Совсем другая история...

Ричард, не веря себе, стискивая кулаки и почти не чувствуя боли в распухшей от укуса руке, покорно шагал за человеком, которого ненавидел. Корил себя за малодушие. Мог же всадить гадине кинжал в грудь еще на площади! Да, подписал бы себе этим смертный приговор, но избавил Талиг от этой скверны. Многие сочли бы герцога Окделла избавителем. Так нет же, испугался… Дик сильно, почти до крови закусил губу, вглядываясь в ровную спину идущего впереди него мужчины… Теперь месть откладывалась на три года. Он, словно растерянный мальчишка, почти сошедший с ума от позора и перспективы бесславно вернуться в Надор, не сознавая, что делает, принес клятву верности тому, кого ненавидел, обрекая себя фактически на годы рабства. Дурак ты, Ричард… Вырвал бы кто твой поганый язык. Честь не позволит нарушить клятву и поднять руку на того, кому присягнул. Слово герцога твердо словно гранит. Они покинули площадь в карете, а теперь юный герцог, спотыкаясь в полутьме полуподвальных коридоров, едва поспевал за уверенно и удивительно быстро идущим  кардиналом. Ужас содеянного постепенно просачивался сквозь стылую стену оцепенения, которая стремительно таяла. Он, сын Эгмонта Окделла, потомок святого Алана — присягнул на верность олларианскому псу. Ему даже нормальным оруженосцем не посчастливилось стать: кардиналу оружие не положено, а стало быть, службой, на которую Ричарда принял Дорак, могло быть что угодно. Матушку хватит удар. А перекошенное от жалости и сочувствия лицо эра Августа даже вспоминать было больно. Дик скривился и зацепился носком сапога за высокий порожек помещения, в которое его привёл кардинал, споткнулся, хватаясь за стену в поисках опоры увечной ладонью. Острая боль пронзила руку до плеча. — Твою же мать, — вырвалось нечаянно и негромко. Идущий впереди Сильвестр остановился и обернулся: — Я был бы вам весьма признателен, молодой человек, — голос его был спокоен и сух, — если бы вы следили за языком. — Простите, — выдавил из себя Дикон со смесью смущения и злости, не замечая, как прижимает больную руку к груди. — Создатель простит, — произнес Дорак, не отводя от Ричарда острого взгляда, к которому привыкнуть Дикон ещё не успел: тёмные карие глаза кардинала неожиданно неприятно словно видели его насквозь, со всеми кипящими в душе страстями. — Что с рукой? — коротко и без церемоний спросил Сильвестр, сбивая Ричарда с толку. — Ничего… — Дикон, бледнея, поспешно отвел пульсирующую болью руку за спину. — Перчатку сними, — совсем уж странно, переходя «на ты», приказал Дорак тоном, в котором зазвенела сталь. — Прямо здесь? — чувствуя себя окончательным идиотом, промямлил Ричард. От прежней воинственности, что пылала в его груди на площади, не осталось и следа. — Я же не прошу тебя штаны спустить, — на губах Дорака вдруг мелькнула тень улыбки, добивая этим и без того растерявшегося Окделла, который начал подозревать, что его уже вовсю лихорадит, и все происходящее — лишь следствие начавшегося бреда. — К тому же мы уже пришли, — Сильвестр обвёл широким жестом небольшую комнату, которую вполне можно было принять за рабочий кабинет. — Ты можешь устроиться в одном из этих кресел и показать мне свою руку. Ричард затравленно огляделся вокруг, чувствуя подступающую слабость, сделал шаг в сторону простого, не слишком удобного даже на вид кресла. Избавиться от перчатки легко не удалось. Рука болела нестерпимо. Дик, не поднимая глаз на стоящего рядом кардинала, попытался стянуть перчатку зубами, но чуть не взвыл: рука распухла и плотно застряла в плохо выделанной надорской коже. — Кинжал, — Сильвестр протянул руку, демонстрируя сухую, крепкую кисть с длинными ухоженными пальцами, и Ричард, зацепившись взглядом на крупный алмаз в перстне кардинала, не сразу понял, что тот призывает его разоружиться. — Что? — Дай мне свой кинжал, — уточнил Дорак. Ричард вынул из ножен отцовского «кабанчика», с досадой думая о том, что на возражения или негодование у него просто нет сил, и нехотя вложил фамильную реликвию в протянутую ладонь врага. После чего униженно закрыл глаза, чтобы не видеть чужого внимательного взгляда. — Постарайся не дёргаться, — велел Сильвестр откуда-то из-за красного сумрака и пульсирующей боли, — в противном случае ты рискуешь остаться без руки… Только услышав треск разрезаемой кожи, Дикон понял, что кардинал с помощью кинжала решил всего лишь избавиться от туго сидящей на распухшей руке перчатки. Лично, не прибегнув к помощи слуг или послушников. Дик открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть тень, набежавшую на лицо кардинала. Тот внимательно разглядывал обезображенную руку Окделла. — Не самые блестящие дела… — хмыкнул Дорак, не переставая разглядывать сделавшуюся в районе укуса бордовой руку, — как же вас так угораздило, герцог?