве очень любил заниматься танцами. Ругался на нас с отцом, пока мы его в секцию не отдали. Как думаешь, будет ли Чанхи таким же? — Не знаю. Может, захочет изучать музыку, как Чанёль, — пожал плечами Минхо. — А может и то, и другое? — послышался грубый голос позади, и омеги тут же обернулись и шикнули. — Тише, Чжонсок! — прошептал Джисон своему мужу. — Ребенок спит. — Да я думал вы просто так болтаете, — начал оправдываться альфа. — Вот вечно ты так, — завозмущался омега, выпроваживая мужа из детской и уходя за ним следом. — Мы, по-твоему, чего шепотом говорили!.. Голоса стихли, и Минхо, улыбнувшись, вновь повернулся к ребенку. Он аккуратно коснулся его головки, провел пальцами по пушистым волосам и коснулся носа-кнопки. — Если бы твой дедушка был здесь… — прошептал тихо Минхо. — Он бы тебе понравился, Чанни. А ты-то бы как ему понравился. Он всегда хотел второго сына-омежку. Жаль, у нас не получилось. Минхо гладил щечку ребенка и улыбался, а в уголках глаз копились слезы. Потом, где-то, словно бы вдалеке, послышался звук открывающихся дверей. Омега перевел взгляд на настенные часы — до праздника оставалось всего полчаса. А он и не заметил! Голоса вновь зашумели в коридоре, включился свет, и Чанхи, как по команде, заворочался. Минхо тут же стал аккуратно покачивать люльку, вновь убаюкивая ребенка, и у него это получилось. — Вот уж твои родители, — рассмеялся Минхо. — Будто не знают, что ты уже спишь. Да, Чанни? Ничего, сейчас вновь уснем. Да, мой маленький? Дверь в спальню открылась, и на пороге показался сначала розовощекий от мороза Сехун, а за ним следом в дверной проем голову просунул и Чанёль. — Мы не разбудили? — шепотом спросил Сехун и тихо зашел в спальню. Минхо покачал головой, отступая от кроватки и давая папе возможность взглянуть на своего малыша. Чанёль остановился рядом с Минхо и аккуратно приобнял его за талию. Сехун наклонился к ребенку, чтобы осторожно поцеловать в лобик, а Чанёль наклонился к своему папе и на ушко спросил: — Он не доставил вам проблем? — Никаких, оставляйте его с нами почаще. Вы молодые, гуляйте. Дайте нам, старичкам, понянчиться. — Пап, ну какие старички? — удивился Чанёль. Минхо ничего не ответил, только улыбнулся так по-особенному, как умеют только родители, и поцеловал сына в щеку, после оставив молодых родителей со своим ребенком. Когда омега тихо прикрыл дверь, напоследок все-таки попросив не задерживаться — скоро праздник, как-никак, Чанёль подошел к Сехуну со спины и обнял его, сложив руки у него на животе — на том месте, где был шрам от операции. — До нового года двадцать минут, — напомнил Чанёль. — Дай еще пять минут. Хочу посмотреть на Чанхи. — Хорошо. Чанёль поцеловал омегу в висок и вновь, по привычке, вдохнул аромат шафрана, но его теперь всегда чуточку перекрывал другой, яркий, насыщенный и такой сладкий запах ромашки. Так четко его ощущал один лишь альфа, ведь это аромат его сына — его самого драгоценного сокровища. — Люблю вас, — прошептал Чанёль и перевел взгляд на кроватку. Проказник-Чанхи уже разлепил свои глазки, с любопытством посмотрел на стоящих у его кровати родителей. И впервые в жизни осознанно улыбнулся.Конец.
Дверь с грохотом закрылась, и молоденький омежка повалился на кровать, придавленный сверху весом альфы. Запах горького кедра забрался в нос, и омега сморщился, почувствовав, как чужие руки стали властно изучать его тело. Ведь этот омега была так похож на него. У альфы сносило крышу, и перед глазами стоял он. Такой же, как и в их последнюю встречу.