«Все, что и мог потерять, утрачено начисто. Но и достиг я начерно все, чего было достичь назначено…»
Дым смешивался с туманным воздухом вокруг. Казалось, что до него тут успела побывать целая армия маленьких Глебов и выкурить несколько пачек, оставляя после себя ореол густых завитков выдыхаемого из лёгких никотинового воздуха. Сквозь пелену он пытался разглядеть машину Вадика, но видимость была нулевая, к тому же в такси он случайно сел на очки, раздавив их. Шансон, вырывающийся из колонок водителя, заглушил треск ломавшегося стекла. Но осколки, впивающие в кожу, передали по нервным рецепторам в мозг яркое ощущение боли. Нет сомнений, что на ягодницах остались следы от порезов, но Глеба сейчас это волновало меньше всего. Он уже привык к постоянным ссадинам, порезам и синякам на коже. Не то, чтобы это доставляло мазохистское удовольствие или он намеренно оставлял на себе увечья, травмы получались как бы случайно — по неосторожности, невнимательности, по глупому стечению обстоятельств. К тому же кожные покровы были тонкими и нежными, и большой силы прикладывать не нужно было. Случайно задел угол стола — синяк обеспечен, неосторожная хватка рукой чуть сильнее обычного — и вот уже появляются отпечатки пальцев на коже. Сегодня была запланировано прослушивание и запись песен в студии. Сюда старались попасть и записываться именно тут многие популярные и именитые артисты. Каждый час нахождения здесь стоил баснословно дорого, но результат стоил того. Место было забронировано за несколько месяцев наперёд, внесена предоплата в полном объёме. Выкурив две сигареты и обойдя парковку возле здания, Глеб так и не нашёл машину брата. «Может быть он не в состоянии сесть за руль, и добрался на попутках», — промелькнула в голове мысль, и он зашёл в здание, нажимая на кнопку вызова лифта. Но поднявшись на нужный этаж, не обнаружил Вадика и в студии. Телефон не отвечал. Хоть Глебу и нечего было показать, новый материал он не подготовил, но все же явился сюда, надеясь, что вместе они смогут что-то придумать — достать из архива неизданного, немного обработать, добавить аранжировок. Ну, в общем как-то выкрутиться, как они выкручивались уже не раз из самых нелепых и неприятных ситуаций. Вместе. Но сейчас он один, мыслей никаких нет, и выхода тоже не видится. К горлу начала подступать тошнота. Чувствовалось приближение настигающего беспросветного отчаяния, который несомненно беспощадно поглотит полностью — и душу и разум, не оставив никакой надежды и убив желание жить. Устав слушать долгие телефонные гудки, Глеб положил мобилку на стол, неустанно по десятому кругу нажимая кнопку вызова. — Вот козел! — со злостью выпалил он, отшвырнув от себя аппарат, — хотя бы предупредил, что не сможет приехать, я бы тогда не подрывался чуть свет и не перся через полгорода сюда, чтобы поздороваться с пустотой и поцеловать одиночество. Руки трясло мелкой дрожью. На лбу выступили капельки пота. Утром он не принял традиционную дозу, с целью приехать в студию чистым, и отдаться творческому процессу с трезвой незатуманенной головой. Все обещания, прежде все самому себе, не употреблять разбились с оглушительным грохотом. Невозможно справиться с нахлынувшим отчаянием такой силы только лишь с помощью внутренних ресурсов. Казалось, осталось только одно средство выжить. Других желаний просто не существовало в данный момент. Не в силах больше терпеть, он выбежал из здания и принялся ловить машину. Езда по московским пробкам только накаляла атмосферу внутреннего напряжения. — Быстрей, пожалуйста, быстрей! — умолял он таксиста, сжимая руки в кулак, чтобы унять нервную дрожь. — Опаздываете? — мужчина глянул в зеркало на пассажира на заднем сидении. Тот был явно чём-то возбуждён, постоянно вытирал пот со лба, и поглядывал на дисплей телефона. — Я умираю, — тихим обессиленным голосом ответил он. Настолько безжизненным, что легко было поверить в то, что он не шутит. — Ну, к Богу опоздать нельзя, — философски заметил водитель, глядя на иконку на лобовом стекле, — а, наоборот — можно поспешить и прийти раньше положенного. Замечание этого грубого необразованного человека за рулем вызвало целый шквал мыслей и комментариев. В этой теме, как казалось, Самойлов очень хорошо разбирался, много размышлял и читал в разных источниках. Но Глеб не сказал в ответ ни слова, и ещё больше погрузился в свои мысли. — Мы умираем только родившись. Я уже давно мертвец… и, к сожалению, это не мешает мне умирать вновь. — Вам ещё жить и жить, — продолжил таксист, — такой молодой и ещё кучу всего хорошего впереди. — Не спорьте со мной, пожалуйста, если я решил сегодня умереть — то обязательно исполню своё обещание, — заметил Глеб, выходя из машины. — Не шутите так. Все в руках господа. Да храни вас господь, — сказал водитель, улыбнувшись. Глеб не поблагодарив за поездку и не сказав «до свидание», на прощанье метнул в него злым взглядом, и зашёл в подъезд. «Как же раздражают эти советчики» — думал он, поднимаясь по лестнице.«Старение. В теле все больше смертного. То есть, не нужного жизни. С медного лба исчезает сияние местного света. И черный прожектор в полдень мне заливает глазные впадины. Силы из мышц у меня украдены. Но не ищу себе перекладины: совестно браться за труд Господень.»
Лифт опять был сломан, что для этого злополучного дома было неудивительным. «Вот поживите мое, почувствуете сполна тоже, что и я, — и тогда вперёд, выстраивайтесь в очередь и давайте советы. Можете ещё и плату ввести». Он тяжело дышал, хотя прошёл всего три пролёта. Раздражение нарастало. На четвёртом этаже он остановился перекурить и передохнуть. Парадоксально, но эффект после сигареты делал подъем ещё трудней. Но остановка давало хотя бы маленькую передышку. Стоять просто так, ничего не делая, было стыдно. Сигарета создаёт иллюзию занятости. Ты выходишь на улицу или на балкон, затягиваешься, томно смотришь вдаль, о чём-то размышляя. Но стоит делать то же самое, при этом, не держа ничего в руках, тебя посчитают чудаком. «Почему люди тебя подводят?» — задавал себе вопрос Глеб, поднимаясь дальше. В подъезде был достаточно тёмно, лишь кое-где пробивался слабый свет из маленьких окошек. — «Вот только ты решил что-то сделать и измениться, как обязательно кто-то помешает планам. Не придёт на студию. Не ответит на звонок. Неужели верить вообще никому нельзя?» Злость нарастала, заполняя организм. Если сейчас не дать ей выхода — можно взорваться. Но он знал, что выше — несколькими этажами выше, есть спасение. В минуты отчаяния спасает только надежда. В пролёте между седьмым и восьмым этажом сидели пьяные подростки. Рядом стояли три бутылки пива. Девочка лет тринадцати с пергидрольными волосами расположилась на коленках у молодого парня с серьгой ушах. Розовая помада размазана вокруг губ, очевидно было, что он своим появлением нарушил сей, возможно, первый неумелый любовный акт. Он постарался прошмыгнуть побыстрее, отвернув лицо, чтоб его не узнали. Осталось уже совсем немного. Скоро станет легче. Боль пройдёт, наступит умиротворение. Тоненький лучик солнечного света, пробивавшийся с окошечка на самом верху будто знаменовал собой свет в конце туннеля. Наконец Глеб добрался до места назначения и нажал на звонок.«Я был как все. То есть жил похожей жизнью. С цветами входил в прихожую. Пил. Валял дурака под кожею. Брал, что давали. Душа не зарилась на не свое. Обладал опорою, строил рычаг. И пространству вору я звук извлекал, дуя в дудку полую. Что бы такое сказать под занавес?!»
Когда жажда обладания очень сильная, никак не можешь насытиться. Голодный человек, не видевший еды несколько дней, набросится на пищу, не считая количества, поглощая все без разбора в непомерных количествах. Дембельнувшийся солдатик, выйдя на «гражданку» после нескольких лет службы сугубо в мужском коллективе, будет удовлетворять сексуальное желание, многократно изливая скопившееся семя, много часов подряд без устали и продыху. Когда любишь кого-то — хочется обладать им без остатка, находится все время рядом, делиться всеми мыслями, постоянно прикасаться к нему. Разлука невыносима, а скука поглощает без остатка. Ты не можешь больше ни о чем думать, ничем заниматься. Все мысли об одном. Если убрать объект страсти или зависимости, то скопится огромный нереализованный потенциал. Например, если шланг, по которому течёт вода, пережать в одном месте, тем самым перекрыв поток, перед этим участком будет скапливаться жидкость. И если не предпринять какие-либо меры, рано или поздно шланг прорвётся под неконтролируемым напором и затопит все вокруг. Только забрав заветное вещество, Глеб тот час приступил к реализации желаемого, не в силах терпеть дольше. Тут же — в тёмном грязном подъезде с разбросанными окурками, среди бухающих подростков, ругающихся жителей, крики которых слышны сквозь тонкие двери, сделал укол. Сел, облокотившись спиной об стену. Тело расслабилось и сползало, постепенно принимая горизонтальное положение. Тёплая героиновая жидкость быстро потекла по вене, распространяясь все дальше и дальше, наполняя организм приятным теплом и истомой. Все вокруг перестало существовать. Исчезли обшарпанная лестничная клетка и гул голосов. Вместе с ними потихоньку растворялись почти непрекращающаяся в последнее время боль и ломота в теле, а вслед за ними исчезли абсолютно все проблемы. Жить стало немного легче. Зрачки расширились, и казалось, что уже не помещаются в глазницах. Глеб не мог сфокусировать ни на чем взгляд. Все предметы расплывались, а их очертания все время двигались и вибрировали, будто бы живые. Тоненькие, еле заметные, ниточки связывали все вибрирующие предметы воедино. Он вспомнил, что когда-то давно в пору работы в школе лаборантом уже видел подобное. В классе биологии на стене висел большой плакат, на котором была изображена схема строения нервной системы человека. От каждого участка тянулись синие и красные волокна — аксоны и нейроны, передающие и принимающие нервные импульсы друг другу. Он тогда долго смотрел на таблицу, водя пальцами по линиям, пытаясь выявить связи. Оказалось, что все взаимосвязано. Но сейчас он понял, что та схема из учебника не полная. Эти ниточки не замыкаются лишь в теле, а выходят вовне в окружающее пространство, продолжая обмениваться импульсами со всем миром, передавая и получая космические сигналы. Огромная машина, гигантский компьютер, ежесекундно обрабатывающий тонны информации. Изображение перед глазами расплывалось и не помещалось в поле зрения, картинка уходила за пределы видимого поля, уходя в сторону висков. Нейронные сети заполоняли собой все пространство вокруг, словно окутавшая паутина, мигая огоньками зеленого и красного цвета. Он закрыл глаза, но от этого ничего не поменялось. Причудливое разнообразие фрактальных узоров двигались и крутились, разрастаясь и делясь на ещё большее количество фрагментов. Делению нервных отростков не было предела — они разветвлялись на ещё два, а каждый из этих новых двух ещё на два, и так до бесконечности. Кажется, он проник уже на микромолекулярный уровень, но даже не до середины. Да и нет никакой середины в бесконечности. Кружащиеся фракталы слились в одно белое пятно и стали сплошным ярким светом. Он больше не чувствовал боли в теле, да и самого тела тоже не чувствовал, оно растворилась в пространстве. Стало так хорошо и спокойно. Не осталось никаких мыслей, желаний и ощущений. Лишь всепоглощающий свет и бесконечное блаженство. Промелькнуло знакомое чувство, что когда-то это уже все было. Плавающее Сознание, помещенное в маленький комочек тела, выращенное из смешения спермы и яйцеклетки, беззаботно качается на волнах околоплодной жидкости. Ему ещё не надо бороться за жизнь, добывать пищу, удовлетворять потребности организма, следить за здоровьем, ходить на работу и вообще что-то делать. Он в полной безопасности. Здесь нет проблем, усталости и переживаний. Лишь свет и блаженство. Это точно рай. Захотелось вернуться туда. Домой. Надо войти туда глубже, а не стоять топтаться на входе в коридорчике. Чем дальше — тем лучше. Надо идти на свет. Он знал, что обратно выхода уже не будет. Но не мог остановиться. Наконец домой. __«Ветрено. Сыро, темно. И ветрено. Полночь швыряет листву и ветви на кровлю. Можно сказать уверенно: здесь скончаю я дни, теряя волосы, зубы, глаголы, суффиксы… Точно Тезей из пещеры Миноса, выйдя на воздух и шкуру вынеся, не горизонт вижу я — знак минуса к прожитой жизни…Хочется плакать. Но плакать нечего». *