Aurum et Platinum

      Я торопливо шла по коридорам к выходу, чтобы сесть на самолёт и с нетерпением ожидала прекращения в трубке длинных гудков. Каждый из них отзывался усилением боли в голове, которая появилась буквально минуту назад. В голове сотни мыслей, но самая сильная - как можно быстрее убраться отсюда. Сейчас же, немедленно. Меня не волновал вопрос "как", не волновал "почему", и уж тем более не волновало, отчего я, всегда такая рассудительная и спокойная, вдруг бросаю всё и хочу улететь? Даже сам по себе Адриан или Сидни меня больше не волновали, моё раздражение, печаль, отчаяние - всё синтезировалось само по себе, направленное в никуда. О них я думала лишь вскользь: что больше не буду стоять на пути их отношений, пытаться привлечь его внимание, а просто улечу, оставив тут все свои чувства к нему. Я не эгоистка и не чудовище, чтобы ставить свои интересы важнее чьего-то счастья. Особенно, если я правда люблю Адриана.       Наконец на том конце линии я услышала голос матери. - Я хочу уехать, - бросила я в трубку вместо приветствия, - Сейчас же. Судя по всему, она уловила вибрации в моём голосе, потому что обратилась ко мне обеспокоенным тоном: - Что случилось, милая? - Не хочу тут находиться. Я устала. Мне стало понятно, что такое дух, значит, цель приезда выполнена, и я могу вернуться. - Нет, - раздалось в трубке совершенно другим, лишённым всякой сердечности голосом. Она поняла, что моё желание - просто каприз, а моим капризам в семье никогда не потакали. "Королева не имеет права быть капризной" - сказала мать, когда мне было 8 лет. - Нет, Катерина. Ты остаёшься. - Почему? - У меня другие планы. Тебе пора озаботиться своим будущим. Мне не хотелось вникать в смысл этих туманных слов. У матери всегда есть некие планы, о которых я узнаю в последний момент, и сейчас, мягко говоря, не лучший из возможных. Раздражение становилось злостью, и я молчала, смутно понимая, что утрачиваю даже то относительное спокойствие, что было до этого. - Катерина, мы с отцом решили, что пора повзрослеть и задуматься о своей личной жизни. Я снова молчала. Не знала, даже смутно, отдалённо не представляя, что на это вообще можно сказать. Помимо потока крика и ругательств, что так и просились на язык.       Можно было понять, если мать вдруг попросит меня слетать на Луну, или прыгнуть в океан с парашютом, но уж точно не "задуматься о своей личной жизни", если учесть, что именно от этого она меня стерегла всё время вместе с Максимилианом! Который, кстати, едва не врезался в меня мгновение назад, когда я резко остановилась посреди коридора, застигнутая врасплох. - Наверно, для тебя это несколько неожиданно, но... - Неожиданно? - переспросила я, не сумев совладать с проскользнувшими истерическими нотками в голосе, - Несколько? Мать не обратила внимания. - ... но мы поняли, что твоя поездка, учитывая окружение, в котором ты находишься, как нельзя лучше подходит для того, чтобы выбрать достойную партию из представителей американского двора. Там много достойных юношей... Партию... Свадьба?! - А меня никто спросить не хочет? В конце концов, это мне надо выходить замуж, и по-моему, я имею полное право решить сама, когда именно нужно это! И вообще, ты всего неделю назад считала, что я даже не имею права ни с кем заговаривать, даже мимолётные отношения..., - мои слова превращались в сбивчивый поток возмущения, - а теперь - свадьба, партия! Ты вообще... Что это всё...? - Прекрати истерику, Катерина, потому что тебе точно понравится то, что мы решили с отцом. Как я сказала, там много достойных юношей, но мы считаем, что оптимальный выбор - Адриан Ивашков. А вот теперь мне правда нечего было сказать. Совсем нечего. - Максимилиан сказал, что ты к нему неравнодушна, и мы, наведя справки, можем сказать заранее, что ничего против не имеем и одобряем твой выбор, - продолжила мать, видимо, полагая, что привела меня в состояние невыразимого восторга. Да, в "состояние невыразимого" она меня привела. Только не восторга. С каждым её словом моя злость всё возрастала, потому что то, что она говорит, вообще никак нельзя натянуть на голову. Почему она думает, что может распоряжаться не только моей жизнью, но ещё и чьей-то другой? Почему она так слепа от своей власти и не понимает, что не всё в жизни должно подчиняться её королевскому велению? Ладно, её не интересует моё мнение и мои чувства и может она в какой-то степени имеет право принимать решение даже в вопросе МОЕЙ свадьбы, но как она посмела возомнить, что может решить судьбу кого-то другого? Даже не своего подданного! И ещё в таком важном аспекте жизни! Неужели она настолько бессердечна и заносчива? Неужели корона совсем вскружила ей голову? - Милая, ну скажи же что-нибудь. - снова воззвала "светлая сторона" моей матери. Я почувствовала, как треснула задняя панель телефона у меня в руках. - Ты эгоистичное чудовище, слышишь? Чудовище! Твоя гордыня и чувство собственного превосходства над всеми сдавили тебе голову! И ты тронулась умом! У тебя крыша поехала, да-да, - кричала я в трубку, не обращая на усиливающуюся боль в голове - Считаешь, что можно взять так просто и... Мы не куклы, понимаешь? Мы - живые существа! Ты не имеешь право решать! Ты же всю жизнь... Только и делаешь, что говоришь, что и когда я должна делать! Но с меня хватит! ХВАТИТ! Я НЕ вернусь домой и... - Катерина! - Не прерывай меня! ... и вообще мне не нравится Адриан, меня тошнит от него, а если бы и... Боже, о чём я с тобой говорю? Всё, пока! Телефон благополучно полетел вдоль по коридору, приземлился врезавшись в стену и разлетевшись на части. Я тяжело дышала, будто бежала кросс на несколько километров, но не чувствовала, что закончила ругаться, и обернулась к Максимилиану, чтобы поговорить о его доносах на меня, но... Но позади него стояли Адриан и Сидни. Оба с выражением замешательства, шока и отвращения на лице. Я хотела всё объяснить, сказать, что это сгоряча, что просто перечила матери, но не могла выдавить и слова. Не знала, как это всё объяснить. Восстановилась оглушительная тишина. - А я беспокоился, почему ты ушла, - заговорил Адриан, и его голос был холоден, как лёд, - Но, вижу, зря. Не переживай, докучать и вызывать приступы тошноты я не больше буду. Счастливо. И в той же тишине, нарушаемой лишь звуком отдаляющихся шагов, я снова почувствовала глубокое отвращение к себе. Такое же чудовище, как и моя мать.