Улица Роз

Ничто не победит тягу юноши к алкоголю и пьяным дракам! Буянить – вот искусство молодых! И вот, одной не самой примечательной ночью один весьма примечательный юноша по имени Аллуар Бьенмортер, двадцати одного года от роду, сидел и пил как не в себя рюмку за рюмкой новый для своей страны напиток – бурбон. Каштановые волосы его были растрёпаны после нескольких жарких танцев и множества жгучих поцелуев… С девушками, юношами? Боже правый! Вряд ли бы сам он мог это признать на трезвую голову, но вот секрет – были и те, и другие. Сам же Аллуар показывал чудеса стойкости алкоголю, пока его друзья-студенты, пришедшие в бар вместе с ним, были уже в крайне плачевном состоянии: кто-то спал, уткнувшись носом то в салатницу, то в груди миленькой официантки; кто-то в полудрёме нёс философскую ахинею; кто-то же сидел с близким другом у стены и изливал душу, плачась в белоснежную рубаху товарища. Бар трещал, звенел, полнился песнями и плясками, как и положено любому приличному месту! Люстры качались, а кто-то качался на люстрах! Девушки поднимали подолы своих платьев слишком высоко и даже забирались на барную стойку, дабы все лучше видели! А юноши с радостью били друг другу морды, дабы насладиться лишней минутой возле очередной красавицы, решившей станцевать. По сломанным носам и опухшим синякам можно было узнать постоянных посетителей бара. Аллуар был одним из них, однако до сих пор ни разу ни во что не ввязался. Его все любили, всем он был по нраву своими веселыми песнями и беззаботными речами о прекрасном будущем его и всех его собутыльников. Однако ничто не может длиться вечно… -Ты знаешь, Джошуа…-мечтательно произнес Бьенмортер, поправляя свои волосы, поглаживая их, как обычно делают девицы перед зеркалами. -Я многое знаю. – Монотонно произнёс бармен азиатской внешности с весьма неазиатским именем. Однако акцент его отдавал французской картавостью с ноткой китайского мудрствования. – И знаю, что после таких вот слов ты обычно с кем-то заигрываешь. -Не беспокойся! – улыбнулся Аллуар, закатывая рукава своей хлопковой рубашки, в коей он обычно брал уроки фехтования. – Сегодня это будешь не ты! -Нехорошо говоришь. Король запрещает даже мысли о подобном, а ты только в моем баре совратил столько добропорядочных юношей! -Так значит они были не такие уж добропорядочные! Ха! А твой король – дурак! (услышав милую сердцу фразу о короле, весь бар поднял стаканы и с громогласным тостом: «Король – дурак!» осушил их) Уверяю тебя, он бы не облагал запретами чужую личную жизнь, если бы не терпел крах в своей! Быть может, у него не стоит? Как думаешь? -Замолчи…Прошу тебя, замолчи. Ты пьян. -О, Джошуа! Лишь пьяным ведома свобода! Держи. – Аллуар бросил две монеты бармену. – Налей себе и мне. Твоему языку явно не хватает свободы… -Зато твой явно переступает через чужую свободу. – Однако Джошуа не стал боле спорить и заполнил две рюмки до краёв. -Твоё здоровье, дорогой друг. – Двое чокнулись и решительно выпили. Слух Аллуара уловил звонкий и тонкий девичий голос, поющий что-то нежное под гитару, взгляд его опустился на рыжие кудри, а сердце застучало чаще. Бьенмортер мечтательно выдохнул. – Ты знаешь, Джошуа… -Ну, кто она? – Выдохнул азиат, опустившись корпусом на барную стойку. -Вон, та, с гитарой…Так мила…И будь я проклят, если сегодня она не станет моей, Джошуа… Это судьба! - Твоя судьба была тут уже около сорока раз… А тут – забудь. На неё положил глаз один дворянин, говорят, родственник самого короля! Он тебя немедля заколет… -Ты знаешь, я ведь тоже дворянин, хоть и не братаюсь с королём…И думаю, что я заколю его всё же раньше. – на лице Аллуара появилась хитрая улыбка, он подмигнул Джошуа и уверенно пошёл по направлению к рыжей даме. Она пела. О, если бы кто-то слышал, как прекрасно она пела! Такой голос сводит с ума мужчин, из-за такого голоса начинают войны, из-за рыжих пылает этот мир! Она пела что-то на итальянском, непонятное, но точно о любви. Так решил Бьенмортер. Он опёрся на стену и заворожённо стал всматриваться в эту прекрасную особу: бледный оттенок кожи выдавал в ней аристократку. Губы были тоньше, чем у известных красоток, но уж точно не портили прекрасного лица. Рыжие кудри аккуратно ложились на плечи и только одна прядь упрямо лезла на нос. В её лице была натуральная, затронутая только солнцем красота, а глаза не выдавали никакого опьянения. Она пришла петь. Она пришла, чтобы он, Аллуар заметил её. Непременно. Только так. Дождавшись окончания выступления, юноша, не без внезапно появившейся робости, направился к рыжему чуду. По дороге, совсем не замечая того, он грубо растолкал нескольких крепких и матёрых пьянчуг. Наконец, подойдя к девушке, вышедшей на улицу со своей гитарой, он, приняв гордый облик дворянина, громко произнёс: -Мадемуазель… - лёгкая улыбка скользнула по его устам. - Я глубоко тронут вашим талантом. И буду ненавидеть себя до конца жизни, если не узнаю Ваше имя. -С…Спасибо, мсье. -слегка смущённо произнесла рыжая, улыбаясь в ответ Бьенмортеру. – Моё имя Пелагея. А Ваше? -Аллуар…Аллуар Бьенмортер. – он поцеловал руку девушки, отчего та заметно покраснела и отвела взгляд, осматриваясь в надежде, что никто не заметил такого проявления вежливости. – Прошу прощения, если смутил вас. Вы знаете, я своего рода тоже певец. Правда голос у меня слишком пьяный, когда я пою. Мне ни за что с Вами не сравниться. -Что же, мсье Бьенмортер. Я бы с радостью послушала, как вы поёте… Но мне уже пора, правда…Меня ждёт возлюбленный. Однако уйти так рано Пелагее не было суждено. С грохотом из бара вывалились двое пьяных мужчин. Увидев Аллуара, они закричали почти хором: «Вот эта паскуда! Мочи его!», и уже через несколько секунд юноша получил свой первый тумак на пьянке. Он свалился в дорожную грязь, а пьянчуги бросились его добивать под крики девушки, которая полезла разнимать их. На улицу повалились люди, но отчего-то они решили лишь смотреть на очередное представление. Людям нравится кровь и грязь. Но и Аллуар не был простым пьянчугой. Его разум оказался достаточно трезв, чтобы додуматься со всей силы ударить ногой меж ног одного из своих обидчиков. Тот закричал и упал, исключая тем самым себя из драки. Кто-то в толпе засмеялся. Юноша поднялся на ноги, чуть согнув колени после того, и закрыл правой рукой свой подбородок, выставив левую, словно шпагу. Пьянчуга наотмашь нанёс удар, под который поднырнул Аллуар. Юноша ловко правым боковым уложил на землю буйного мужчину. Бой был окончен. И окончен быстро. Толпа разошлась. В ней были слышны возгласы: «Вот и наш Бьенмортер вляпался!» - Аллуар, немного шатаясь, с большим синяком на щеке, подошел к Пелагее. Вся его белоснежная рубаха была теперь в грязи. Грязь была и на лице. -Простите за это представление… Видимо, я чем-то обидел этих…Господ. Пожалуй, перенесу их в бар и угощу чем-нибудь крепким. Я не смею Вас задерживать, мне очень жаль, я совсем не знал, что Вы влюблены. -Мсье…Ни слова больше! – - Пелагея достала хлопковый платок и, подойдя почти вплотную к Бьенмортеру, стала вытирать грязь с его лица, смотря в глаза юноше. – Мне жаль, что люди иногда поступают так друг с другом… Это неправильно. Вам больно? -Нет… Это пустяки. – пьяные губы Аллуара сами стремились к губам девушки. -Не подумайте, что я… -Она пальцами приложилась к губам юноши. – Я скоро выйду замуж. -По любви?... – прошептал Аллуар. -Нет… -ПЕЛАГЕЯ! -громкий и грубый голос молодого дворянина заставил вздрогнуть бедную девушку. – Опять ты шляешься по всяческим…Кабакам! А теперь вот, к тебе лезет какой-то выродок. Высокий блондин с завитыми краешками усов оттолкнул Аллуара от девушки и, достав клинок из трости, угрожающе направил его на Бьенмортера. -Я… Он… Эдмон, я просто хотела помочь. Его побили. – почти в истерике оправдывалась рыжая. -А сейчас я его убью! -Мсье… Несмотря на ваш безвкусный фрак… - Аллуар принял привычную для себя манеру общения. – Я верю, что Вы всё-таки человек чести… А я, несмотря на то, что пьян и измазан дерьмом…Всё же дворянин. И Ваша честь, чтобы решить этот вопрос, должна подсказать Вам один способ. -Дуэль? Ты бросаешь мне вызов? – нахмурив брови, спросил блондин, убирая всё-таки клинок в трость. -Нет… Сейчас Вы бросите мне вызов. И отвертеться не сможете. – Аллуар усмехнулся и, вмиг оказавшись у Эдмона, приложил свои губы к губам дворянина и проник языком в его рот. Такое оскорбление можно было смыть только кровью.