Позвольте выйти мне в окно...

— Я сдала! Сда-а-а-ла! — плакала от счастья Иоко, смотря на свой табель успеваемости. — Дай я тебя расцелую, Ацуши! Моя милая гениальная омежка! О, протяни же рабе своей пальчики и позволь мне их поцеловать! — в лучших традициях плаксивых персонажей российских классиков лепетала окрылённая Иоко. Надо попросить в следующий раз Агнесс-сан поменьше давить на внучку с чтением тех или иных книг… Особенно зарубежных. — Руки! — рыкнула беззлобно я на чересчур активную альфу, выставив локоть вбок, тем самым держа дистанцию между нами. Девушка чуть поутихла, но потехи ради продолжала изображать из себя невесть что, не унимаясь с приставаниями. Зен-сан на это только рассмеялась, даже не думая осаждать внучку. Наоборот. — Это прекрасно, Иоко, — улыбнулась Агнесс, подойдя к нам со спины. И потрепала что меня, что альфу, по волосам, а после нежно приобняла нас за плечи. — Что же, за хороший труд полагается соответствующая награда, не так ли, девочки?       На этих словах Агнесс подошла к двери кафе, перевернула табличку с «открыто» на «закрыто», защёлкнула замок и умчалась на кухню, чтобы уже через минуту поставить перед нами небольшой тортик — как раз на троих, — с цветной глазурью и кучей взбитого крема. И красивыми новогодними украшениями в виде снежинок да ёлочных игрушек.       Время было двадцать пятое декабря, без пяти четыре. Иоко только что пришла со школы с результатами тестов, гордо светя своим табелем успеваемости, где по всем предметам было выше восьмидесяти. По ненавистной что мне, что ей истории она даже умудрилась набрать сто баллов, чем приятно удивила свою учительницу. И, окрылённая успехом, она побежала к Агнесс-сан в кафе, решив похвастаться сразу и мне, и бабушке.       (Вне контекста стоит сказать, что свои межтриместровые я сдала вчера, то бишь двадцать четвёртого числа, после чего с чистой совестью ушла на каникулы, разве что не отплясывая чечётку).       В целом, результатами Иоко я была довольна, особенно в свете того, что занимались мы с ней всего ничего, что означало: у этой размалёванной альфы есть мозг. Пара извилин точно нашлась, поскольку я гениальным репетитором — в самом деле, я не Реборн, ни тем более Онидзука, чтобы величать себя подобным титулом, — не была. Следовательно, у самой Иоко способности к учёбе и конкретным дисциплинам были. Усидчивости и контроля не хватало — это да, но в целом, не будь она втянута в игры «Овец», сама бы выкарабкалась из ямы под названием «долги». Хотя… Сложилось как сложилось, и чёрт бы с этим. — М-м-м, вкуснятина, — промурлыкала я, с удовольствием отламывая ещё один кусочек торта, сразу же отправляя его в рот. Я что в прошлой жизни, что в этой, любила чисто бисквит со сливками, но Агнесс так восхитительно готовила, что и торты с начинкой из фруктов или орехов я могла съесть за раз, даже глазом не моргнув.       Сейчас же фруктов внутри не было, но была небольшая прослойка виноградного джема. Вкупе с «сырым» бисквитом и нежными взбитыми сливками это был шик. Я была готова съесть весь торт в одну наглую морду и потребовать добавки. Ещё и облизаться не хуже кота, сожравшего втихую то, что не разрешали ему хозяева. — Что-то не так? — спросила Агнесс, отпив ароматного чёрного чаю из кружки с цветочными узорами, обеспокоенно глядя на меня и моё задумчивое лицо. Я просто смотрела на последний свой кусочек — довольно толстенький, — размышляя, что с ним сделать. И мысль отнести его семпаю галопом промчалась внутри моей черепушки, затормозив, а после громко заржав. Из-за чего я медлила с тем, чтобы съесть кусок самой. С одной стороны, с чего бы я должна делиться с Чуей, которого знаю от силы полтора месяца? А с другой… С другой стороны я вспоминала его грустный взгляд, когда мы с Иоко уходили вместе куда-нибудь пообедать, отчего семпай напоминал щеночка, и совесть мне не позволяла прикоснутся к торту. — Зен-сан, у вас маленькие контейнеры остались? Я хочу один кусочек с собой забрать. — Зачем? — не поняла Иоко, облизывая ложку. Свою часть она уже съела, даже не пытаясь растягивать удовольствие. И теперь кидала грустные взгляды на часть Агнесс. Моя же благодетельница по-доброму усмехнулась, прищурив глаза, и отдала свой кусок внучке. Та аж просияла. А после уже с набитым ртом повторила: — Будеф ефть в отиночефсфе? — Не говори, пока не прожевала, — закатила я глаза. Агнесс покачала головой, а Иоко честно забила на наши возмущения. — Нет, хочу поздравить одного человека, если можно. — Конечно, можно. В чём вопрос, Ацуши-чан? Сейчас принесу контейнер. — А, нет-нет! — я заторопилась, остановив Зен-сан, прежде чем она отодвинула стул. — Не стоит, отдыхайте, вы целый день на ногах. Я помню, где они лежат. Мне было просто интересно, остались ли они у нас: неделя-то была загруженная, а были ли поставки — я проморгала. — Остались, остались, не беспокойся, — заверила меня Зен-сан. Но всё же встала, не смотря на мои возмущения. — Я упакую тебе его и добавлю от заведения кое-что. Надеюсь твоему другу понравится.       Я аж покраснела со слов Агнесс, чувствуя лёгкое смущение из-за того, что эта святая, во всех смыслах, женщина так добра ко мне. Это такое странное чувство, которое, наверно, испытывал каждый из нас, когда смотрел на человека и думал, что он стоит по духу и разуму выше на ступень любого, на кого ни кинь взгляд; когда мы буквально заглядываем этому человеку в рот, ловя каждое слово и ощущаем себя грязью под его ногами, ничтожеством, что не должно было стоять рядом с этим творением Господа… Как бы возвышенно и вульгарно мои речи ни звучали, каким бы малодушным бредом ни казались — смейтесь, смейтесь надо мной, мне плевать! — но я буквально всеми фибрами души ощущала себя ничем рядом с Агнесс, которая хоть и не могла заменить мне родительскую любовь — я не помнила своих маму и папу из прошлой жизни, но была строго убеждена, что их мне никто и никогда не сможет заменить, — дала мне другой вид любви: ученика и учителя, став моим спасителем и наставником.       Она помогла мне устроить свои дела со школой, подсказала, где можно подешевле купить одежду или где когда какие скидки, чтобы купить всё необходимое в виде того же обогревателя (вот, казалось бы, Япония — не Россия, но как же, сука, холодно!), взяла на работу и даже связала мне шаль! Да никто не сделал для меня столько, сколько сделала Агнесс. Я готова была ей вечно в ноги кланяться и…       Да, в общем-то, я настолько обожествляла её в своём сознании, что любые жесты искренней и доброй воли от неё мне казались чем-то таким, чего я попросту недостойна. Каждый раз, когда она делала что-то для меня, как, допустим, сейчас: помогла упаковать кусочек торта и даже добавила туда пару кофейных печений — не знаю, что это за «изыск» выпечки такой, но в этом месяце они были особенно популярны, — обвязала всё это лентой и отдала мне, я думала о том, что это всё сон. О том, что я недостаточно хороша для её любви. И это заставляло меня краснеть от пят до макушки. — Вот, держи. Поздравь своего друга и от меня, — подмигнула мне Агнесс. А после засунула руку в карман юбки, вытащив из него крохотный подарочный пакетик из цветного картона. Я сама делала такие в прошлой жизни, когда не хотела тратиться на специальные подарочные коробки или конверты, заморачиваясь с оригами, чтобы красиво преподнести подругам заколочки или колечки… На мой ошарашенный взгляд Иоко только захихикала, а Зен-сан всучила мне пакетик, пока я не успела отказаться. — А это лично тебе от меня. Открой как будет время, Ацуши.       Мне кажется, я заплакала от счастья. Или умерла прямо на месте от передоза этим же самым счастьем. — Если Бог есть, то вы его лучшее творение, — проблеяла я на русском, утирая слёзы с пунцовых щёк. — Что она сказала, бабушка? Переведи! — меж тем заголосила Иоко. Агнесс же просто тихо рассмеялась, растрепав мои волосы.

***

— Чуя-семпай! Вы тут?       …ох если бы Зен-сан только знала, кому я понесу все эти гостинцы!.. Нет, она бы меня не отругала, но была бы точно слегка недовольна, а в большей степени даже напугана. Де-факто, я нарушила своё ей обещание. Что тоже является причиной моего смущения, но уже от стыда, рядом с Зен-сан.       О моих отношениях с «Овцами» Агнесс не догадывалась. Ещё в самом начале я установила с Ширасэ договор, по которому они не могли меня дёргать с работы без надобности: в воскресенье? пожалуйста! А по будням только после восьми, если у них совесть позволит. И то нужно звонить предупреждать! Пришлось ради этого обычный кнопочный кирпич купить — в конце концов, это было пока лучшим предложением, так как сенсорные телефоны, что недавно хлынули на рынок, были мне слегка не по карману. Но самое уёбищное это цены за связь. Я, конечно, взяла самый дешёвый тариф, только это всё равно, блять, очень дорого. Очень. Реально! Самый доступный тариф в прошлой жизни был рублей двести, что на здешнюю валюту около пятидесяти йен. А здесь самый дешёвый в районе четырёх тысяч йен! Да ебануться можно!.. Единственное, чем я себя успокаиваю, — телефон это нужная покупка. Но знаете что? В какой-то момент это перестаёт помогать, и мой внутренний жид воет как раненая сука, крича «За что четыре косаря?! За что?» Порой я даже с ним согласна. Как жаль, что моя способность это не телепатия! И тратиться бы на телефон не пришлось, эх!..       Но я отвлеклась. В конечном счёте Ширасэ повыпендривался, попробовал поторговаться, но сразу же отступил, стоило мне оскалиться и дёрнуть хвостом. Сдался как миленький и согласился на все условия. Правда… Успеваемость моя всё равно съехала из-за этого, поскольку выходные теперь шли не по плану «учёба — поесть — учёба — учёба», а «не сдохнуть — обед — не сдохнуть — подохнуть на тренировке с семпаем». Да… Нет, безусловно, результаты съехали, но ниже девяноста-восьмидесяти ничего не упало.       Помимо прочего, мой восьмичасовой сон сократился до пятичасового, из-за чего белугой хотелось выть уже мне лично, ибо Чуя-семпай, который явно ударился головой, решил, что мне просто необходимы ещё и утренние тренировки! В здоровом теле — здоровый дух и всё такое… Он вычислил, где я живу (читать «Взял меня за шкирку и приказал вести к себе»), перебрался в соседний дом из своей уютной, по всем меркам берлоги, изводя меня и моё омежье чутьё, и стал будить меня в пять утра, скотина!       «Ацуши! На тренировку!» или «Ацуши! Готовься к спаррингу!», о, или, что круче, «Ацуши! Мне скучно бегать одному, подымайся, у тебя пять минут на сборы». Грешным делом я подумала, что в него вселился Реохей из КХР, но, нет, он был стукнутым сам по себе. И это бесило. Да нахрена я ему сдалась?! Я не верю, что человека может так переклинить с того, что я назвала его красивым! Это же тупо. Ну тупо!..       Так или иначе, злилась я на него только утром. В остальное всё время мне было искренне его жаль. За те полтора месяца, что я провела с «Овцами», я поняла, насколько семпай на самом деле одинок. Нет, его не ненавидели, но боялись и преклонялись, я бы назвала это так. Ставили выше всего, как я Агнесс. Вот она, обратная сторона обожания. Вечное одиночество. Из-за чего он оказался окружён последователями и подданными, но никак не друзьями или товарищами. Никто не пытался с ним поговорить, просто по-человечески спросить «Как дела?» или сказать «Привет!». Он был одиноким цепным псом «Овец», которого они даже не приручили, а так, просто привязали к забору атласной лентой со словами «Авось не убежит».       И ведь не убегал! Чуя-семпай искал себя. Долго, упорно, но пытался разобрать, что он вообще такое. Я часто видела, как он ходит к морю, к той цветной башне, название которой, кажется, я не узнаю никогда, видела, как он сидит на крыше и пустым взглядом смотрит на кратер, что теперь величают «Чашей». Не говорила с ним и не привлекала внимания — впрочем, думаю, что он знал, что я за ним иногда слежу, — но просто наблюдала.       Аниме это аниме. Многих персонажей — их привычки или особенности внешности, возведённые в абсолют, — списали с реальных писателей. Да, переврали некоторые моменты, к примеру, тот же Дазай, именно писатель, по заметкам современников и друзей, был ещё той плаксой, который мог расстроиться по любому поводу, а ещё надышаться не мог на великого Акутагаву Рюноске. Но, в целом… что мы вообще знали о персонажах? Мы видели только одну сторону медали, которой хватало для раскрытия сюжета или взаимодействия кого-то в рамках заданного пути. Вот только меня окружали живые люди. Я не могла воспринимать их персонажами аниме или манги, не могла сказать, что они картонные или просто массовка в моей жизни. То же было и с семпаем.       Чуя, что я встретила после перерождения, несколько отличался от своего прообраза из аниме. И если тогда, в прошлой жизни, я видела прекрасную рыжую суку, что знает себе цену, правда хлещет как не в себя вино и слишком быстро пьянеет, то сейчас… Сейчас я видела обычного несчастного подростка, без семьи, без нормальной социализации, с кашей в голове и полным непониманием: зачем он живёт? С ужасающей силой и злостью на весь мир в глазах. Не нравлюсь? Не смотрите. Нет места под солнцем? Сам себе прогрызу! Таким был семпай, которого мне по-человечески было жалко. — Чего припёрлась? — несколько грубо спросил Чуя, не обернувшись на мой голос. Он так и сидел на крыше одного из самых высоких зданий квартала — ладно хоть на ту стрёмную башню не полез! — смотря на тлеющее солнце, что будто кровью плакало над синим океаном. — Да так… — Ну? Не мямли. Не люблю мямлей, — устало и как-то зло выдохнул Накахара, соизволив наконец-то повернуться ко мне. А я так и застыла с контейнером в руках и болтающимся на запястье пакетом с подарком. — Это ещё что? — Э? Так это, семпай, праздник же — Рождество. — В курсе, что не белый день, — хмыкнул тот. — Дальше что? Я атеист, так что мне глубоко насрать на праздник. Иди куда шла, не мешай мне думать, — и вновь отвернулся. — Чуя-семпай, вы пошто такая задница ворчливая? Какая муха вас укусила сегодня? — недовольно проворчала я. И, прежде чем офигевший от моей наглости Чуя успел что-то сказать, я подошла к нему. Всучила насильно кусок торта, а потом и подарок. — Держите-держите! Я заметила, что вы постоянно прячете руки в карманах. Не знаю с чем связано, но вот вам альтернатива — перчатки.       На самом деле, я эти перчатки заметила, когда плелась домой после первой настоящей тренировки с Чуей. Посмотрела на них через витрину, подумала, да и поплелась дальше… Чтобы вернуться через час и купить их. Зачем? Почему? На кой ляд?! Я не знала. И даже не скажу, что хочу узнать ответ сейчас. Я просто купила и всё, потом, правда, долго злилась на саму себя, поскольку потратила оставшиеся на месяц деньги, но в целом… Я успокаивала себя мыслью, что они бы просто прелестно смотрелись на руках семпая, дополнили бы его образ «Бэд Гая». Только случая всё никак не было отдать. — Мал… — Не перебивайте! — набравшись смелости, чуть повысила я голос, нахмурившись. Чуя копировал моё выражение лица. И феромоны вокруг него потихоньку сгущались, становясь всё отчётливее и сильнее. Таким способом альфы угрожали. Но я уже настолько входила в раж, пытаясь за злостью скрыть накатывающее смущение, что попросту не желала останавливаться слыша «нет». — Будьте добры заткнуться, семпай! Вот. Перчатки… Да, перчатки. Они без пальцев, но хорошие, кожаные. Носите с удовольствием и перестаньте прятать руки в карманах. У вас такие хорошие длинные пальцы, а вы их крючите и прячете — непорядок. — Малая, я… — Да помолчите же вы! — уже вся покраснела я, чувствуя, что постепенно теряю уверенность, смотря на откровенно недоумевающего Чую. — И тортик. Он вкусный, вам понравится, вы виноград любите. Берите и не отказывайтесь. Всё! Я всё сказала. А теперь счастливо оставаться, если хотите одиночества, я что хотела — сделала. До свидания! — Ацуши! — тут же вскричал Накахара, позвав меня впервые по имени. Удивился он, удивилась я. И мы оба зависли. Чуя тут же отпустил мою руку, что схватил буквально секунду назад и отвернулся, слегка покраснев. — Я... Садись, раз пришла.       Не сразу сообразив, что имел в виду Чуя, я так и зависла, смотря круглыми глазами на семпая. Тот цыкнул, осторожно, пусть и несколько грубо, взял меня за руку и потянул вниз, заставляя опуститься на холодный бетон крыши.       Молча Чуя открыл пакет с перчатками и сразу же их надел, минуты две сжимая и разжимая руки после этого, будто проверяя на ощущения. Но перчатки сидели как влитые, всё ещё отдавая приятным запахом кожи. Да и ему просто шло, что уж греха таить? Я даже залюбовалась. Красивый, скотина. И где таких только делают?.. — Спасибо, — неуверенно пробормотал семпай, на что я хлопнула глазами, а после улыбнулась, не решившись ничего сказать. Феромоны вокруг семпая перестали клубиться и почти сошли на нет, на что я благодарно потянула носом полную грудь воздуха, медленно выдыхая, чтобы успокоиться. Чуя же тихо щёлкнул контейнером, взял пластмассовую ложечку, что была приклеена к крышке, и принялся есть, смотря на последние ярко-алые капли солнца на воде. Я просто крутила на пальце несколько большеватое мне кольцо, подаренное Агнесс. Совсем простенькое, с стеклянными жёлто-фиолетовыми камушками и имитацией под серебро. Тем не менее, оно всё равно было красивым…       …В такой тишине, что перестала через какое-то время быть неловкой, мы просидели, пока сумерки окончательно не сменились чёрной как смоль темнотой.

***

      Я задыхалась, перепрыгивая с крыши на крышу. В горле стоял тошнотворный комок. Я бормотала что-то совсем несвязное себе под нос, сжимая в руке кольцо, подаренное Агнесс. И часто-часто моргала, надеясь, что слёзы не потекут и не помешают обзору. Я спешила, но слёзы могли мне стоить миллисекунд драгоценного времени. — Всё будет хорошо, — попытался успокоить меня Чуя. Но его слова звучали для меня как из бочки. Я слабо помотала головой, не то соглашаясь, не то отрицая всё, что он говорил. А дальше его подбадривания сил слушать не было. И одинокая мысль «Ого, а семпай, оказывается, умеет сочувствовать» так и осталась забытой, задвинутой на второй план и потерянной для меня на целые сутки. Чуя же чертыхнулся, заметив, что я совсем его не слушаю.       Очередной поворот, и я спотыкаюсь прямо перед финалом. Но бегущий рядом Накахара — иногда меня пугает, насколько быстро семпай развивается, учитывая, что всего две недели назад я могла его обогнать в скорости, а теперь он мог давать фору мне, — с помощью способности помог не упасть и мягко приземлиться. Я только благодарно киваю, сразу же возвращаясь к насущной проблеме. Агнесс сидела на промозглой брусчатке переулка, прислонившись к стене противоположного дома. Кажется, сердце пропустило удар, а после болезненно сжалось. Иоко сидела на корточках возле с Агнесс. И обе выглядели белее мела…       Агнесс держалась за сердце, обливаясь холодным потом. И стеклянными глазами смотрела куда-то за меня. Она часто-часто дышала, боязливо поджав губы и широко распахнув глаза. Кажется, ей было даже страшно. Но я не могла понять: почему? — Что с ней?! — мой голос неосознанно сорвался на крик, с лёгкими нотками истерики. Я было подалась вперёд, но Чуя до боли сжал моё плечо, буквально приковывая меня к месту. Кажется, чтобы я не наделала глупостей, но мой мозг сейчас слабо это понимал. Иоко же подняла на меня заплаканное лицо, сипло, глотая буквы, пробормотав: — Бабушка, она… Она увидела и… Она схватилась за сердце. Ей плохо… Как ей плохо, Ацуши! — Скорую, ты вызвала скорую?! — обеспокоенно рыкнула я, посмотрев сперва на Агнесс, а потом на полувменяемую Иоко. Она активно закивала головой, заторможенно ответив: — Сразу же как… Ты повернись, повернись! — последние слова она прокричала, указав мне на противоположную сторону улицы. И гневно посмотрела на Чую, стоящего за моей спиной. Тот смерил её нечитаемым взглядом, а после отвернулся. Иоко же раздражённо фыркнула, но проглотила слова, что хотела ядом выплюнуть на ни в чём невиновного семпая. А у меня подкосились ноги, и только Чуя помог устоять на месте…       Казалось, моё сердце, в тот момент, как я повернулась, замерло и рухнуло камнем вниз, оказавшись где-то в области пяток. Кафе! Моё любимое кафе! Мой рай! Разгромлено!!! Стёкла были выбиты. Стулья какие-то выкинуты из окон, какие-то сломаны. Красивая люстра с милыми плафонами валялась в куче собственных осколков, будто в луже своей же крови, испустив дух, а с верху уродливо свисали провода-сосуды, вгоняя меня в настоящий ужас. Картины — написанные самой Агнесс! — на стенах были содраны, их рамы сломаны и разорваны холсты. Плитка на полу — вся побита, не керамика, а так, крошка под чьими-то ногами. А вывеску кощунственно закрасили белым, ядовито-красным написав «Покайтесь!»       У меня задрожал подбородок, а после солёные капли обожгли щёки, падая на руки, что сжимали кольцо около груди. Злость и досада, шок и негодование, всё бурлило странным коктейлем внутри меня, отчего голос неосознанно сорвался на настоящий тигриный рык. И даже Чуя на секунду отшатнулся от меня, но почти сразу же ухватил покрепче за плечо и руку, как оковами удерживая на месте.       Тигр внутри меня впервые принял мою сторону. Он требовал крови. — Какая сука это сделала! Я их убью! — Ох-х-х, — голос Агнесс заставил меня вздрогнуть и тут же отвернуться от разрушенного кафе, мгновенно сменяя гнев на милость. И вот уже разбитая я, с болью смотрящая на Зен-сан, падаю рядом с ней коленями на каменную брусчатку, нежно беру её руку и прикладываю к щеке. — Бабушка! — плачет Иоко, чем доводит и меня. Я тоже жалобно всхлипываю, но тише, поджимая губы. Сейчас Иоко предстала предо мной в новом свете. Я первые в жизни видела её настолько беспомощной. Эта сильная и наглая, во всех смыслах, альфа сейчас нежно держала Агнесс за руку и поминутно прикладывалась к её пальцам холодными губами, бормоча не то молитвы, не то проклятья на виновников хаоса. Ворот рубашки на Зен-сан был растёгнут, как и вся верхняя одежда, сама она сжимала какую-то пачку таблеток в руке. Кажется, это был нитроглицерин или нечто похожее. Откуда он тут? — Ты только в сознании оставайся, слышишь?       Но Агнесс не слышала. Она была слишком сильно шокирована разгромом собственного кафе, чтобы вообще сейчас реагировать на что-либо. Я лишь молча держала за руку Агнесс, будто пытаясь тем самым отдать ей часть своей жизни. Стоящий рядом Чуя, на удивление, просто молчал, кидая мрачные взгляды то на разгромленное кафе, то на нас. И пару раз позволил себе вытереть мои слёзы, что-то ворча под нос…       Вдалеке наконец-то послышались звуки сирены «скорой помощи»…