Пророчество не лжёт

Асока ворвалась в подсобку, не сдерживаемся никем и ничем, не считать же препятствием каких-то жалких магнастражей, но всё уже было кончено. Все её дорогие приятели, которых тогрута так часто сопровождала, с которыми так весело общалась много лет, бездыханные и холодные лежали на полу. Райо с перерезанным горлом и изуродованной промежностью. Онаконда Фар, зелёная кровь которого ещё текла из рассеченного горла. Барджи Симонс с распоротым животом, глаза которого остекленевшим взглядом смотрели прямо на Асоку. Они словно спрашивали о чем-то и до сих пор не понимали почему спасение запоздало. И винили в этом того, кого смогли найти. Её, Асоку. «Словно мой сын» — подумала тогрута, глядя на эти невидящие и смотревшие прямо в душу глаза — «Словно мой сын в кошмарном сне!» От этого осознания злость стала ещё сильнее и тоже не заставила себя молча сидеть внутри, подчиняясь приказу о повиновении. Может быть, употребив всё свою выдержку, достав её из скрытых резервов или взяв в займы у Силы, она огромным трудом, но всё же смогла бы усмирить саму себя и остаться верной правилам Кодекса. Могла бы, но этому нагло помещал самодовольно ухмыльнувшийся Кед Бейн, со смехом поведавший тогруте: — Ну вот и мой сюрприз, тебе он правда понравился? Я просто доказал насколько ты ничтожна и ничуть не лучше остальных, хотя и носишь высокий статус избранника! Неизвестно, что в большей степени повлияло на дальнейшие события. То ли этот самодовольный тон, то ли фраза о ничтожности Силы как джедаев вообще так и её собственной, или же вся эта тирада вцелом, не боявшаяся потревожить покойных, неизвестно. Но лучше бы Кед молчал, правда, в его же интересах было бы захлопнуть рот и склеить челюсти цементом. Однако, зря он ругался на Силу, ведь она, несмотря на все эти слова о ней, давала так же и множество преимуществ, например, способность к предвидению того, что будет через минуты. И потому для Кеда стало самым настоящим шоком, то, что едва он замолчал, как на него с диким, почти звериным рычаниям и горящими огнём глазами, набросилось разъярённое существо. Однако, вопреки законам жанра, мечи, висевшие на её поясе, так и остались неактивированными, за то странные фиолетовые и серебристые потоки извитой энергии, стремительно сходя с пальцев Асоки, прожигали всё тело наёмника, лишая возможности сдвинуться с места и даже толком попросить о пощаде, ведь изо рта мог вырваться лишь жалкий, непонятный хрип. Бейна то подбрасывало к самому потолку, то резко низвергало к полу, ударяя об него со стуком. — Ненавижу тебя! Слышишь? Ты, жалкий моральный урод, не понимающий того, что такое жизнь, любовь и привязанность! — причала Асока, задыхаясь от ярости, краснея и срывая дыхание. Молнии слетали с пальцев и шипя замирали в теле Кеда. Он уже не хрипел, а только беспомощно размахивал руками, силясь вырваться из мощного захвата, не получая ни грамма поддержки и помощи. Впрочем, скоро Асоке надоела такая безответность, захотелось слез, стонов, мольбы о пощаде. Увидеть смертельный ужас и беспомощность в глазах своей жертвы, чтобы всё это влилось в душу живительным нектаром. Как тогда, на ферме Татуина. Тано опустила руки и наёмник упал на пол, шумно, со свистом, выпуская воздух из легких. Он надеялся, что теперь всё кончено и его смогут отпустить. Да, действительно самая лёгкая часть мучений завершилась, впереди была самая интересная, хотя и не для него. Асока снова нависла над ним и взяв оба своих меча, активировала их пока на самую низкую мощность, начала проводить кончиками по всей поверхности тела, оставляя пока небольшие ожоги. Верно, пока не большие. Потом мощность клинков несколько увеличилась и теперь ожоги из первой степени стали второй, а потом и третьей, когда дело дошло до того, что стали видны кости, а крики Бейна превратились в стоны, клинки перешли к самому дорогому у любого живого существа — лицу. Эта часть была самой любимой и особо ожидаемой. Клинки перешли в горизонтальное положение и прижимаясь к коже, медленно поползли вверх, оставляя большие ожоги. По пути она несколько раз сменила положение на вертикальное, а ожоги на узкие и саднящие. Но самый ключевой момент настал, когда оба ярко горевших клинка начали мучительно медленно касаться век наемника. Ресницы вспыхнули и начали стремительно гореть, а оба меча с громким шипением уже погружались в глазные яблоки бандита. Говорят, при ударе в глаз человек сразу же умирает, и Асока, зная об этом, старалась умышленно не задевать мозг, чтобы продлить мучения Бейна и своё, непонятно откуда взявшееся удовольствие. Каждое движение клинка смывало боль, пережитую её друзьями. Каждый стон умирающего наёмника покрывал каждую каплю бесценной крови каждого сенатора. Точно такой же, какая стучала в монтраллах, не позволяя слышать ничего другого, ни тихого стона возле скамейки с телами, ни громких криков шокированных Оби-Вана и Винду, пришедших сюда секунду назад и поражённых ужасным зрелищем, ни свистящего хрипа, вырвавшегося из перерезанного с двух сторон горла наемника. Всё помутилось в глазах тогруты, а сознание словно замерло на одной отметке — на мёртвых глазах Барджи, смотревших с обвинением. Кроме них она сейчас не видела ничего и потому никак не отреагировала на вопросы Магистров, поражённых её жёсткостью, ничего не сказала, когда одно из окровавленных тел зашевелилось и что-то простонало, заставив Оби-Вана броситься к нему. Не помнила как её обхватили и куда-то повели, как пытались привести в сознание. В него она вернулась лишь только поняв, что стоит в Зале Совета и двенадцать внимательных пар глаз смотрят на неё, ожидая ответа на, видимо не в первый уже раз заданный вопрос. Ярость уже ушла, уступив место опустошённости, Асока моргнула несколько раз и наконец смогла рассмотреть выражение смотревших на неё глаз, недовольное и обвиняющее. Сумела расслышать то, что её спрашивают зачем она совершила самосуд, не дождавшись гвардейцев и своих товарищей. Говорили о том, что это было серьёзным нарушением и ей скорее всего навесят выговор. Упомянули о том, что герцогиня Сатин — единственная, которую Бейн по счастливой случайности не убил, а только серьёзно ранил, видела, как Асока с ним расправлялась и была просто в ужасе от этого зрелища. Этот шок ухудшил её состояние и теперь она может тоже умереть. Оби-Ван, всегда такой спокойный и сдержанный, сейчас просто негодовал, встревоженный состоянием свой возлюбленной, он готов был, казалось, порвать любого, кто сделает ей ещё хуже. Винду, тот и вовсе не стеснялся в выражениях, крича на все лады о том, что он и раньше говорил, что таким, как Асока в Ордене не место, а ему никто не верил и вот результат. Но даже это не так сильно трогало сердце Тано, как слова её бывшего учителя, самого близкого ей из всего Ордена. Того, кого она любила первым после отца и Энакина. — Асока, я всегда верил в тебя и как мог, оправдывал твои подчас не совсем правильные поступки — вещал Пло Кун, серьёзно глядя на бывшую ученицу — Я до последнего не терял надежды, что ты изменишься и станешь такой, каким и должен быть истинный джедая. Но то, что случилось сегодня окончательно убедило меня в том, насколько правы были мои товарищи, считая тебя недостойной быть в рядах Ордена. Асока, я право не знаю сколько должно пройти времени, чтобы я мог на тебя смотреть и не представлять себе того, что ты сегодня натворила. Каждое это слово, каждый звук вонзался в сердце Асоки так же, как недавно её мечи в плоть Бейна. Каждое из них ещё больше увеличивало расстояние между ней и джедаями. Между ней и Орденом. Между ней и Светом, на который она всегда шла. И всё сильнее сокращало путь к одиночеству, отверженности, боли и пустоте, что всегда окружали Асоку и даже отступая всё равно кружились над ней зловещими призраками, напоминая о том, что ушли не навсегда и непременно вернуться снова, дай им только повод. Всё то, что сейчас видела и слышала тогрута беспощадно низвергало то, что казалось раньше великим. Срывало маску с того, что казалось красивым. Отводимо солнечные лучи от того, что прежде сверкало, являя миру истинную сущность того, что долго приводило Тано в восхищение. Сущность гнилую и пропитанную глупой бюрократией, низкую и трусливую, предпочитавшую путь невмешательства, когда на самом деле нужно было именно оно, без частицы Не. Ту, что готова сидеть сложа руки и что-то обсуждать, когда необходимы действия. Ту, что признает пороком то, что на самом деле естественно и единственно важно для любого нормального и разумного существа — любовь, семья, желание иметь ребёнка... Ребёнок. О нем-то Асока сегодня забыла, ни разу не вспомнив во время своего акта правосудия. Но ничего, он напомнит ей о себе и напомнит прямо сейчас...