Но он решил, что именно это здание будет местом, что увидит его смерть.
Пролог
18 ноября 2018 г. в 20:50
Детство — самое беззаботное, счастливое, светлое время. Каждое воспоминание греет лучше самого горячего костра, дарит запах осенней листвы, солоноватый привкус моря, сладость бабушкиного пирога. Все моменты старательно хранятся в памяти, берегутся, но неизменно расплываются, превращаясь в размытые образы. Человеческая память не способна удержать все мелкие детали, оставляя лишь очертания, но если человеку с плохим зрением хватает расплывчатой картинки для ориентирования в пространстве, то и нам хватает остатка неимоверной теплоты от мутного воспоминания. Но бывает, что какой-то момент в жизни отпечатался с такой силой, что ты можешь вспомнить, сколько бабочек было нарисовано на стене маленького детского городка. Такие моменты должны поражать душу и разум, заполнять сердце, оставлять неизгладимый отпечаток в жизни, а потом сопровождать всю жизнь.
Для Бэкхёна детство осталось в расплывшемся фоне и одном четком образе. Нет, если задуматься, погрузиться в воспоминания с головой, переместиться в то самое время, то он вспомнит все до малейших тактильных ощущений, до каждого движения, до каждого дуновения ветерка, до каждой непослушной прядки чужих волос, но без лица. Тогда получается, что его детство в четком фоне и расплывчатом образе. Эти моменты залиты теплыми лучами солнца, что нагло залезают в глаза, которые устремлены лишь на одного человека. Пахнет необыкновенно и обычно сразу, кажется, что этот запах, не поддающийся словесному описанию, пропитал все те вспышки оборванных детских воспоминаний. Самое обидное, что обрезанных, незаконченных, начинающихся с половины фразы и заканчивающихся на самом интересном моментов много, словно это сон или видение, что-то эфемерное и жутко недоступное. И этот призрак прошлого хочется поймать за хвост, притянуть и рассмотреть, запомнить.
Вообще, в бэкхёновские двадцать один год жизнь подкинула ему достаточно времени, чтобы удариться в философию, погрузиться в самопоедание или саморазвитие, но ему не хочется абсолютно ничего, ни сидеть, ни есть, ни видеть, ни слышать, ни моргать, ни дышать, ни жить... хотя нет, в его случае - ни существовать. Парень удобно устроился на заднем сидении автомобиля, устремляя свой потухший взгляд в полыхающий красками пейзаж. Бронзовая густая рощица растянулась на берегу широкой реки, что на горизонте сливается с чистейшим голубым небом, это все словно роскошный бальный зал, внутри которого устроили танцы недосягаемым солнечные лучи. Мир живет, он играет всеми красками, он яркий и амбициозный. Какой же это создает контраст с жизнью Бэкхёна. Его настоящее — серое, пассивное, если точнее выразиться - никакое, даже серый цвет более жизнерадостный и интересный, чем его существование. Парню кажется, что жить он может только в теплых детских воспоминаниях, в которые неустанно погружается раз за разом, заставляя себя хоть немного оживиться, расплавиться с невероятно блаженным выражением на лице. Глаза снова закрываются, в темноте листаются картинки, кусочки тех лет, что парень прожил, они сменяются с неимоверной скоростью, пока не останавливаются на самых прекрасных, теплых и счастливых.
Ноги, лишь до колена прикрытые шортами, щекочут травинки, иногда больно бьют, задевают, но больше приятно ласкают оголенную кожу. В нос бьет приятный запах трав и цветов, воздух легкий с этим ароматом, но тяжелый из-за того, что он раскален жарким летним солнцем. Пятилетний Бэкхён со всех ног несется по полю, цепляясь тканью легких шортиков за особо высокие растения. Со всех сторон его окружает бесконечное покрывало зеленой травы и прочих растений, в котором иногда сверкают цветы. Он понятия не имеет сколько, куда и зачем бежит, и ему на это абсолютно наплевать, его заботит лишь тот, кто мелькает перед глазами. Размытый образ ребенка, бегущего впереди, что изредка поворачивается, проверяя наличие друга за собой. А Бэкхён смотрит только на него, старается не отводить взгляд, даже моргать не хочет, но приходиться прикрывать глаза, щуриться, сопротивляясь противным и наглым солнечным лучам, что настойчиво лезут в самые глаза, мешая всеми силами. Мальчик, что бежит впереди - невероятно близкий, родной, ценный. Эти слова приходят в голову лишь взрослому Бэкхёну, тогда он был просто хорошим взрослым другом, только уже не вспомнить, был ли он и правда старше или просто казался таким из-за роста. Память- злая штука - оставила лишь ту самую заразительную улыбку, в ответ которой Бэк улыбался всегда, и торчащие уши, но четкий образ лица был поглощен временем.
Бэкхён не знает, почему именно воспоминания с этим долговязым мальчиком заполняют его разум, когда ему особенно тяжело, когда думать ни о чём не хочется, когда больше ничего нет. Кто бы сказал, почему он цепляется за все те светлые моменты лета, которое было заполнено лопоухим, почему ему от этого расплывчатого образа так спокойно на душе, будто все бремя его существования становиться легким гелиевым шариком. Почему в голове звучит заразительный и немного дурацкий смех, и то самое теплое насмешливое Бэк. Бэк. Так его больше никто не называл, да и не хотелось, он запретил. Когда был маленьким не хотел, чтобы кто-то кроме друга пользовался этим сокращением, а сейчас ему до тошноты противно, когда его так пытаются успокоить, обратиться мило и ласково, потому что потом придется сказать что-то наверняка жестокое. Вся его жизнь теперь такая — наигранно милая и заботливая, но на деле бессмысленная и мучительная.
Торможение машины и голос матери вырывает парня из легко дурмана успокоения.
— Бэк… хён, — мама нехотя дополняет до полного имени, знает реакцию сына, но в этом ее "Бэкхён" сконцентрировано столько любви, нежности, боли. Женщина не поворачивается, и парень знает, что её глаза устланы пеленой слез. — Может ты передумаешь?
— Нет, — получается сухо, вяло, отстраненно, одним словом, в его привычном стиле. Бэкхён вылезает из машины, засовывает руки в карманы толстовки и медленно направляется в противное здание, от которого воротит до тошноты.