Совсем другая история...

— Крыса… меня укусила крыса, — это последнее, что мог относительно чётко припомнить Ричард перед тем, как провалиться в Лабиринт боли. Он не кричал, держался изо всех сил, прокусив в этом отчаянном порыве язык и залив кровью и без того не слишком парадный костюм. Воспаленную ладонь вскрыли прокалённым над жаровней тонким лезвием, и словно в дурном сне, Ричард видел выступивший из разреза гной. Сказать, что было больно — значит, сильно приуменьшить те ощущения, которые Окделл в эти минуты испытывал, и очень скоро он начал терять нить происходящего. Склонившийся над раной лекарь превратился в смутную темную причинявшую боль тень, но было ещё кое-что — сильные руки, стиснувшие предплечья и не позволившие дёргаться или шевелиться. Позже, очнувшись в отведенной ему келье, просторной и куда более уютной, чем комната в Лаик, Ричард с удивлением понял, что те руки, которые держали его и не позволили сорваться в безумие, принадлежали Дораку. Дик поднес злосчастную руку к лицу и полюбовался аккуратной белоснежной повязкой. Лекарь, что чистил нагноение, похоже, недурно знал свое дело: жар, не отпускавший Ричарда с самой Фабиановой площади, сошел на нет, забинтованная ладонь болела не сильно, разум почти прояснился. А стало быть… теперь можно было подумать. Юноша уронил руку обратно на постель, в которой лежал, и прикрыл глаза, сосредоточившись на мечущихся в голове мыслях. Самое время подумать о делах. А дела у него были, как изящно выразился Дорак перед предпринятой экзекуцией, не самые блестящие… Проще говоря, Ричард, сам того не желая, оказался в полной заднице. Мало того, что он не оправдал чаяний матушки, дяди Эйвона и добрейшего эра Августа — не стал оруженосцем какого-нибудь достойного господина вроде коменданта или Ги Ариго, так ещё и попал в услужение врагу всех честных людей. Худшее могло случиться лишь в том случае, если бы его вздумал взять в оруженосцы Ворон. Но, слава Создателю, Алва, как и все прочие, не посмел пойти против воли кардинала. Впрочем, кажется, Колиньяр говорил, что в правилах маршала не брать оруженосца, так что этому и ходить никуда не нужно было. И всё же дела это не меняло — падать ниже Окделлу было уже некуда. А кроме того — Дик покосился на добротную повязку и скривился — он теперь был ещё и в долгу перед кардиналом, и это осознание только добавляло масла в огонь презрения к самому себе. — Как же скверно… — вздохнул Ричард и тут же осёкся, скользя взглядом по выбеленным стенам кельи. Мало ли что… Эр Август говорил, что в Олларии даже стены имеют уши. Так что следует держать язык за зубами и в тот момент, когда никого рядом нет. Впрочем, разглядывание стен привело лишь к осознанию того, насколько они уныло неинтересны — ни ушей, ни носов… Но всё же от разговоров Ричард решил воздержаться. Впрочем, в одиночестве он оставался недолго. Спустя четверть часа дверь приоткрылась, впуская в комнату Его Высокопреосвященство. Дик хотел было притвориться спящим, но не успел: Дорак поймал его взгляд ещё прежде, чем переступил порог. — Позволишь? — голос кардинала был тихим, и Ричард, до сегодняшнего дня не видавший олларианца в глаза, подумал, что именно таким вот спокойным и тихим голосом Дорак отдает самые значимые и отвратительные свои приказы. — А вам требуется мое позволение? — Дик вздёрнул подбородок, отгоняя от себя мысль о том, что этот человек, возможно, сохранил его руку, и стоило бы проявить хоть каплю благодарности. — Вообще-то нет, — дёрнул уголками губ кардинал, что, скорее всего, означало усмешку. — Однако не стоит забывать о вежливости. Так я могу войти? Ричард хотел было вякнуть что-нибудь типа: «Вы уже вошли», но прикусил пострадавший ранее язык и просто хмуро кивнул головой. — Благодарю, — Сильвестр опустился в кресло, предварительно подвинув его к кровати, на которой лежал Ричард, и опустил руки на подлокотники. Ричард невольно скользнул взглядом по длинным пальцам и припомнил ощущение, с которым эти хрупкие на вид кисти удерживали его от опрометчивых движений. Кто бы мог подумать, что в этих руках столько силы? Дик, внутренне вздрогнув, поспешно уставился в белую скучную стену. Дорак продолжал: — Как самочувствие? — Вы же пришли сюда не для того, чтобы справиться о том, как я себя чувствую, — все так же хмуро отозвался Ричард. — Я вообще не понимаю, для чего всё это? — Дикон широким жестом обвел свое скромное прибежище, но вкладывал он в свои слова, конечно, более широкий смысл, ни капли не сомневаясь, что Дорак поймет его совершенно правильно. — Не думаю, что тебе сейчас пойдут на пользу долгие и серьезные разговоры, но как только состояние твое улучшится, мы обязательно это обсудим, — заверил Ричарда кардинал, — а пока что — да, я зашел именно для того, чтобы справиться о том, как ты себя чувствуешь. Дикон нахмурился. — Видишь ли, Ричард, — кардинал ни секунды не колебался, прежде чем назвать Дика по имени, и прозвучало это до странности естественно, словно этот опасный человек, которого Ричард ненавидел, имел все права на то, чтобы вот так его произносить. Да как он вообще смеет так разговаривать с герцогом? Однако, видимо, Дорак считал что смеет, потому что совершенно спокойно продолжал свою мысль, — то, что ты оказался в моем услужении в столь удручающем положении, никому интересно не будет, как и то, что в том положении виновен капитан Арамона, который, я полагаю, ни сном ни духом о твоей травме не ведает. Зато если бы ты скончался от заражения крови, будучи у меня на службе, это непременно поставили бы мне в вину. Мол, изверг какой, извел мальчишку через три дня после того, как заграбастал. Ни к чему мне подобные сложности. Ричард всё то время, что Дорак говорил, разглядывал его лицо, отстранённо удивляясь тому, что прежде считал кардинала едва ли не стариком. Все те слухи, что о нем ходили, та опаска, с которой упоминался Его Высокопреосвященство в разговорах, то, что имя его произносили не иначе как шепотом — окутывало фигуру кардинала жутью. Дик всегда представлял себе Дорака злобным желчным старцем, главным занятием которого было науськивание безвольного Оллара на порядочных людей. Но нет, кардинал не был старым, он ещё даже седеть толком не начал. Седина появилась только на висках. Не старик… Впрочем, это ещё не делает его хорошим человеком. Ричард моргнул, отбрасывая никчёмные размышления, и отвел взгляд. Ему предстояло разобраться в куда более важных вопросах. — Значит, за репутацию волнуетесь? — буркнул он, холодея от собственной дерзости. Впрочем, что уж теперь терять? Особенно когда этот гад дал понять, что беспокоится о жизни и здоровье своего невольника. Так почему бы и не подерзить? — Разумеется, волнуюсь, — Сильвестр неожиданно улыбнулся, и от этого его лицо сделалось еще моложе, а внутри пораженного этой улыбкой Дика пробежал холодок. — В отличие от Первого маршала, я не могу позволить себе не думать о том, что обо мне болтают на улицах и в трактирах: я духовное лицо этого государства. «Интересно, он в курсе того, что его считают вором и убийцей?» — подумал Ричард, но в этот раз благоразумно смолчал. Кто знает, насколько сильно кардинал дорожит своей и без того сомнительной репутацией. Вместо этого Дик вернулся к справедливо интересовавшему его вопросу: — И всё-таки для чего я вам понадобился? — начал было он, а потом, двигаясь на волне всколыхнувшейся в нем дерзости, которая пока оставалась безнаказанной, добавил: — Вы же человек не глупый, догадываетесь, наверное, о том, какие чувства у меня вызывает ваша персона. Я вас… — Дик запнулся, понимая, что его занесло слишком далеко. — Ненавидишь? — лицо Дорака совершенно не изменилось, словно они разговаривали о совершенно незначительных вещах — о погоде, к примеру. Дикон, чувствуя как краснеют его щеки, неуверенно кивнул: отступать он не собирался — пусть Его Высокопреосвященство знает, с кем связался. Не в правилах Человека Чести юлить и лебезить перед этой тварью закатной. — В Багряных землях есть такая мудрость: держи друзей близко, а врагов еще ближе, — Сильвестр не сводил теперь с Ричарда глаз, — я однажды пренебрег этой мудростью, Ричард, и в итоге получил восстание в Надоре. Кто знает, как обернулось бы дело с твоим отцом, если б я не был к нему так невнимателен. Я не столь беспечен, чтобы, как говорят в народе, наступать на одни и те же грабли дважды. Моя мысль ясна? — Вполне, — буркнул Дик, не в силах больше выдерживать взгляда карих, но при том холодных глаз Дорака и отворачиваясь. Вот значит как… Враг… Но можно ли сказанному верить? — Вот и замечательно, — Ричард не хотел больше видеть его глаз, слышать его голоса, просто знать, что он сидит рядом, но иного выхода, похоже, у него не имелось. А кардинал размеренно и спокойно продолжал: — Значит, теперь, когда мы прояснили мои мотивы и выяснили, что чувствуешь ты себя вполне приемлемо, я со спокойной душой могу перейти к списку твоих обязанностей.