Естественная смерть

12

Границей всех стремлений Эльриха всегда была возможность выбора. Ради этой границы он сделал всё, что сделал. Ради этой границы он стёр прошлое настолько, насколько мог. Изменилось, строго говоря, мало что, но Эльрих уже не умирал больше от собственной беспомощности. Не умирал так, как умирал, будучи ребёнком. Когда-то правом распоряжаться им обладали почти все вокруг, но не он сам. Другие решали, где ему спать, что ему есть, когда просыпаться и что делать. Эльриху не принадлежало ничего, даже он сам — чужая собственность. И он до сих пор помнил ту леденящую душу беспомощность, неправильную и неестественную, но вполне реальную. Эта беспомощность сопровождала его большую часть жизни. Он был дрожащим, одиноким и безымянным, как и все вокруг него. Им говорили, что от них требуется, приказывали, и они выполняли. Мятежный дух неискореним. Всегда находился хоть кто-то, кто пытался бунтовать. Но бунтовать тоже надо уметь. Сначала Эльрих ничем не выделялся среди других рабов, но быстро понял, что за каждую оплошность, каждую ошибку или каждое проявление непослушания назначали кару, соответствующую ценности раба. Если ты ничего не стоишь, ты получишь самое суровое наказание, вплоть до смерти. Если ты ценен и полезен хозяину, то и накажут тебя так, чтобы ты не потерял в ценности и полезности. Быть может, Эльрих некогда не придал бы этому значения, но ошибкой любого рабовладельческого общества являлась разница, которую хозяева не додумались скрыть. Или скрыть не могли, потому что рабами надо управлять. Рабы видели тех, кто следил за ними, присматривал, отдавал приказы. Рабы видели всю цепочку от хозяев до управляющих. И рабы видели, как жили те, кто сохранил личную свободу. А когда видишь разницу, не сравнивать невозможно. Невозможно не думать, не представлять, не наблюдать, не анализировать и не строить планы. Эльрих, как и другие, видел разницу и не испытывал удовлетворения от собственного положения в этой цепочке. Хоть он и был рабом с рождения и не знал сам иной жизни, он видел эту иную жизнь каждый божий день и не понимал, почему застыл на ледяной ступени, где вынужден испытывать беспомощность. Он не понимал, почему должен ждать приказа вместо того, чтобы делать всё, что ему захочется. Эльрих не понимал, почему у него нет даже собственного имени. У свободных людей имена были, а Эльриху не принадлежал хоть бы тот номер, под которым он значился изначально. Всякий раз, когда в группе рабов кто-то умирал, уходил, был продан, нумерация менялась, и Эльрих привыкал к новому номеру. Соизмерив степень наказания с ценностью имущества, Эльрих постарался стать ценным. Когда же он попал в ТОБР, разница между жизнью раба и свободного стала ярче, потому что рабы из ТОБРа работали в мире свободных людей и притворялись такими же свободными. Тяжесть непонимания и несогласия удвоилась. Быть просто рабом оказалось легче, чем быть рабом, но делать вид, будто ты свободный. Всё верно, именно тогда Эльриху доставалось больнее всего. Потому что когда ты раб, ты выполняешь прямой приказ и не можешь отказаться. Если откажешься, будешь наказан. Из-за своей старомодной внешности Эльрих меньше всего страдал от внимания альф в бытность простым рабом. На его памяти лишь пару раз случалось такое, когда кто-то из управляющего персонала приказывал ему раздеться и раздвинуть ноги, чтобы молча терпеть, пока альфа удовлетворится. В ТОБРе всё было сложнее. Эльриху никто подобного не приказывал, но во время выполнения заданий Эльрих делал всё ради достижения заданной цели. И если что-то шло не так, следовало принимать любой расклад. И никого не интересовали желания рабов. И это было куда хуже, чем исполнение прямого приказа, потому что приказа как бы и не было, и в итоге всё это выглядело как собственный выбор раба, но ни черта это не был собственный выбор. Эльрих опять же нечасто попадал в подобные ловушки, но даже сейчас не до конца понимал, как он это выдержал и умом не тронулся. Возможно, отчасти из-за подготовки, потому что в ТОБРе всех рабов-омег готовили к чему-то подобному и внезапно организовывали ситуации, воспроизводящие наихудшие сценарии. Без предупреждения. Без оглядки на последствия. Выживешь — молодец, подохнешь — туда и дорога. Эльрих выжил, вытерпев двое суток непрерывного насилия от пятёрки альф, таких же рабов, как он сам. Он даже почти не удивился, когда его внезапно опоили, скрутили, отволокли в бокс, избили и стали насиловать. Прежде он видел, как это делали с другими омегами в их группе. И он попросту знал, что когда-нибудь это произойдёт и с ним. Когда — чёрт знает, но произойдёт точно. Эльрих был готов тогда. Он не кричал, не умолял и не тратил силы зря. Знал, что избежать обязательного пункта в подготовке не получится. Но Эльрих оказался не готов к последствиям, заявившим о себе спустя три месяца. С остальными так не выходило, хотя их предупреждали о вероятности подобного исхода. Несмотря на своё положение, Эльрих участвовал в операциях по-прежнему. Сначала он пытался всё скрыть, но для раба скрыть такое невозможно. Правда всплыла, да и наблюдали за ним в полной готовности к подобному варианту. Как только предположения подтвердились, Эльриху отказали в услугах врача, но заданий по-прежнему никто не отменял. Наоборот — заданий стало ещё больше, потому что омега в положении — идеальный исполнитель, которого никто не заподозрит. И Эльриха использовали на полную катушку до завершающего штриха. Завершающий штрих наступал незадолго до срока, когда омеге полагалось родить. И этот штрих повторял начало, а длился до тех пор, пока тело омеги не отторгало погибший плод. И вот после всего этого... да, Эльрих был готов ко всему. Не сломался и выжил — идеальный раб и исполнитель воли хозяев. Видеть, как такое происходило с другими, оказалось проще, чем пережить это самому. Если кто и получал удовольствие от этого, то лишь те, кто обладал свободой. Смирившиеся со своим положением рабы испытывали безразличие, остальные, как и Эльрих, молча давились горечью и прятали истинные чувства. Теперь ещё Эльрих знал, что тогда больно было не ему одному, а ещё мучился тот из альф, чей ребёнок умер тогда. Пресловутая связь альфы с собственной плотью и кровью. Эльрих нечасто вспоминал о стёртом прошлом, но Отто напомнил ему о границе и обо всём, что Эльриху пришлось вынести на пути к заветной цели. О возможности самостоятельно принимать решения и делать выбор. В последние годы Эльрих жил почти так, как всегда мечтал. Полной свободы он так и не обрёл, потому что человек, вынужденный скрываться и лгать всем о себе, полностью свободным быть не может, не говоря уж о том, что в работе Эльриха музыку заказывали те, кто платил. Но вот прямо сейчас... Странный заказ, странный и влиятельный Курт Отто Райнбах, странные заказчики и огромная политическая доска с умопомрачительными ставками, и во всей этой куче — Эльрих. Эльрих, который в глазах многих не больше, чем винтик во всей этой сложной конструкции. Жалкий винтик. Только самому себе Эльрих жалким винтиком не казался. На фоне его собственной ставки Эльрих считал себя тем самым винтиком, без которого вся конструкция развалилась бы к чертям собачьим. Всё определял его личный выбор, чёрт возьми. Впервые в жизни всё определял личный выбор Эльриха — презренного раба даже сейчас в глазах многих и многих. Он мог перечеркнуть всё, убив этой ночью Отто. У него получилось бы. Не сейчас, но позднее, когда Отто будет на спаде после гона. Эльриху хватило бы ума и опыта, чтобы дождаться идеального мгновения и не упустить его. И неважно, насколько Отто сильнее, — у альф свои слабости, и природа их компенсировала сильными сторонами омег. Во время секса омега всегда уязвимее и не способен воспринимать реальность, а альфа может держать всё под контролем. Зато после секса, когда альфа выжат как лимон, омега всегда на подъёме и восстанавливает силы быстрее. Долгий и изматывающий оргазм альф убаюкивал, а в омег впрыскивал свежую энергию. Это правильно. Чтобы пара никогда не оставалась без защиты. Смерть Отто — откровенное убийство — поставила бы крест на всех планах всех сторон. Если бы кто-то и выиграл что-то от этого, то лишь Эльрих — немного времени и свободы. Эльрих мог Отто не убивать и просто подождать, когда тот умрёт сам. Паршивый финал, зато Эльриху отстегнули бы изрядный куш и обеспечили работой до конца жизни. Как раба, разумеется. И к такой жизни Эльрих привык: прошёл через всё, и уже ничто не смогло бы уничтожить его — с ним всё было в этой жизни. Плохое — всё. Хорошего вот было маловато. А ещё Эльрих мог Отто не убивать и подождать, проследить, чтобы игра шла по-честному. И если Отто выживет... О последствиях Эльрих мог только догадываться. Этот вариант заканчивался полной неизвестностью. Отто никогда и ничему не удивлялся, зато умел удивлять всех вокруг. Непредсказуемый джокер. Предсказать, что сделает Отто, Эльрих больше и не пытался. Не знал. Ни сном ни духом. Частенько Эльриха называли гением, как и Отто. Но даже если Эльрих и был гением на самом деле, он всё равно не понимал Отто и не мог предвидеть его ходов. Видимо, природа их гениальности кардинально различалась. Хотя это Эльриха на самом деле уже не беспокоило. Эльриха вообще ничто не беспокоило, кроме осознания собственной значимости в кои веки и ценности собственного выбора. И только теперь Эльрих чувствовал наяву, каково же это — быть царём горы и действительно проживать то самое мгновение, когда от тебя зависит будущая картина мира. Эльрих казался самому себе скульптором, что трудился над реальностью с резцом в руке. И этого скульптора неподдельно хотел свободный, богатый и вызывающий у всех восхищение и зависть альфа. Эльрих решительно отодвинул всё на второй план и принял решение в шкурных интересах: он проведёт течку с альфой, которого выбрал сам, и плевать на всё. Никто не мог разрешить ему это и никто не мог ему это запретить. И наплевать, глупо это или умно, наплевать, мишень Отто или нет, и на последствия тоже наплевать. У Эльриха голова кружилась от запаха Отто, от тяжёлой ауры, от близкого жара, что исходил от тела Отто, но разума Эльрих не лишился. Он мог уйти, если б захотел. И не сомневался — Отто силой удерживать бы его не стал. Но Эльрих выбрал остаться. Независимо от всего. Независимо от любых доводов и причин. Просто потому, что будь он самим собой и полностью свободным... он бы этого хотел. Будь он самим собой и полностью свободным, он попытался бы получить понравившегося альфу. Он попытался бы получить Отто. Он попытался бы стать единственным человеком, способным удивить того, кто не удивлялся никогда и ничему. Это стало бы его целью, пусть она и показалась бы другим глупой, но Эльрих в самом деле безумно желал хоть раз в жизни заставить Отто потерять самообладание и удивиться. Поэтому Эльрих послушно разомкнул губы и позволил Отто вложить ему в рот капсулу. Проглотил, но упёрся руками Отто в грудь, мешая как следует прижать себя к стене. — Любишь непристойности? Эльрих невольно передёрнул плечами, припомнив поведение альф, с которыми его сталкивала судьба. За исключением юных альф из борделей и Медео. Отто понял без слов. — Хорошо, что и в этом мы совпадаем. Что-то не так. Эльрих привычно перевёл фразу в вопрос и кивнул, не пытаясь сражаться с неровным дыханием. Ему уже казалось, что костюм на нём промок весь — от ворота пиджака до низа брюк, а пот по шее стекает ручейками. Дрожащими пальцами ухватился за мягкую зелёную ткань у ворота, сдвинул и провёл подушечкой по бледному рубцу у Отто над ключицей. — Ничего не делай... Пока что... Мне надо... — договорить Эльрих не смог, да и не знал, как толком объяснить собственную особенную привычку. К счастью, Отто догадался правильно. — Хочешь оценить, что попало тебе в руки? Пока не пощупаешь, не поверишь? — Отто довольно улыбался от уха до уха и не пытался удрать. Скотина. Но правду сказал, и сформулировать истину у него вышло куда лучше, чем когда-нибудь удалось бы Эльриху. Эльрих же ничего с собой поделать не мог — так начиналась каждая течка. Ему необходимо было проявить активность и облапать партнёра. Без этого он не испытывал полного удовлетворения. Его тело как будто требовало изучить партнёра от и до на ощупь, даже если он уже это делал. Видеть, представлять, прикидывать любыми иными способами — недостаточно. Без тактильного знакомства — даже повторяющегося — Эльриха снедали беспокойство и необъяснимая незавершённость. Сначала — облапать, потом — что угодно. И никак иначе, потому что будет всё не то. Эльрих сгрёб Отто руками, без труда поднял, пьяным взглядом поискал кровать, нашёл и ломанулся туда, чтобы с наслаждением бросить Отто на одеяло и подушки. Столь простое и довольно нелепое действо захлестнуло Эльриха концентрированным блаженством. Как будто кто-то вколол ему в вену жидкое стопроцентное удовольствие. Нет, речь не шла о превосходстве, и Эльрих в эту секунду меньше всего думал о собственной силе и способности противостоять альфам. Он честно предавался восторгу, потому что альфа позволил ему это и не испытывал ни капли смущения. Отто с интересом за ним наблюдал и не порывался мешать. Скорее, он с искренним любопытством ждал, что Эльрих ещё отмочит. Эльрих осмотрел вытянувшуюся на кровати добычу, хмыкнул и ухватился за ноги Отто, стягивая с них обувь. Попутно ощупал узкие ступни и лодыжки. Забравшись на кровать, Эльрих продолжил трогать ноги Отто через ткань брюк, ну а потом деловито уселся на узкие бёдра и немного поёрзал без задней мысли — просто усаживался поудобнее. Ёрзанье недвусмысленно повлияло на обоих. Эльрих тихо выругался и вздохнул. — Мне точно понадобится новая одежда... — В ближайшие дни тебе ничто и никто не понадобится, кроме меня, — самоуверенно возразил Отто, закинув руки за голову и вновь широко улыбнувшись. — Ты хотел сказать, кроме твоего члена? — обиделся из-за самоуверенных ноток в низком голосе Эльрих. — Нет. Поверь, я потребуюсь тебе целиком. Иначе ты обошёлся бы одной из популярных у омег игрушкой. Эльрих, я не пытаюсь над тобой посмеяться или тебя обидеть. Ты слишком серьёзный и потому забавно реагируешь на шутливые выпады. Мне это нравится. Удержаться трудно. Стоит пошутить, и ты очень возбуждающе надуваешь губы и куксишься, и смотришь так искоса, что нестерпимо хочется завалить тебя на кровать и... Эльрих порывисто прижал ладонь к губам Отто, помешав продолжить фразу. Из-за повисшего над кроватью молчания костюм не перестал казаться Эльриху менее мокрым. Наоборот. Эльрих ещё отчётливее ощутил влагу в промежности. Сидел у Отто на бёдрах и не мог игнорировать то впечатление, какое он производил на альфу. Тем более что только этим дело не ограничивалось: Отто испытывал те же трудности с дыханием, явно сдерживался, а на лице и шее у него предательски проступала испарина. Эльрих без труда списал бы это на гон — в гоне все альфы пребывали в постоянном полувозбуждении. Но сейчас, когда Эльрих восседал у Отто на бёдрах, он солгал бы, если б заявил, что тут только гон и виноват. Одного гона не хватало, дабы оправдать агрессивно упиравшуюся Эльриху меж ягодиц характерную твёрдость. Полувозбуждение при гоне перерастало в откровенный стояк по вполне определённым причинам. И сейчас такой причиной был явно Эльрих. Отто по-прежнему не двигался и ждал, и не отбрасывал ладонь Эльриха, прижатую к его губам. Замечательно. Поэтому Эльрих рискнул отнять ладонь от горячих губ и прикоснуться к узким бёдрам. Немного сдвинулся, чтобы было удобнее трогать бёдра Отто обеими руками, а потом с медлительной осторожностью Эльрих просунул кончики пальцев под край зелёной кофты. Коснулся подушечками гладкой кожи над поясом брюк, вздрогнул от жара, но руку не отдёрнул. Растопырив пальцы, накрыл ладонью твёрдый плоский живот. Под ладонью было невыразимо жарко, и едва заметно подрагивали напряжённые мышцы. Эльрих чувствовал неровности от выпуклых рубцов и старых шрамов. Он с робостью повёл ладонью дальше, к груди, задирая вместе с тем кофту и сантиметр за сантиметром обнажая матовую кожу, исчерченную отметинами. Худой и крепкий, напряжённый и горячий, Отто тихо лежал на одеяле и терпеливо наблюдал за Эльрихом. Наверное, читал по его лицу все эмоции. Уж в проницательности Отто Эльрих не сомневался ни секунды. Впрочем, как и не сомневался в собственной неспособности прямо сейчас спрятать испытываемые ощущения. Эльрих сдвинул ладонь на широкую грудь и задрал кофту до самых ключиц, резких и крупных. На груди у Отто отметин оказалось ещё больше. Эльрих задумчиво обводил те, которые уже видел прежде с помощью камер, и те, что обнаружил впервые. Из-за обилия старых и относительно недавних меток угадать изначальную форму сосков было непросто. С левой же стороны груди осталась память об ожогах. — Паршиво выглядит? Эльрих покачал головой. Сейчас он чувствовал искреннее сожаление. Сожаление, но не жалость. Отметины на теле Отто ему нравились вопреки логике. В его глазах эти отметины ничуть не умаляли эффектности Отто. А сожалел Эльрих о другом. Он сожалел о свойстве, которым часто обладало всё красивое и безупречное. О свойстве притягивать к себе агрессию и собирать на себе метки времени, ярости, зависти, ненависти и бессильной злобы. Вот если бы не вся эта густая сеть отметин, то... наверное, можно было бы потерять сознание от одного взгляда на нагого Отто. Эльрих ухватился за скрученную жгутом кофту у горла Отто и потянул за ворот, чтобы поглядеть на правое плечо. Там живого места не нашлось — сплошь побледневшие старые шрамы, розоватые полосы и тёмно-багровые неровные и выпуклые рубцы. Пальцем он провёл по рубцу, пересекавшему ключицу, поднялся на шею и погладил подушечками Отто под подбородком. — Ты похож на гладиатора, у которого что ни день, то битва. — Ты мне льстишь. Бывало и так, что за день сразу пять. Просто не смотри. Это не поможет, раз уж ты хочешь трогать. Но на ощупь это не так паршиво, как на вид. Эльрих снова помотал головой и закрывать глаза не стал. Он хотел трогать Отто, видеть, слышать, нюхать и даже пробовать на вкус. Решительно ухватился снова за кофту и стянул её с Отто совсем, скомкал и швырнул не глядя за спину. Зря, наверное, потому что теперь и сил не осталось, чтобы отнять руки от тела Отто. Эльрих бездумно раз за разом касался горячей кожи и водил пальцами то по груди, то по плечам, то по животу, то по бокам... Даже не трогал, а как будто жил этими касаниями, дышал ими. Многие омеги и альфы часто списывали своё поведение и собственные ошибки на помутнение во время течки или гона, но Эльрих не видел в этом ничего, кроме слабости и потакания собственным желаниям. Да, течка сказывалась на нём, но разум его оставался ясным. И он остановился бы, если бы захотел. Другое дело, что не хотел, а потому не останавливался и продолжал трогать Отто. — О чём ты думаешь? — Если скажу тебе правду, ты опять выставишь иголки. — Отто внезапно вскинулся, смял в кулаке короткие волосы у Эльриха на затылке и жгуче поцеловал. Коротко и обжигающе, Эльрих и сделать ничего не успел, а Отто уже отстранился и отпустил его, упал вновь на одеяло и широко улыбнулся. Эльрих сердито приподнялся, решительно пихнул Отто в бок и заставил перевернуться на живот, чтобы усесться на жёсткие ягодицы и полюбоваться на сильную спину. На спине у Отто тоже не нашлось живого места. Эльрих в принципе не особо-то и знал, как обращаться с альфами, а при виде отметин, густо усеявших кожу Отто, он и вовсе впал в отчаяние, не представляя, как правильнее и лучше всё это трогать. Наклонившись, Эльрих потёрся носом о завитки рыжих волос на затылке, вдохнул густой запах разгорячённого тела и прижался губами к ямочке под затылком. Робко провёл пальцами по широким плечам, коснулся губами шеи. Прикрыв глаза, прильнул к спине Отто и затих, наслаждаясь мгновением покоя. Попытался разобраться в переполнявших его желаниях, но не преуспел. Сам не понимал, чего ждёт и чего хочет. Но даже просто близость Отто дарила ему мягкое блаженство. Помучавшись немного, Эльрих опять заставил Отто перевернуться. Смотрел сверху вниз и безотчётно поглаживал ладонями узкие бёдра, пока не зацепился пару раз кончиками пальцев за пояс брюк. Ткань в паху недвусмысленно натянулась, и Эльрих рискнул расстегнуть брюки. Всего лишь расстегнул, ничего больше. Но и этого хватило, чтобы толстый ствол предстал во всей красе и тяжело качнулся, поблёскивая проступившей на головке смазкой. Отто выразительно приподнял левую бровь, но промолчал и сохранил неподвижность. Эльрих с трудом сглотнул, нерешительно притронулся к члену, мягко обхватил ладонью. Достаточно, чтобы оценить твёрдость и выпуклость вен. Эльрих крепче сжал ствол, словно рукоять пистолета. Показалось, что после этого крупная головка потемнела ещё сильнее, а смазки стало больше. И Эльрих поспешно отдёрнул руку. — Не беспокойся. — Голос Отто звучал сейчас ниже, чем обычно, с хрипло-рычащими нотками. — Продолжай как хочешь. Эльрих вздохнул из-за досады на самого себя. В самом деле, Отто же в гоне, так что устать ему в ближайшее время точно не светит. Впрочем, как и самому Эльриху. Эльрих забыл об этом, поскольку практически не имел дел с альфами в гоне. Обычно альфам приходилось беречь силы из-за течного омеги при несовпадении циклов, но сейчас ситуация отличалась. И Эльрих, и Отто были на пике. Идеальное сочетание, когда любые мысли об усталости можно отбросить. А ещё Эльрих чувствовал признательность: Отто всё правильно понял, но не стал заострять внимание на неопытности Эльриха, всего лишь сказал то, что стоило сказать. И это подразумевало, что Отто дал Эльриху полную свободу, а мешать не намеревался. Эльрих облизывал губы, разглядывая Отто. Не только голос выдавал его возбуждение. Эльриху нравилось, как высоко поднималась грудь Отто на вдохах, как западал живот, как отчётливо проступали очертания рёбер, и Эльриху нравились все те почти незаметные на первый взгляд изменения, что происходили с членом. Прикасаться к Отто основательнее, чем недавно, вот было неловко, но только потому, что обилие отметин Эльриха смущало, и ему не хотелось ненароком причинить Отто неудобство или боль. Наверное, он колебался бы до конца света, если бы Отто не ухватил его за запястья и не заставил прижать ладони к широкой груди, доказывая, что он не хрустальный, а вполне живой, из плоти и крови, и разгорячённый до предела. — Или трогаешь ты, или трогаю я... Просто смотреть сил нет... — хрипло шепнул Отто, отпустив запястья Эльриха. Не солгал. Эльрих чувствовал примерно то же самое и теперь отбросил колебания. Погладил по груди и бокам, взялся смелее, ощупывая мышцы, но взгляд неизбежно соскальзывал и замирал на крупной головке, соблазнительно влажной и преступно округлой. При виде её у Эльриха рот наполнялся слюной, хотелось облизывать губы без конца, лишь бы ощутить наконец на языке вкус Отто. Не сдержавшись, Эльрих всё-таки тронул основание ствола и плавно сдвинул ткань, чтобы увидеть тугую мошонку. Выругался вполголоса, вцепился в брюки и стянул их к коленям сначала, а после и вовсе снял, скомкал и отправил вслед за кофтой. Чёрт возьми, смотреть на обнажённого Отто собственными глазами оказалось куда большим удовольствием, чем перебиваться картинкой с камер. Смотреть, трогать, греться, нюхать... Знал бы Эльрих заранее, что испытает в этот миг, так не сопротивлялся бы совсем с самого начала. Стоило посетовать на несправедливость судьбы: ну вот почему так всегда, а? Будь Отто хозяином десятка рабов, и эти рабы с радостью оставались бы в рабстве. Но нет, судьбе непременно надо сделать хозяевами самых мерзких типов, а таких, как Отто, — противниками рабства в принципе. Эльрих сердито завозился на одеяле в попытках устроиться удобнее. Отто помог, не проронив ни слова, ещё и правую ногу согнул в колене, подтянув к себе. Деловито обхватив Отто за бедро левой рукой, Эльрих коснулся губами потемневшей головки. Коснулся и тут же отпрянул, чтобы коснуться вновь. После на миг взял головку в рот, быстро провёл кончиком языка и опять прижался губами в лёгком поцелуе. Дразнил. Бесчеловечно. И Отто дразнил, и себя. Костюм адски мешал, да и Эльрих чувствовал себя в нём глупо, но оторваться и раздеться... это требовало огромного количества сил и сосредоточенности. А их у Эльриха не осталось. Совсем. Поэтому он продолжил игру. Честно хотел, чтобы Отто кончил, и не менее честно признал бы, что ему самому это до безумия нравится. А может, во всём виноват Отто, потому что не получалось хотеть его отчасти. Только целиком. Всего сразу. Всеми мыслимыми для омеги способами. На самом деле Эльрих всё ещё сопротивлялся. Он продолжал думать, просчитывать собственные действия и наблюдать за Отто. Не желал отпускать поводья даже в такой ситуации, в какой никогда прежде не оказывался. Прежде никто не запрещал ему испытывать чувства к альфам, никто не запрещал влюбляться, но Эльрих тогда и смотрел на это иначе. Честно говоря, Эльрих давно перестал верить в существование сильных чувств, полагал, что это уж точно не для него. И жизнь, как водится, не преминула его наказать. Эльрих зажмурился, когда Отто запустил пальцы ему в волосы и мягко удержал. Хотя Эльрих не собирался останавливаться, хотел лишь сменить положение, потому что ткань белья и брюк беспощадно давила на разбухший от смазки член. Переживать во время течки из-за этого не стоило, но Эльрих уже привык за последний год получать всё по максимуму и не упускать ни капли удовольствия. Тем не менее, Эльрих по-прежнему не мог и не желал отвлекаться на одежду. У него в руках был желанный альфа, и он не собирался терять ни единой секунды. Крепко обнимал левой рукой согнутую в колене ногу, пальцами правой то поглаживал упругую мошонку, то слегка сжимал ствол у основания, ловил губами головку, чтобы подержать во рту немного, облизать и отпустить, и снова поймать. Отто вскинулся, цепко ухватился за воротник, подтащил Эльриха к себе вплотную и проворно расстегнул брюки. Безжалостно содрал их с Эльриха вместе с бельём. Потом по одеялу и по полу разлетелись пуговицы. Эльрих невольно передёрнул плечами от внезапной прохлады, только тогда и заметил, что уже такой же нагой, как и Отто. Отто воспользовался секундной заминкой, чтобы опрокинуть Эльриха на спину. Прижал ладонь к промежности, сумев приласкать осторожно большим пальцем переполненный смазкой чувствительный член, а подушечками среднего и указательного — потереть расслабленные края анального отверстия. Эльрих завертелся. Спихнул Отто в сторону, свалился на него сверху и обхватил руками. Гладил по широким плечам, по груди, по бокам, по твёрдым бёдрам. Усевшись поудобнее, приподнялся, поёрзал и медленно опустился на член. Вот так было хорошо. Эльрих сидел, сжав Отто коленями, не открывал глаза и дышал через раз. Сам чувствовал, насколько густая смазка у него на коже меж ягодиц, насколько толстый и твёрдый у Отто член, и как плотно они с Отто прижимались друг к другу. Отдышавшись, Эльрих плавно приподнялся и опустился обратно. Ещё раз. Упирался ладонями в жёсткий живот Отто и неторопливо двигался сам. Кончики пальцев покалывало до слабого онемения, волшебного онемения, которое только усиливало удовольствие. Эльрих не осторожничал и опускался на член до конца, тесно притираясь ягодицами к бёдрам Отто. Покусывал губы, когда член оказывался в нём глубоко. Но с каждым движением Эльриху всё сильнее хотелось большего. Отто безошибочно уловил смену настроения: накрыл ягодицы Эльриха ладонями, смял, впиваясь ногтями в кожу, затем одним движением опрокинул Эльриха и вдавил собственным телом в матрас. Его горячие губы пьянили. Эльрих не успевал отвечать на поцелуи. Отто ладонью смахнул волосы у Эльриха со лба, погладил по щеке и вновь принялся мучить поцелуями. Глубокими, откровенными, обжигающе страстными. Эльриха ещё ни разу в жизни так много не целовали. Он ёрзал нетерпеливо под Отто, настойчиво раздвигая ноги. После недавней заполненности дрожал от пустоты и прохлады внутри. Отто лишь тёрся членом о его бёдра и пока не порывался взять всё, что ему предлагали. Эльрих страдал от ноющей тяжести в животе и паху. Казалось, ещё немного — и он просто лопнет от переполнявшего его омега-секрета. Разбухший член давил на низ живота, и Эльрих не представлял, как до сих пор смазка не выплеснулась ему на живот. Но чем дольше он сдерживался, тем невыносимее становилось терпеть это. Отто слегка куснул его за губу, ухватился за бёдра и потянул вверх. Эльрих растерянно смял в кулаках одеяло, чтобы обрести дополнительную опору, потому что прикасался к матрасу лишь затылком и верхней частью спины. Отто практически сложил его пополам и одним толчком вставил член. Эльрих ловил воздух широко открытым ртом и смотрел на Отто снизу. Смотрел на собственный член, раздувшийся от смазки, видел собственные ноги и вздрагивал от мощных неторопливых толчков. При желании он мог бы дотянуться пальцами ног до изголовья кровати. Отто держал его крепко и надёжно, позволяя любоваться рельефными мышцами на напряжённых руках и плечах. И Отто не забывал двигаться, вконец распаляя Эльриха. Это походило на безумие. И ещё безумнее становилось потому, что Эльрих в такой позе кончил себе в лицо. Залил самого себя смазкой. Ладонью стирал тёплые капли и мелко подрагивал всем телом от затапливающего жара, разливающегося внутри. А потом лежал, задыхаясь, и смотрел на Отто. Смотрел, как Отто тёрся влажным от спермы членом о его бедро и облизывал губы, разглядывая его лицо. Теперь всё потеряло смысл. Они переступили черту, за которой пути назад не существовало. В гоне и течке остановка после первого оргазма невозможна. Только до. — Твоему коварству нет предела, — мгновенно обвинил Отто во всех смертных грехах Эльрих. Так, на всякий случай. — Разве хоть кто-то смог бы устоять перед таким соблазном? — Реакции Отто остались на высоте. И даже затруднённое дыхание на них не сказалось. Эльрих и ответить-то не успел, лишь шумно выдохнул и замер, вцепившись в плечи Отто. Лёгкое покачивание бёдрами, и Эльрих невольно прикрыл глаза, наслаждаясь томным трением внутри и жёсткостью заполнившего его ствола. Отто коснулся пальцами его подбородка, заставил чуть повернуть голову и открыть глаза. Знакомо приподнял бровь, поймав взгляд Эльриха, усмехнулся, облизнулся и наклонился. Ниже, ещё ниже. Издевательски медленно. Так медленно, что Эльриху взвыть хотелось. И Отто застыл, оставив между их губами какой-то жалкий сантиметр. Поцелуй не был необходимостью. Эльрих отлично чувствовал член Отто в себе, жар его тела, предельную близость, непреходящее блаженство и непреодолимое желание. Более чем достаточно. Прежде. Всё это описывалось в уйме учебников и перечислялось в списке характерных признаков при течке у омег. Эльрих мог бы занудно объяснить прямо сейчас главную цель природы и проистекающую из этого главную цель любого омеги — наполнить себя альфа-секретом под завязку во всех его проявлениях. Достижение бессмертия посредством размножения. И совершенно неважно, что достижение этой цели Эльриху не грозило, — капсулы для него Отто держал под рукой. Но всё это — любые доводы — блекли перед нерациональными эмоциями Эльриха. Он жаждал поцелуя, в котором не было никакой необходимости. Он убил бы за возможность вновь ощутить упругость и вкус губ Отто. Поэтому без тени сомнения Эльрих обхватил Отто руками за шею и поцеловал сам. Не находил в себе сил отпрянуть. Целовал и целовал опять, не желая выпускать Отто из объятий. Отто не возражал и отвечал ему с достойным пылом. Подхватил левую ногу под коленом, сильнее отвёл в сторону, снова коротко поцеловал и стремительным рывком прижался бёдрами, будто собрался пронзить членом насквозь. У Эльриха от неожиданности рывка вместо вдоха получился всхлип. Отто уже отпрянул и вернулся с новым мощным толчком. На сей раз он не мучил медлительностью. Он мучил скоростью. Не позволял Эльриху затягивать поцелуи, сокрушал очередным толчком, дразнил коротким соприкосновением губ и вновь вдвигал член с напором, разбивая скрашенную тяжёлым дыханием тишь частыми хлопками. Эльрих задыхался, глотая частые стоны. Пытался вскидываться, подаваться навстречу. Чёрт знает, что там у него вместо крови бушевало в жилах, Эльрих не сомневался лишь в одном: если разрезать вену и поднести зажжённую спичку, гореть будет только так. Пыл Отто оказался заразным. Отто сейчас брал его так исступлённо, словно мечтал об этом с рождения. Эльрих горел вместе с ним и откровенно наслаждался пожаром. Без всяких опасений наслаждался. Что бы там Отто об Эльрихе ни думал, он попросту был не тем альфой, что стал бы пользоваться слабостями омеги. Эльрих знал это наверняка, потому не сдерживался и больше не думал. Жил ощущениями здесь и сейчас.