house of balloons

      минхён делает глубокий вдох и считает до десяти.       этому его учила мать, когда он злился на кого-то и чувствовал, будто готов взорваться.       и сейчас как раз подходящий момент — донхёк снова выводит его из себя.       (это их третья ссора за сегодня)       минхён досчитывает до семи, когда ему в лицо летит подушка с криками донхёка: «ты меня даже не слушаешь!»       дальше минхён не считает. и произносит первое, что приходит на ум.       — у тебя бёдра толстые.       на самом деле, минхён в восторге от ног донхёка (и него самого), но хотелось задеть побольнее.       и у него получилось.       донхёк замолкает. минхён впервые ощущает тишину рядом с ним. такую плотную, что до неё можно дотронуться и потрогать. думает, что переборщил, когда встречается взглядом с донхёком (минхён может поклясться, что видит, как в уголках чужих глаз скопились слёзы).       донхёк молча выходит из комнаты.       минхён борется с желанием пойти за ним, извиниться, но остатки злости из-за поведения донхёка заставляют остаться на месте.       на следующий день донхёк ведёт себя так, будто ничего не произошло.       снова находит тупой повод для ссоры с минхёном, но теперь тот знает, как ответить.       чувство вины окончательно ушло, и минхён стал использовать подобные фразы как аргумент на любую хуйню, что несёт донхёк.       ты когда-нибудь замечал, какой у тебя широкий нос? его стоило бы уменьшить.       жаль, что нельзя исправить тембр голоса пластикой. тебе не помешало бы.              (минхён не знал, что после каждого такого раза донхёк запирался в ванной и выводил слова жирный и урод на бёдрах лезвием. по одному слову на каждое)              а потом донхёк стал отказываться от еды и проводить ещё больше времени в уборной.       минхён смотрит, но больше не видит карамельной кожи, радости в глазах и любимых пышных бедёр.       только бледное и худое нечто.       донхёк садится на очередную диету, а дальше всё как по старой схеме.       диета — срыв — истерика — диета.       однажды минхён не выдерживает. поджидает донхёка у ванной. хватает его, едва тот выходит. берёт чужое лицо в ладони и почти что кричит: хватит.       «зачем ты такое с собой делаешь?»       — зачем?       донхёк вырывается и прячет глаза за ладонями — не хочет, чтобы минхён видел его таким.       — потому что тебе мои ноги не нравятся, — донхёк шумно сглатывает, давясь слезами. — и весь я тебе не нравлюсь.       минхён хочет рассмеяться — он же не всерьёз? — но слова застревают в горле, когда он замечает свежую струйку крови, стекающую по бедру донхёка.       он аккуратно ведёт рукой вверх, задирая чужие шорты, и видит. разглядывает фразы, которые сам же вывел ножом на сердце донхёка.       минхён опускается на колени. нежно, почти невесомо целует каждую букву, каждый порез. (больше) не хочет причинять лишнюю боль. донхёк гладит его по голове, запускает пальцы в волосы, просит перестать плакать.       минхён рад бы, да не может. осознание, что всё это его вина — накрывает.       «посмотри, что ты сделал со своим мальчиком»       донхёк садится на пол рядом, пока минхён шепчет что-то о том, как ему жаль.       и чуть громче — чтобы точно услышал — какой донхёк красивый. его бёдра, нос, всё в нём.       донхёк обещает поверить.       //       донхёк не сдерживает обещания.