broken stars

Не то чтобы ему было больно, но. Да блять, ему больно до разорванных голосовых связок и неистового крика. Весь день наперекосяк с самого утра. У Феликса в голове мысль, что всё пошло по одному месту ещё с рождения. Сегодняшний день тут не играет никакой роли. Юноша запихивает в себя заботливо приготовленный мамой торт и ему скулы сводит от вяжущей сладости. Противно. Он отставляет тарелку в сторону и потрошит десерт вилкой. На щёку брызгает сок черники, и Ли слизывает капли языком. Ягоды отдают кислым послевкусием, и парень понимает: похожи на него. Сладость мешается с кислотой и тягучей горечью. Мысленно Феликс ругается. Отличный денёк. День рождения, да. День, в который о нём вспомнили лишь родители и курьер, доставивший материнскую выпечку прямо в съёмную квартиру. – У нас так много дел, Ликси, – щебечет в телефоне мать, хотя юноша отчётливо слышит на заднем плане шум толпы. Снова на прогулке. – С днём рождения, сладкий, ты получил торт? – Я всё понимаю, мам. Спасибо, получил. Очень вкусный. Мать говорит несколько дежурных фраз и отключается, оставляя его в тишине остывающей квартиры. На обороте коробки из-под торта Феликс находит яркий зелёный ценник и усмехается. Не то чтобы ему противно, нет. Он рад, что у родителей своя жизнь, которой он не мешает, но. Обида клокочет звенящими всхлипами где-то в горле. Он ожидал поздравлений лишь от одного человека, но не получил ничего и близко напоминающего. Феликс потирает покрасневшее предплечье – последствия череды утренних неудач и сорванного крана с горячей водой. Он встаёт медленно, неспешно. Он всё решил давным-давно. Из-под кровати вытаскивает новенький чемодан, открывает шкаф, в котором его вещей – ровно половина. Не так много, учитывая, что живут они тут полгода от силы. На улице пляшет горячий воздух, сентябрь в самом своём разгаре; он шепчет Феликсу о его никчемности, но парень знает это и сам. Ветер обиженно вздымает занавески к потолку. Чанбин ушёл ещё утром – поминай как звали. Ли знает, что старший пропадает либо на студии, либо у Хвана (в крайнем случае у Джисона, но с ним он и в студии встречается). Феликс ждал от Со хотя бы небольшое сообщение, самое крошечное поздравление во вселенной, но получил целое ничего. Юноша хмыкает и подставляет лицо сквозняку. Идея снимать квартиру на двоих была спонтанной. Они знают друг друга вечность будто, секретов друг от друга по минимуму (если блядская любовь к Чанбину – минимум), а оплата напополам значительно сокращает расходы. Но сейчас Феликс жалеет о решении жить вместе, потому что между ними не изменилось почти ничего. Почти. Если не считать появившейся между ними отчуждённости. Феликс кусает губы. На тонкой коже появляются мелкие язвочки, по которым проходится влажный язык. Больно, но терпимо. Потресканная кожа неприятно саднит. Он собирает вещи неспешно, размеренно. Потому что знает: старшего не будет до ночи точно. Кто для Чанбина Феликс, чтобы он спешил домой? В груди застревает противный ком, полный обиды. Ли дышит медленно и глубоко в попытке успокоить чувства. Внезапная буря ему сейчас ни к чему. Он ведь всё решил, так что лучше оставаться холодным. Лучше причинить боль самому, чем получить её от самого близкого человека. Хотя Феликс уже не уверен, что они с Чанбином когда-либо были близки. На улице сереет. Юноша смотрит на часы. Перед уходом он проверяет, везде ли выключил свет, перекрывает воду и закрывает окна. Уже обуваясь в старые потрёпанные кеды он слышит шуршание за входной дверью и скрип ключей в замочной скважине. Не вовремя. Чанбин входит в прихожую и сразу же включает свет. Его рука так и замирает на выключателе, пока юноша во все глаза таращится на Феликса. Взгляд бегает от младшего к чемодану и обратно. – Оу, а ты... – мнётся Со, не зная, как спросить. – Куда-то собрался? Феликс хмыкает, когда замечает в руке старшего небольшую прозрачную коробку. Внутри Прага. Единственный торт, который любит Феликс. – Съезжаю, – бросает Ли, и продолжат шнуровать обувь непослушными пальцами. Мысленно он просит себя обойтись без паники. Чанбин захлопывает дверь так громко, что кажется, будто вздрагивает весь подъезд. Феликс поднимает на старшего слишком спокойный взгляд. Отвлекает, играя с огнём. Надеется, что Со не заметит его дрожащие руки. – Прощай, любовь моя, – нараспев тянет Ли, вставая с тумбы. Младший игнорирует недоумённый взгляд и шагает к входной двери, отпихивает Чанбина в сторону, но тот никак не хочет поддаваться: лишь протягивает руки и сжимает ладони на его плечах до боли крепко. – А сейчас ты снимаешь свою обувь и рассказываешь мне всё по порядку, – Чанбин злится, Ли видит, как у старшего на скулах играют желваки, а губы сжимаются тонкой полосой. Бин дожидается, пока младший снимет кеды, нетерпеливо топает ногой и складывает руки на груди. Маленький пакет и коробку с десертом он предусмотрительно отставляет в сторону. – Закончил? – рявкает Со. От властного голоса Феликс неосознанно вжимает голову в плечи. Его хватают за руку. Крепко, настойчиво, да так, что пальцы впиваются в кожу до темнеющих следов поверх утренних ожогов. Феликсу больно, но он молчит, закусывая губы. Чанбин отпускает его и заставляет сесть на кровать. – Не включай, – просит Феликс уже не так уверенно, когда видит, что старший собирается зажечь свет. Тот лишь хмыкает, но слушает и присаживается рядом. – А теперь говори, какого черта я прихожу домой и вижу тебя сидящим на чемоданах. Феликс кривится: – Не думаю, что тебе будет приятно знать подробности. – Твоё дело – выложить мне всё подчистую, а моё – решить, приятно мне или нет. Чанбин злится, рычит почти. Феликсу кажется, что ещё чуть-чуть – и он увидит, как из ушей старшего повалит пар. Поэтому сдается. Он никогда не умел побеждать. Особенно, когда дело касалось его самого. – Ну, коротко если... – начинает Ли, вдыхая побольше воздуха в грудь. – Если коротко, то ты мне нравишься. Если не коротко, то я тебя люблю, блять. Года три уже, наверное? От радости прыгал, когда ты предложил снимать квартиру на двоих. Как дурак. Думал, что мы станем ближе и я смогу тебе признаться. Но проебался. С самого начала проебался, – Феликс сквозь зубы втягивает воздух, собирая остатки сил. – И сегодня опять, как дурак, ждал тебя. И твоего поздравления, которого так и не было. Мы как только съехались – сразу почти перестали общаться, ты заметил? Я хотел сблизиться, а получил чёртову пропасть между нами. Ты каждый день сбегал из дома по делам, к Хёнджину, да куда угодно. Лишь бы не со мной, да? Я тебе настолько противен? Поэтому я решил, что съеду, чтобы не мешать тебе. Тебе и без меня будет отлично. Феликс поворачивает голову в сторону старшего и прислушивается. Чанбин выглядит ещё злее, скрипит зубами и ладони сжимает в кулаки. Сейчас его темная сущность нависает сверху чернеющим грозовым облаком. Ничего хорошего Ли не ждёт. – Ох, так вот в чём дело, – елейным голосом щебечет Чанбин, вставая с кровати. От его тона по коже идут мурашки, прячась на затылке. – Решил не мешать, да? Ликси, ты не хотел бы спросить сначала у меня? – под конец голос держать всё труднее. У Со прорывается рычащий звон, голос становится ниже. Юноша усмехается и пальцами расстёгивает ремень на джинсах. Феликс сглатывает от непонимания. – Чанбин? Что ты имеешь в виду? – Всё просто, – на лице у старшего – оскал. Он подходит ближе и берёт Ли за руку. – Чтобы что-то решать, тебе следует сначала спросить у меня. Смекаешь? На тонких запястьях змеёй скручивается ремень. Чанбин сильный и ловкий, но Ли не оставляет попыток освободить руки: брыкается, дёргается и шипит в непонимании. – Что ты делаешь? Отпусти меня! – истерика скользит по ребрам и сворачивается на шее удушающей паникой. – Ты не заслужил. Чанбин толкается, заваливает младшего на кровать одним точным движением и седлает его бёдра, нависая сверху. Горячие ладони оплетают руки Феликса, гладят выступающие запястья и сплетаются с пальцами юноши. В комнате жарко. За закрытыми окнами сиреневый вечер, а внутри воздух липкий, удушающе приторный. Чанбин губами касается его шеи. – Какая же ты сука, Ликси, – рычит старший и вгрызается в беззащитную плоть зубами, оставляя на светлой коже след. Отметину. – Вздумал сбежать от меня? Нихуя. Никуда ты не уйдешь, пока я не разрешу. Зубами цепляет серьгу в ухе, крутит языком между клыков, дышит горячо, посылая искрящийся разряд по всему телу. Феликс скулит, получая аморальное наслаждение от происходящего. – Любишь меня? Ты такой смешной. Любви нет. Ты возносишь меня на грёбаный пьедестал, выставляя идолом. Привычка? Возможно. Это не любовь, Феликс, – пальцы бегают под свободной футболкой, собирают влажные капли пота с живота, размазывают и ведут выше. – Ликси, не молчи. Не зли меня, – шепчет Со, слезая с младшего. – Ты ошибаешься, Чанбин. Любовь – это не поклонение. Любимого человека ты можешь поставить только рядом, – надрывно шепчет Ли, облизывая пересохшие губы. – У тебя просто давно не было секса. – Не мешай чувства с грязью. Чанбин усмехается. – Тогда что это? – пальцы обхватывают колом стоящий член через ткань свободных шорт. – Желать кого-то – нормально. Но связь без чувств я презираю, – выплёвывает Феликс, позорно краснея. – Может ты меня, наконец, развяжешь? Это уже не смешно. – А кто говорил, что я шучу? Расслабься и получай удовольствие, Ликси. Сегодня я покажу тебе, что такое желание. Ли сглатывает. Он не готов совершенно, ведь его губы накрывают чужие: остервенело, до боли почти. Чанбин кусает – не целует. Зубами вгрызается в нежную кожу, грубо проникает языком в рот младшего, а руками держит колени, разводит в стороны и не даёт свести обратно. Феликс ловит отвратительное наслаждение, но сопротивляется для виду. Кажется, будто руки старшего везде: оглаживают чувствительную поясницу, сжимают бедра, царапают позвоночник и оставляют после себя горящие следы принадлежности. – Ты мой, Ликси, – грохочет его голос в тишине спальни. – Принадлежишь мне. И никакая любовь не поможет тебе освободиться. Феликс с ужасом осознаёт, что мечтает о заточении больше, чем о свободе. Со задирает его футболку, мажет языком возле косточек таза, около пупка, поднимается выше, чтобы зубами прикусить выступающую ключицу, оставить под ней пылающую алым отметину, от которой в паху горит болезненным возбуждением. Ладони опускаются ниже, старший без лишних церемоний стаскивает с Ли шорты вместе с бельём, кидает куда-то в сторону и наваливается сверху. Феликс задыхается. Не от тяжести – от чувств. Иррациональное счастье перекрывает доступ к кислороду, разрывает сердце и бьётся глупыми мыслями в голову. Чанбин протягивает руки. Там, рядом, стоит тумба. Юноша открывает ящик и ищет что-то упорно и сосредоточенно. Ли радуется тому, что старший заботится и о нём. У Со пальцы липкие от смазки, он проводит ими от самого основания члена, гладит кончиками уздечку, вырывая из Феликса сдавленный стон. Вторая рука спускается ниже, и старший присвистывает, а затем усмехается. – Ликси играл с собой? Хороший мальчик, – шепотом прямо в ухо младшего, от чего тот дрожит в оглушающем экстазе. Чанбин, наконец, раздевается сам. Ли в полутьме рассматривает подтянутое тело, рельеф мышц, выступающие кубики пресса, от чего во рту скапливается слюна. Юноша сглатывает как раз в тот момент, когда старший подставляет собственный член, обильно смазанный лубрикантом, к его дырочке. К удивлению Феликса, боли совсем нет. Лишь дискомфорт небольшой, но Со входит одним плавным движением, почти не встречая сопротивления. Чанбин задыхается от потрясающей узости младшего и закрывает крепко глаза. Феликс не ожидает, что старший начнет двигаться сразу же. Он берет темп быстрый до жути, одной рукой надавливает младшему на грудь, пригвождая намертво к кровати, а второй обхватывает его горло. Давит, всматриваясь в серое лицо Ли, но разобрать ничего не может – лишь наслаждается сипящим дыханием, тяжело вздымающейся грудью и стонами, что больше похожи на жалобный скулёж. Ему нравится вколачиваться в податливое тело, чувствовать, как приятно сжимают стенки его член, видеть под собой такого Феликса. Обе ладони перемещаются на бедра младшего, сжимают до синяков, пока сам Чанбин наклоняется к Ликсу, впиваясь в губы поцелуем. Более мягким, чем предыдущий, но не менее мокрым и развязным. Он сплетает язык с его, делится частичкой себя, и отстраняется сразу же. За ним тянется ниточка слюны. Они смешались воедино, и Чанбин от этого ловит кайф не меньше, чем Феликс. – Ты понял, чей ты, Ликси? – с придыханием срывается с губ старшего. Он глотает воздух спасительной дозой, чтобы не задохнуться от перевозбуждения. – Понял. – И чей же? – Чанбин, я... Я принадлежу тебе, – выстанывает Ли, когда его прошибает током от внезапной смены угла проникновения. – Правильно, Ликси. Ты – мой. Чанбин развязывает ремень на руках младшего, растирает своими пальцами затёкшие руки, подносит к лицу и целует передавленные полосы на запястьях. На лице Феликса веснушки горят ярче звёзд. Чанбин видит только их, они ослепляют, но юноша глаза не закрывает, всматриваясь внимательно, считая каждую звезду на лице младшего. Он готов ослепнуть, если последнее, что он увидит, будет такой Ли. Со ускоряется до предела, и Феликс в такт ему водит ладонью по собственному возбуждению, ловит разряды молний под кожу, и кончает, протяжно простонав. Под крепко закрытыми веками горит пожар, рассыпает искры, и они селятся у Ли где-то на загривке, потому что хорошо. Охуительно хорошо. Чанбин терпеть долго не может. Младший после оргазма сжимает его слишком сильно, почти до боли. Он делает несколько глубоких толчков, – тягучих, медленных, – и изливается младшему на живот. – Блять, – констатирует Со, ложась рядом. Феликсу щекотно: по бокам остывающими дорожками стекают последствия их близости, смешиваются друг с другом, и Ли размазывает их ладонью по животу. Чанбин ищет в той же тумбе салфетки, вытирает его насухо и снова укладывается к младшему. Феликс мостит голову у него на плече. – Так что там насчёт любви? – не выдерживает Ли. – Ничего. Я не люблю тебя, Ликс. Но ты для меня всё. Феликс усмехается. – Мне этого достаточно, – юноша шепчет и от чего-то улыбается глупо совсем. Ему не нужны громкие слова, если он знает суть. – Без любви можно прожить. Но без тебя – нет. Чанбин улыбается краешком губ и целует его в висок. Феликс – весь мир. И ему достаточно знать, что младший будет рядом даже без глупых признаний.