Лабиринт

      Замок на Мустафаре представляется теперь Фрее обычным загородным коттеджем в сравнении с той крепостью на Вджуне, куда её сейчас привезли.       Если в мустафарской резиденции выйти в коридор не составляло труда, то здесь дроид-охранник, один из тех, что исполняет обязанности по транспортировке заключённых, сразу предупреждает, что по всему замку размещены элементы автоматизированной защиты как от проникновения внутрь, так и делающие невозможным побег.       — В стенах, потолке и поле коридоров вмонтирована система ловушек, смертельных для большинства живых существ, — звучит безликий механический голос дроида. — Отделённое личное пространство без сопровождения покидать нельзя.       Именно здесь, под серыми каменными сводами замка Баст, когда за ней закрываются тяжёлые двери, оставшись одной в небольшом, безликом помещении, выделенном для отдыха, Фрея по-настоящему чувствует себя как в тюрьме.       Спустя некоторое время конвоир вернулся. Был ли это тот же дроид или другой такой же модификации, понять сложно. Дезактивируя по пути элементы системы защиты, дроид-охранник сопровождает Фрею к лифту. Она чувствует, как кабина, едва заметно вздрогнув, едет вниз. По скорости движения кабины лифта и времени движения можно приблизительно прикинуть, что теперь они находятся метрах в ста под поверхностью планеты.       Дроид провожает ее в просторное помещение, оборудованное под лабораторию, обставленную соответственно тому списку, который по пути от Мустафара до Вджуна составила Фрея. Быстро, оперативно. Даже поспешно. Если на Мустафаре, отчасти из-за присутствия Хранителя, всё происходящее казалось увлекательной интеллектуальной игрой, пусть изматывающей и даже немного опасной, но всё же игрой, то сейчас слова, сказанные инквизитором: «заключение и труд во благо Империи» приобретают новый, вполне реальный смысл. Это ощущение ещё более усиливается окраской мыслей людей, которых тоже привезли для работы в лаборатории. Никто не желает добровольно выполнять возложенные на них обязанности.       «Это плохо. Очень плохо!» — думает Фрея, знакомясь с теми, с кем ей предстояло работать. Дроид охранник представляет её как руководителя проекта. И это вызывает ещё большую настороженность со стороны других шестерых… заключённых. Иначе и не скажешь.       «Прекращай себя жалеть. Жалость к себе и чувство страха — вот то, что может сломать в считанные мгновения. Вычеркни их, и ты свободна. Выход есть всегда. Пусть в твоём предке мандалорская кровь течёт лишь на половину, и тебя не научили сражаться. Но никогда не поздно вспомнить, что принять смерть — тоже честь. И пока никто не лишил этого права, ты — свободна», — убеждает себя Фрея. Но почему-то это не слишком помогает. Всё равно хочется бежать из этого места. Куда угодно, лишь бы подальше из этих мрачных стен. Или, хотя бы, побыстрее погрузиться в работу.       Итак, штат лаборатории укомплектован, как она и просила. Знакомясь, Фрея запоминала сотрудников. Два микробиолога: вот та стройная, невысокая, чуть ниже самой Фреи, женщина средних лет, с собранными в тугой пучок светлыми волосами и строгим взглядом светло-серых глаз, и долговязый, черноволосый юноша, похоже, тоже ещё студент; биофизик, хмурый, сухой субъект неопределенного возраста; биохимик, словно в противоположность ему, пышущая жизнью женщина, единственная, кто улыбнулась Фрее в ответ на ее приветствие и протянула руку для рукопожатия; физиолог… Фрея удивлённо вскидывает брови, она знала его, потомственный учёный с Корусанта, работал в лаборатории её отца. Вот как, значит. По краткому знакомству и брошенным нескольким фразам можно понять, никто, кроме Фреи, не представлял, где находится и чем им предстоит заниматься. Может, и к лучшему.       Почти сразу после знакомства со штатом сотрудников лаборатории, вернулся дроид-охранник. По каким-то едва уловимым признакам Фрея на этот раз догадалась, что тот же самый, который провожал её в подземный комплекс лаборатории.       Снова путешествие в лифте наверх, вдоль запутанных коридоров, сложенных из серого камня. Щёлкают устройства ловушек системы безопасности, отзываясь на автоматически вводимые с шифровальных датчиков дроида коды. Нечего и думать пройти эту систему самостоятельно. Разве что… собрать из подручных средств, которые явно найдутся в лаборатории, датчики, подобные встроенным в дроида, написать программу… В этот момент дроид-охранник подводит её к дверям, очень напоминающим вход в медицинский отсек на Мустафаре. И Фрея понимает, что это она очень не вовремя начала мысленно оценивать возможность получить доступ туда, куда влезать запрещено.       Оказавшись внутри медицинского отсека, Фрея разочарованно вздыхает, несколько растеряно поклонившись хозяину замка. Потому что, оказавшись в привычной обстановке, она все ещё надеялась увидеть Хранителя, которого уже начала воспринимать в качестве буфера при столкновении с Темным Лордом.       Вейдер поднимается с кресла, приблизившись к Фрее, обходит её со спины. Она, застыв, лишь следит взглядом за перемещениями ситха. Вот такие его обходные манёвры предвещают непростой разговор. Это Фрея уже успела понять.       — Ты ведь не меня ожидала увидеть. Вейни было бы забавно узнать, что ты воспринимаешь его как своего защитника, — усмешка, прозвучавшая на фоне металла в голосе, воспринимается странно.       Вейдер прав, но лишь отчасти. Ожидала увидеть она Хранителя, а хотела встретиться с Темным Лордом. Но Фрее действительно, именно сейчас, когда замок Баст так напоминает тюрьму, отчаянно не хватает присутствия Хранителя. Для поддержания душевного равновесия. В противоположность тому, как новая встреча в реальности с Темным Лордом, наоборот, это равновесие разрушает до основания. Если уж её невербальные сигналы так легко прочитать, то Фрея не стала скрывать и спрашивает прямо: «Почему Вейни не сопровождает Вас за пределами замка на Мустафаре?»       — Он нужен мне там.       Вейдер делает несколько шагов и снова, как и во время первого их разговора в реальности, оказывается позади Фреи. Она прикрывает глаза и обречённо качает головой:       — А мне скоро нужен будет психиатр, — Фрея закрывает рот ладонью, потому что понимает, что произнесла это вслух.       Вейдер чуть склоняет голову и поводит плечами. Фрея уже знает, это означает, он сверлит собеседника пристальным, хоть и невидимым за красными отблесками окуляров маски, взглядом.       — Понадобится, я пришлю и психиатра. Кстати, да, ты познакомилась с сотрудниками лаборатории? Всё устраивает? — из-за металлических нот, звучащих в искаженном модулятором голосе сложно понять говорит Вейдер серьезно или это — издёвка.       — Устраивает?.. — повторяет Фрея, повернув голову, она снизу вверх окидывает Тёмного Лорда растерянным взглядом. — «Все ли тебя устраивает? — спросил тюремщик заключённого. Однозначно издевается!»       Похоже, после пребывания в барокамере Вейдер действительно настроен поговорить. Фрее становится понятно, хоть ситх и отрицает необходимость присутствия Хранителя, ему не хватает кого-то рядом. И теперь роль живого питомца отведена ей. Вот только у неё нет столько выдержки и уверенности в собственной неприкосновенности, как у Хранителя. Всё, что есть у неё, это очень противоречивое очарование личностью Лорда Вейдера, смешанное со страхом и безысходностью из-за отсутствия выбора.       «Нет, Фрея, хватит, выбор есть всегда, — снова напомнила она себе. — Хочет поговорить? Поговорим. Непосредственно о том, зачем она здесь. Пора установить границы», — это решение придает уверенности. Фрея поворачивается к Вейдеру, взглянув, по ее предположениям, прямо ему в глаза и максимально безмятежно, копируя тон Хранителя, произносит:       — Мне нужен образец Вашей крови. Максимально свежий.       Вейдер отвечает не сразу, но кратко:       — Нет.       «Как это, нет? — взгляд Фреи заметался из стороны в сторону, словно в поиске сторонней поддержки, но натыкается лишь на чёрную броню. Наигранная безмятежность, которой Фрея с таким трудом пыталась достичь, враз выветривается, как и не бывало. — Вот и поговорили о делах». — Найти в себе моральные силы и продолжать спорить нелегко. Она снова поднимает взгляд и фиксирует на красных отблесках окуляров. — Если Вы будете препятствовать с самого начала и так продолжится на каждом этапе исследований, тогда не требуйте каких-либо результатов. — Фрея окидывает Вейдера взглядом, от сапог вверх. — «Да уж, проблема». — Она боится сейчас ляпнуть что-то для него оскорбительное. Поэтому, призвав все самообладание, заявляет. — Образец крови, взятый из височной вены подойдёт. Медицинский дроид сделает забор образца. Я на это время выйду. Могу даже выставить часовых по ту сторону двери. Это устроит?       Темный Лорд, снова склонив голову, разглядывает её. И, даже, издает отрывистый приглушённый смех. Или показалось? Похоже, такое проявление деликатности его позабавило.       — Что потом?       — Потом я помещу пробирку с образцом в центрифугу, выделю мидихлорианы. Остатки материала уничтожу, чтобы никто не мог воспользоваться в иных целях, — Фрея сейчас не знает, куда девать руки и взгляд. Поэтому, деловито заложив руки за спину, она копирует поведение имперских офицеров, а взгляд усилием воли вновь останавливает там, где должны быть глаза Вейдера.       — А вы сами, Фрея Алиит, какие у меня гарантии, что вы сами не воспользуетесь… образцом в своих собственных целях?       Вейдер переходит на официальный тон, обращаясь к ней. «Нехороший знак?»       — Можете присутствовать всё это время в лаборатории, вести видеозапись. Да не знаю я, какие ещё можно предоставить гарантии, — Фрея растерянно пожимает плечами.       Весь это разговор выматывает, даже физически. Она отступает на несколько шагов назад, а когда чувствует, что уперлась спиной в стену, просто сползает по ней вниз и усаживается на корточки.       — Мой отец был прав. Когда опасался, что я стану рабом обстоятельств и хотел уничтожить мидихлорианы в моей крови. Лучше бы я умерла во время его эксперимента. А не вот это теперь всё! Эти бактерии в крови… — Фрея, брезгливо поморщившись, всхлипывает. — Они — не симбионты. Сначала они порабощают разум, делая носителя… особенным, но в худшем понимании этого слова. Преследуемым, внушаемым, неуравновешенным, да. А потом и физически делают из носителя раба.       Произнося эту фразу от отчаяния, словно исповедь, Фрея и не подозревает, что её слова найдут иную цель. И только когда Вейдер стремительно оказывается возле неё, схватив её за воротник, дёрнув вверх, ставит на ее ноги, Фрея понимает, что по незнанию явно сболтнула что-то лишнее и чем-то всё же задела самолюбие Лорда Вейдера.       — Это джедаи были рабами Ордена, — к металлическим нотам добавилось рычание. — Ситхи — свободны.       «Вот он, шанс всё закончить разом. Ну же, разозли его сильнее. Пусть убьёт и освободит тебя наконец-то от позорного рабского существования», — мелькает злая мысль.       — Ситхи… — зло шипит Фрея. — Вы живёте в вечном логическом парадоксе. Какая уж здесь свобода? Это — иллюзия. Ничего удивительного, что даже все попытки взаимодействия с другим живым существом сводятся к иллюзиям! Да? — Фрея замолкает, вздёрнув подбородок, словно после сказанных слов ожидает последующей реакции, возможно, даже, удара.       Вейдер держит её, сжимая плечи руками, достаточно крепко, так, что невозможно вырваться и сбежать, но не причиняя сильной боли. Она ощущает, сожмись эта хватка по-настоящему, он запросто мог бы сломать её, как фарфоровую статуэтку. Страх, засевший в её памяти, всколыхнувшись, подымается на поверхность сознания, заслоняя все другие мысли. Но страх никак желает перерастать в ненависть.       — Это — ментальная ловушка, — шепчет Фрея. — Логический парадокс. Свобода ситха — иллюзия. Хотите, объясню на привычном мне примере. А потом поговорим о свободе, — усмехнувшись через силу, Фрея глядит прямо перед собой. Маска не позволяет разглядеть отразившиеся на лице Лорда Вейдера эмоции. А сейчас так хотелось бы.       Он отпускает ее, и Фрея не падает на колени на пол лишь потому, что позади её поддерживает стена.       — Говори.       — Пример из жизни. В колледже студенты могут участвовать в студенческом самоуправлении. Оно позволяет принимать им любые решения, но лишь пока эти решения одобряются деканом. Это — фиктивная свобода, которая в любой момент может быть отменена по указанию сверху. И хоть проповедуются ценности открытости и свободы, на самом деле колледж является закрытой и иерархической системой. Этот логический парадокс — неписаный закон, который освобождает вышестоящего от любой формы ответственности и ставит человека в абсурдное положение, лишая его понимания истинного смысла деятельности данной организации, — Фрея пожимает плечами, словно извиняясь за то, что скажет дальше. — То же происходит и с учеником ситха. Он действует на своё усмотрение, пока его деятельность одобряется учителем. Эфемерная свобода, не находите? — видя, что Вейдер внимательно её слушает, Фрея даже осмелела, и её понесло по-настоящему. — Но вот что забавно. Если ученик убьёт учителя, станет ли свободным? И здесь поджидает всё тот же логический парадокс. Забота о себе самом перед лицом прямой и непосредственной опасности является проявлением здравого смысла и идеологией ситха. Но чтобы совершать все те безумства, которых требует Тёмная сторона Силы, нужно быть сумасшедшим. Ситх был бы нормальным, если бы захотел перестать творить зло; но если он нормален, как представитель Тёмной стороны, он обязан совершать эти поступки. Если он продолжает, значит ситх — безумен. И, следовательно, действует против своих интересов, ведь проявление здравого смысла — забота о себе, — Фрея на мгновение замолкает и вжимается спиной в стену. От Тёмного Лорда исходят волны такой ярости, что они отзываются в голове Фреи настоящей, физической болью. — «Вот и всё». — Подумалось ей.       — Я покажу тебе, что значит — настоящее безумие, — шагнув к креслу, Вейдер отдаёт приказ манипуляторам дроида снять шлем и маску, оставив лишь респиратор, насыщающий его лёгкие кислородом. Фрея глядит на происходящее широко распахнутыми глазами. Зачем он это делает? Для того, чтобы подчеркнуть, добавить осознания, что она уже не выйдет за пределы этих стен, живой, по крайней мере, после того, что ей позволили увидеть? Чтобы она оценила масштаб предстоящей работы? Так уже оценила. Фрея сомневается, что реальность сильно отличается от видения, накрывшего её на Мустафаре возле бакта-камеры. В лучшую сторону, по крайней мере. Скорее, наоборот.       Фрея пытается отвернуться. Но Вейдер вновь оказывается рядом. Ухватив её за шиворот, он резко разворачивает к себе. Склоняется, щуря глаза от слишком яркого света, заглядывает горящим жёлто-оранжевым взглядом в глаза Фреи.       — Ты ведь сюда так настойчиво пыталась заглянуть. Ну, взгляни, — он делает паузу, притягивая её ещё ближе, так, что даже носки её ботинок теряют опору, оказавшись в воздухе, а она, откинув голову назад, едва не касается подбородком металлического, усеянного электродами воротника. Пальцы ситха сжимаются на её плечах всё крепче, оставляя болезненные следы и ощущение онемения в её руках ниже локтей. Смятение и готовность принять смерть прямо сейчас порой толкают людей на странные поступки. Фрея готова была признать, если бы не вся эта конструкция в нижней части лица ситха, она впилась бы в его губы своими, просто, чтобы разозлить его ещё сильнее. — Ты можешь скрывать злость и отвращение. Но я вижу, этот огонь горит внутри тебя, — прорычав это, он встряхивает её, легко, лишь чтобы вызвать новую волну эмоций. Оторвать взгляд от горящих пламенем ярости радужек сложно, но она смогла, глядя на бледное лицо взрослого мужчины, иссечённое морщинами и шрамами. Он крепко держит её за плечи, но её ладонь умудряется скользнуть по его предплечью, ощущая лишь кожу перчатки и твёрдость металла под этой поверхностью. Вейдер перехватил ладонь девушки и сжал так сильно, что у Фреи на глаза навернулись слёзы. От внезапно возникшей мысли, Фрея, задохнувшись, шире распахивает глаза. Она злит ситха, не потому что хочет умереть, а потому что на уровне ещё неоформившихся мыслей понимает, он не сможет её убить. И она выводит его из себя, потому что ей нравятся его эмоции, нравится ощущать их в своём сознании и нравятся его прикосновения, соединение не только мысленное, но и физическое. И кроме как разозлить его, она не знает другого способа, как получить всё это.       — Знаете, вы можете меня сейчас даже убить. Забрать мои знания из разума. Не я первая, не я последняя, кто работает над изменением мидихлориан. Поэтому, вам кажется, я не представляю особой ценности, — внезапное самоопределение, признание истинных мотивов своих действий вызывает напряжённую дрожь возбуждения, которая пронзает её тело. И по сузившимся зрачкам Вейдера понятно, это не укрылось от него. — Но если я умру, вы никогда не получите желаемого.       Вейдер слушает внимательно, развернув её лицом к источнику света, чтобы лучше видеть её эмоции и сравнивать увиденное с ментальными ощущениями.       — Вы плохо знаете Яна Алиита, — шёпотом, потому что говорить громче уже нет сил, продолжает Фрея. — Он не страдает особой сентиментальностью. Представляю, как он взбесился, когда обнаружил, что мой братец получил доступ к его счётам, что позволило им с мамой сбежать, — она издаёт тихий, приглушённый смешок. — И все благодаря вам. Отвращение, злость, ненависть? Испытываю ли я всё это к вам? Нет. Скорее, благодарность. А ещё… сомнения. Потому что до сегодня мне казалось, и жизни одного человека может не хватить, чтобы завершить то, что вы от меня требуете. И страх, как же без него. — Фрея изображает натянутую улыбку. — Профессор Алиит готов был к любому исходу, когда экспериментировал после моего рождения. И, вдруг, сейчас отцовские чувства взыграли, и ему понадобилась я? Так сильно понадобилась, что, даже, несмотря на опасность, которой он подвергает себя самого и остальную семью, он начинает что-то требовать у Императора. С чего бы это? И теперь сомнений меньше.       — Он уже работал над изменением твоей крови… Это — начало его исследований по проекту «Бессмертие», да? — Вейдер ослабляет хватку, и Фрея ощущает под ногами опору каменного пола, но не спешит вырваться из хватки, напоминающей объятия.       — Значит, не только я мыслю в этом направлении, — от страха и желания умереть у неё не остаётся и следа. Эти ложные, провокационные мысли сменяются чётким осознанием, что с ней происходит. Всё затмили новые ощущения и новая догадка. И кто знает, пришла бы она ей в голову, если бы не высвободившиеся внезапно эмоции. Вот она — настоящая свобода — возможность высказать, что чувствуешь. — Что, если мой отец хочет завершить исследования, но не для Императора, а для самого себя? Вдруг подумалось мне. Ведь только самым близким людям известно: по-настоящему профессор Алиит любит лишь себя. А сказать: «я тебя люблю», значит, сказать: «ты никогда не умрёшь». Вспомните эти слова в следующий раз, когда засомневаетесь в моих действиях, — Фрея всё же отпускает руку Вейдера, которую до сих пор сжимала пальцами, отступает назад и направляется к выходу из медотсека. — Я дождусь за дверью, пока меддроид закончит забор крови, — В её голосе звучит уверенность, что так и будет. — Тем более, что маску вы уже для этого сняли.