***
— Люди, признанные обществом порочными или деградирующими, на самом деле являются наиболее приближенные к состоянию внутреннего просветления, — сказал Глеб, глядя куда-то вверх, — какой-то алкоголик или бомж, лежа в сточной канаве, настолько же близко к просветлению, как и монах, медитирующий на вершине горы Кайлас в Тибете. Психолог внимательно разглядывал его из-под очков. Много повидавший за свою карьеру, он отметил, что этот пациент, несомненно, чём-то выделялся, был особенным. Проще говоря, он не вписывался ни в какие стандарты. Хотя психиатрия это и есть отклонение от норм, но все же эти отклонения можно классифицировать, выделить общие симптомы и найти большую группу людей с одинаковыми диагнозами. За этим худощавым мужчиной, сидевшим напротив, интересно наблюдать. В его поведении нельзя было ничего предугадать. Имея в анамнезе классические для психиатрии случаи панических атак, клинических депрессий, наркотической и алкогольной зависимости, делирия и других расстройств сознания, дальнейшее течение болезни было непредсказуемым. Он не уподоблялся 99% пациентам с похожими симптомами, но также его нельзя было причислить и к выздоровевшим или находящимися в стадии ремиссии. Ни один врач, психотерапевт или психолог, к которому он обращался за много лет болезни, не смог помочь. Но каждый раз он сам каким-то чудом выживал, выбирался из казавшейся тупиковой и неразрешимой ситуации. Другой на его месте уже несколько раз бы умер — от передозировки, суицида, последствий употребления, или голосов в голове. Но каждый раз что-то спасало его, заставлялся оставаться на плаву. Тысячи раз тонул, и тысячу раз выплывал. Глядя на этого небритого мужчину средних лет, в очках, растянутом свитере и нечищеных ботинках, трудно поверить, что он рок-звезда, в молодости переживший огромную славу, да и сейчас имеющий популярность и поклонников. Уставшее выражение лица, с серым несвежим оттенком, покрытое мелкими морщинками, мешки под потухшими глазами. Он что-то тихо невнятно бормотал, не все слова можно было даже разобрать. Всем своим видом излучая пессимизм и разочарование в жизни. Но как-то раз, вспомнил доктор, он пришёл на сеанс и его невозможно было узнать, можно было подумать будто бы это совсем другой человек. Молодой подтянутый мужчина, скинувший несколько десятков лет, гладко выбритый, с уложенной гелем причёской с прядями ирокеза, ярко-красным маникюром. Внешний вид богат на аксессуары: пальцы украшали всевозможные кольца и печатки, на шее висели цепочки, стильные очки в модной оправе. Но самое главное даже было не в одежде или стиле. Кардинально изменилась энергетика. Куда-то подевались потухший взгляд и сгорбленная осанка, он расправил плечи, шире расставил ноги, излучая безграничное обаяние и сексуальность. Лучистый взгляд и лёгкая ироничная улыбка. Он сказал, что приехал сразу после выступления в клубе и не успел заехать домой и переодеться. Сейчас легко было понять за что его любят поклонники. Глядя на него, самому трудно было не очароваться. Не важно даже какого ты пола, когда такой мощный энергетический заряд воздействует на тебя, ты не в силах сопротивляться. — Так… Продолжайте, — закашлялся психолог, стараясь отогнать от себя нахлынувшие мыслеобразы, за которые было немного стыдно, — я вас внимательно слушаю. — Отказавшись от привычных норм, правил и установок, мы обладаем большей свободой, чем нормальные, с точки зрения общества, люди. — Глеб посмотрел прямо в глаза собеседника, будто бы прочитав его нескромные мысли. — Возможно, именно эта неумолимая жажда познать что-то вечное и глубинное заставляет искать. Внутренняя тоска вынуждает принимать алкоголь или наркотики. Неумение справиться с обыденной реальностью, наполненной тоской, безысходностью и страданиями… Где-то в глубине они знают, что существует нечто большее, бесконечное, есть блаженство. Наркоман и алкоголик на долю секунды находит его суррогат в очередной дозе, в состоянии расслабленности и смелости, опустошающей все тревожащие мысли, приходящего после определённой дозы выпитого спирта. Сексологик — в преддверии горячей подступающей оргазмической волны, которая отключает все мысли о повседневных проблемах, позволяющая концентрироваться на ощущениях лишь в моменте здесь и сейчас. Доктор судорожно теребил ручку, периодически делая какие-то записи в кожаном блокноте. На лбу появились капельки пота, стекающие к вискам. Судорожно не хватало глотка свежего воздуха. Но если открыть окно, то помещение наполнялось шумом машин и прочим гулом — издержки арендованного офиса в центре города. Открыть окно и проветрить можно было только ночью. Вообще ему нравилось оставаться в офисе поздно. Иногда он разбирал свои записи, читал книги или новые статьи. Порой принимал клиентов, которым срочно нужна была помочь, или которые могли выделить только такое время в плотном рабочем графике. Когда оставался в офисе один, и даже администратор на ресепшене, обычно задерживающаяся допоздна, покидала рабочее место, он подходил к окну, открывая его настежь, высовываясь по пояс, глядел с***
Когда первый раз Глебу предложили попробовать, он без раздумий согласился. Среди наркоманов есть две категории людей. Первые — это охотники за удовольствием, так называемые «кайфуши», которым главное испытать приход, окунувшись в ощущения. Вторые же — творческая элита, к которым Глеб и приписывал и себя, или по крайней мере стремился туда. Поэты Серебряного века, окутанные ореолом богемности. Булгаков, Есенин, Маяковский… Они пытаются познать нечто большее, заглянуть в неизведанное, расширить привычные рамки и посмотреть на обычные вещи с другой стороны. Это даёт возможность совершить прорыв в науке, творчестве и жизни в целом. Но таких личностей единицы, а в жизни преимущество встречаются наркоши из первой категории. Выросший в провинциальном уральском городке, где чуть ли не в каждой второй семье был наркоман, Глеб с ранних лет был свидетелем, как во дворах ширялись и нюхали, в подъездах кололись. Обычное дело было после школы зайти в беседку и употребить. Перед глазами были яркие примеры зависимости и деградации. Готовность пойти на все ради дозы. Смерть сопровождала и ходила по пятам неустанно. Похороны молодых ребят были не редкостью. Но каждый считает себя особенным и полагает, что это все происходит с другими, а у него будет иначе, он никогда не скатится так, ведь он сильней, и может управлять процессом. А все остальные — безвольные дураки, слабые и не умеющие вовремя остановиться. Каждый думает так про себя. Только что окончился концерт, где музыканты успешно отыграли. Толпы поклонников визжали и смотрели влюблёнными глазами, наизусть знали весь репертуар и весь концерт подпевали. А после несколько часов ждали возле выхода из ДК, не обращая внимание на холод. Часть фанатов поедет с ними дальше в другой город, потратив последние карманные деньги на билеты. Когда ты молод, то можешь себе позволить такие безрассудные поступки, делать то, что хочется, не задумываясь о завтрашнем дне и в принципе не тревожась о логичности поступков. Взросление накладывает определенные ограничения: приходится быть серьезным, ответственным, самостоятельно принимать решения. Где начинается свобода от родителей и школы, заканчивается беззаботность. Безусловно, приятно ощущать себя звездой, чувствовать свою востребованность и необходимость. Но если проанализировать фанатскую любовь, то понимаешь, что любят вовсе не тебя как личность. Молодые девчонки, почти еще дети, увидевшие красивую картинку по телевизору и почему-то решившие, что вот он идеал, кумир и выбравшие звезду объектом своей любви, спроецировали все свои идеальные фантазии и наделили качествами Бога простого человека, о котором ничего не знают. Они мечтают прикоснуться к нему, заполучить автограф или частичку какой-то вещи. Слепое поклонение придуманному в их молоденьких глупеньких головках недостижимому образу. К тому же, как правило, большинство фанаток, добивавшиеся внимания артиста, были маленькие, и ни о каких отношениях не могло быть и речи. Плюс в силу, возможно, возраста довольно глупенькие. И скорей всего, не способные уловить того глубокого смысла, заложенного в текстах. Стоя на сцене возле микрофона, Глеб разочаровано разглядывал лица в первых рядах. Дальше он просто не видел. Но потом он вспоминал себя в их возрасте, и в нем просыпалась надежда и понимание — наверное, то, что он делает, все же не зря. Молодёжь способна воспринимать очень многое, хотя пока не может это толком понять и объяснить. Но он тешил себя надеждой, что взращивая таким образом молодую душу, воспитывая ее сознание, с годами его миссия непременно даст результат. Группу отвезли в гостиницу, где они сидели в номере и, как положено, отдыхали. Сразу после выступления было трудно заснуть, не смотря на усталость. У музыкантов было принято расслабляться и восстанавливать энергию с помощью горячительных напитков. На столе стояли пиво и коньяк, но никакого эффекта от них не было. Все сидели злые и трезвые. Вдруг, откуда ни возьмись, влетел Вадик, подсуетившись по знакомым, и занёс косячок. Настроение сразу же у всех улучшилось. Помещение наполнилось серым дымом и весёлым беззаботным смехом. Со временем такая процедура расслабления после выступлений вошла в традицию. А позже добавилась не только после, но и до концерта, а также могла скрасить переезды между городам. Никто не видел в этом ничего плохого, скорей, даже наоборот — с помощью травки легче переносить гастрольные будни, переезды, неудобный график и отсутствие домашнего уюта. Всегда хорошее настроение, легкость в теле, заряд энергии и возможность отвлечься от тяжелых раздумий, разгрузив мрачные мысли из головы. Звучит как слоган из рекламы. Но употребляя «безобидную» травку со временем падает толерантность и к другим видам наркотиков. Теория разбитых окон гласит, что человеку проще совершить нехороший поступок, если рядом он видит уже что-то плохое, возможно и в меньших масштабах. Легче бросить бумажку в место, где уже до этого кто-то намусорил, чем в стерильном помещении. А бросить булыжник в окно рядом с уже разбитыми стеклами не составляет никакого труда. Просто расслабления и хорошего настроения теперь стало мало. Хотелось уйти куда-то далеко, в дебри подсознания, где открывается совсем другой мир. Где нет привычных рамок и стереотипов, где можешь позволить себе абсолютно все и стать полностью свободным. Казалось, что наркотики могут это все дать. Порой бывало, что так и происходило, но потом за все приходилось расплачиваться, а цена, как известно, велика. Угробленное здоровье, разбитые семьи, испорченная репутация. Список можно продолжать до бесконечности. А самое главное — не все могут вернуться оттуда живыми. Если единственный смысл — это попасть туда, а в жизни нет никаких других целей, никаких ценностей, ты существуешь только от дозы до дозы — то какой сенс возвращаться сюда?***
Сквозь ночную тьму мчался региональный скорый поезд. В душном прокуренном купе сидели трое мужчин. На столе стояло три стакана из-под чая, один из которых был без подстаканника. Но в кружках был совсем не чай, как можно было подумать — а коньяк, купленный в привокзальном магазине перед отправлением поезда. Что за город это был — никто в точности сказать не мог. В гастрольном туре все населённые пункты смешивались в одну бесконечную карусель. Дорога, поезд, вокзал, гостиница, сцена, гостиница, ресторан, вокзал, дорога, и снова по кругу. Город видели только из окна автомобиля, и мало что оставалось в воспоминаниях. Кто-то потом будет говорить, что они ехали из Челябинска в Магнитогорск; а кто-то утверждать, что перемещались из Нижневартовска в Нефтеюганск. Все были уставшие и раздражённые, разговаривать особо не хотелось. Они молча пили, не чокаясь. Если же разговор начинался, то каждый, имея свою точку зрения, упорно ее отстаивал, не желая соглашаться с собеседником, что перерастало в конфликты и жаркие споры. Поиск истины, как правило, до драк не доходил, ведь это были люди слова. Тяжело находиться в чуть ли не круглосуточном обществе одних и тех же людей. Какие бы близкими они не были — друг, брат, жена или другие родственники — неважно. Как известно, самые жаркие конфликты и происходят в семье, ведь если в обществе малознакомых людей удаётся держать маску приличия, то дома, как правило, расслабляешься и вся броня слетает напрочь. Но если из дома можно куда-то уйти: например, поехать отдыхать, пойти гулять или же, в конце концов, снять квартиру и переехать туда, то в данном случае такая тактика не сработает. Кроме того, что браться связаны кровными узами, их также скрепил рабочий контракт, по которому они должны были объехать 28 городов необъятной родины, предусмотренными гастрольным графиком. Все время находится рядом — на сцене в дороге, в гостинице, где их часто селили в общем номере на двоих. Когда туры заканчивались, они старалась отдохнуть друг от друга и не встречались без поводов. Но в Москве также хватало этих поводов — записи альбома на студии, съемки клипов, интервью для прессы и записи программ на телевидение. Самая крепкая любовь — это любовь на расстоянии, безответная или с очень редкими встречами. Ведь на самом деле мы любим не самого человека, а придуманный в голове образ. И чем дольше находишься с объектом почитания рядом, тем больше узнаешь его настоящего, со всеми особенностями и недостатками, и тем самым разрушая свои ожидания и иллюзии. В жизни мало кто может соответствовать нашим идеальным представлениям и завышенным требованиям. Каким бы хорошим и замечательным человеком не казался с первого и даже второго взгляда, после 525-го от него уже тошнит. Самойловы пытались как-то уживаться, и, когда была возможность, находиться подальше друг от друга. Но сейчас это было невозможно, тем более в замкнутом пространстве движущего поезда, где единственный способ уединиться — выпрыгнуть из вагона. — Эх, хорошо, но все же чего-то не хватает, — нарушил молчание Вадим, откинув чёрную прядь волос со лба, и мрачно глядя исподлобья, схватил пару кусочков криво, по-холостяцки, нарезанной колбасы. — И что ж хорошего? — скептически спросил брат, поднимая голову и прерывая мрачные мысли, в которые он погрузился, глядя в окно поезда. — Как что? — Слава, поклонники, да и деньги какие никакие присутствует, можем купить что пожелаем, в разумных конечно пределах, — опрокинув в себя стакан, со стуком поставил его на столик. На стекле остался жирный след от пальцев. — Любая девушка готовая пойти с тобой, только помани пальцем. На улицах узнают, по всем телеканалам и радиостанциям крутимся. Шикарно. Выше только небо. — Мало же ты понимаешь о небе! — фыркнул Глеб. — А ты у нас прям летучий посланец, каждую ночь совершаешь полеты во все, — начал заводиться Вадим, — пора уже спускаться на землю! И вообще с чего ты взял, что это все не твои галлюцинации? — Да потому что мои ощущения настолько реальны, как и то, что я сейчас сижу здесь, смотря в тёмное окно, пью коньяк и разговариваю с тобой. Если так, то галлюцинацией являются не только мои полёты, но и вся жизнь. — И что дальше, улетишь с этой планеты нафиг? — Ах… если бы я мог, — с грустью ответил он, — а у тебя какие цели? — собрать ещё больше стадионов? Заработать больше бабла? Объездить ещё больше городов? Трахнуть ещё больше телочек? — Хи-хи, — почему бы и нет? Больше! Выше! Сильнее! — засмеялся Вадим. От протопленного углем купе или от выпитого алкоголя щеки его раскраснелись. — Мало тебе, что не можешь спокойно на улицу выйти, что весь подъезд описан признаниями фанаток, что жена получает угрозы, а телефон не умолкает? Разве тебе не надоели эти бесконечные разъезды, эти нескончаемые пьянки и пирушки? — Это у тебя жизнь — страдания, а у меня — удовольствия. — Твои радости — примитивны. Как свиньи балдеют, валяются в грязи, уткнувши пятак в корыто, и хрюкают от удовольствия. А мои страдания позволяют дотронуться и прикоснуться к высшему явлению мироздания. — Ты что, меня только что свиньей обозвал? А ну иди сюда! — подскочил со своего места разгоряченный Вадик. Третий мужчина, до этого хранивший молчание, вклинился в начинающийся разгораться конфликт между братьями, и произнёс: — У меня есть то, что вам надо, — он полез рукой во внутренний карман кожаной куртки, украдкой захихикав, — так называемое «средство от земли» — Ты что, нет! — запротестовал Глеб, — я не буду, надо своими силами учиться летать, без допингов. — А я попробовал бы, — сказал Вадим, закатывая рукав рубашки. — Нет, для начала будем нюхать. — Тем более! — оживился Вадик, — давай, Глебсон, ты ж так хотел нового опыта и ощущений. Сколько ты будешь ещё смотреть на свои руки, а тут реальный шанс быстро достичь результатов, испытать нечто невообразимое, выйти за грани сознания. — Ага, главное, расширяя сознания, не превысить дозу — Ну, ты как хочешь. А я, как ты говоришь, примитивное животное, рождённое чтобы испытывать наслаждение, и не откажусь от кайфа. Тем более дорога ещё длинная, заняться особо нечем, до следующего концерта точно отпустит. — А черт с ним! — отбросив сомнения, наконец, решился Глеб. С одной стороны его всегда манила загадочная культура декаданса, томные элитные собрания кокаинистов из творческой сферы. Но с другой стороны перед ним были примеры его соседов наркоманов, ширящихся в подъезде, которые с трудом ходили и разговаривали, не то что могли творить, они не могли даже нормально соображать. Наверное, есть некая тонкая грань между гениальностью и безумностью, и надо постараться не переступить ее. Имея опыт выхода из тела в сновидениях, Глебу был интересны новые открытия, он считал себя исследователем собственного сознания. На прикроватной тумбе рядом с дневником сновидений появилась ещё одна тетрадочка, куда он записывал свои ощущения и видения наркотических трипов. Было нечто схожее в этих путешествиях. И там и там ты как бы выходишь из своего тела и попадаешь в некую иную реальность. Однако в осознанных сновидениях можешь управлять событиями и менять картинку по своему усмотрению. Даже кошмарные сны более лайтовые по сравнению с наркотическим приходом. Там же ты, как правило, оказываешься на низших демонических слоях астрала с недружелюбной атмосферой. И никак повлиять или выбраться оттуда с помощью желания не можешь. Если во сне ты можешь подняться наверх в небо и летать, то наркотики опускают вниз на самое дно или прямо в ад. Причем падать гораздо проще, чем летать. Дальше все шло по накатанному сценарию. Случаи употребления стали все чаще, превратившись со временем в регулярные. Никто не задумывался о последствиях, пребывая в бесконечных беззаботных и бездумных угарах. Переезды, гастроли, выступления, несколько дней отдыха, которые проходили дома в практически беспрерывном спящем режиме. Молодой организм более менее справлялся с таким обращением, хотя порой и давал сбои. Новые песни не писались. Что было самым обидным. Ведь Глебу казалось, что должен был быть противоположный эффект. Находясь в непривычных состояния сознания, непременно приобретаешь новый мистический опыт. Попадаешь в другую реальность, в сказку. Но почему-то после выхода от туда не рождались песни. Раньше бывало, что во сне или сразу после пробуждения приходили готовые строки, музыка или целые песни. В таких случаях на тумбочке рядом с кроватью лежала тетрадка, куда можно было быстро все записать, пока сон не улетучился. Сейчас тетрадка перекочевала в ящик тумбочки, где лежала одиноко, позабыв время, когда ее открывали и что-то записывали. Невозможность писать — единственное, что угнетало его, показывая, что не все так хорошо, как кажется на первый взгляд. Ведь все остальное было вроде бы в порядке. Жить стало как-то веселей. Исчезла мучившая многолетняя депрессия, больше не случалось приступов паники, да и вообще все тревожащие мысли как-то поутихли и не беспокоили. Все проблемы казались мелочными, не было ничего действительно важного и требующего внимания. День начинался часа в три-четыре после полудня. Лёжа в постели, Глеб закуривал сигарету, потом шёл на кухню, делал первую на сегодня дозу и вмазывался. После этого можно было жить дальше. Почти весь день до вечера он не выходил из дома, лежал на диване, курил, спал, что-то смотрел по телевизору. Вечером выходил на какие-то тусовки или квартирники, или принимал гостей у себя. В период гастролей времяпрепровождение особо не отличалось, за исключением того, что диван заменяла гостиничная кровать. Но все ждали нового альбома. Продюсер требовал показать готовый материл. Журналисты задавали похожие вопросы. Поклонники закидывали письмами. Пытаясь как-то преодолеть творческий кризис, Глеб ночами сидел с гитарой и пустым листком бумаги, пытаясь сочинять. После многочасовых мучений, когда удавалось из себя что-то выдавить, ложился спать. Но на утро, глядя на свои сочинительства, тут же рвал листы и выбрасывал в мусорную корзину. Из-под пера выходил только откровенный бред, за который было стыдно самому. Сокрушаясь о потерянном таланте, клял Бога. «Как дал, так и забрал», — думал он. Но как жить дальше, если тебе почти 30, а в жизни ты ничего, кроме музыки, делать не умеешь? Как балерина с ампутированной ногой, утративший голос радиоведущий, слепой фотограф. На старом материале долго не протянешь. Концерты происходили все реже, на телевидение почти не звали, и вообще потихоньку начали забывать. Свято место пусто не бывает, и сцену наполнили молодые артисты. Каждая попытка творить давалась все сложней, ночные посиделки с гитарой становились реже, смятых листов бумаги все меньше, и со временем порывы утихли вовсе. — Попытка от слова «пытка», — бросил слова в пустоту музыкант, выходя из серой девятки с шашечкам на борту на серую улицу с однообразным унылым пейзажем, и закурил сигарету.