ФЕНОМЕН: ИЗБЫТОЧНЫЕ МЕРЫ

Демонолог— это не маг. Запомни, детка. Пути обратно из этого дерьма нет и не будет. Наступит день, когда ты захочешь принять судьбу пьянчуги из грязной лужи, мимо которой будешь проходить, но ты не сможешь. Ты страшно захочешь сдохнуть, но и этого тебе не дадут. Так что просто иди вперед, делай свое дело и не скули. Потому что скулят маленькие собаки, девочки, у которых отобрали куклу, и трусы при виде собственной крови. У тебя нет права на подобное. Жалеющий себя демонолог ходит по трупам. Юнги добирался почти трое суток. Последнюю ночь провел прямо в телеге посреди щекастых тыкв, презирая сам себя за недостойное соседство: подумать только, он лежит тут, будто крестьянская девка, едущая в столицу торговать собой. Его должны были встретить, предоставить личный транспорт или, хотя бы, оплатить билеты на воздушный корабль, а не заставлять, обгоняя время, переться на перекладных. Но плаванье по воздуху — это про цивилизацию. В богом забытом тупике, куда он держал путь, должно быть, и обозы не останавливаются. Там даже не нашлось Единых зеркал, ни одного на всю деревню! Как же Юнги удивился, когда письмо с криком о помощи, впопыхах накарябанное на куске сального, криво оборванного пергамента, ему принесла птица… Мысленно продираясь через репейник позорных грамматических ошибок, он смог разобрать главное: с местным торговцем приключилась какая-то дрянь, очень похожая на одержимость, вследствие чего тот не на шутку разбушевался и начал им там все громить. Вроде как, уже и жертвы появились, Юнги не сообщили, дошло ли до летального исхода. Последняя строчка содержала мольбу приехать и разобраться, размытую чем-то, напоминающим слезы. Ага, и длинный перечень его регалий, будто бы такой активный подхалимаж мог как-то повлиять на решение. Юнги со вздохом отложил письмо и сразу начал собирать вещи. Он бы откликнулся, даже не видя чернильных разводов и не читая, как они его, такого признанного, ценят и ждут. Это его долг: если где-то буянит демон, то нужно приехать и приструнить его. Потому что демоны — они не из тех, кто возьмет и успокоится. Распробовав свободу, каждый из них пойдет до конца. Остановиться — это про людей и подстреленную дичь, но не про демонов. Если надо, особо ретивый передушит весь город, всю страну, всю ёбаную землю, пока не останется один, как палец, или пока его не остановят. А останавливать — это то, на что Юнги учился. Если бы Юнги верил в каких-то богов, то обязательно принес бы им жертву за здоровье Тэхёна. Помимо всего прочего, что их связывало, друг подарил ему небольшую, всего в пол локтя, наплечную сумку с широким ремнем. Юнги и так был безумно рад, но его горло натурально пересохло, когда обнаружилось, что вещь заколдована быть бездонной. Улыбаясь во весь рот, он перетаскал внутрь все свои книги, всю походную одежду, половину шкафа с зельями — словно ребенок, который притворяется взрослым и деловито сваливает в ящик весь конструктор с пола. Сумка мало того, что не порвалась — она даже не потяжелела ни на грамм и ничуть не раздалась стенками! Юнги легко перекинул ее через плечо и тут же налетел на Тэхёна, любовно наблюдавшего эффект, произведенный своим подарком. — Да ты долбаный гений, клянусь тебе! Чтоб я сдох! — Он тряс смеющегося мага, схватив за грудки и рискуя к черту оторвать мягкий бархатный воротник. ▶ Rudi Arapahoe - Vulture Phantasy Сейчас сумка, вся изгвазданная в дорожной пыли, лежала рядом, и Юнги отчаянно жалел, что она не грязеотталкивающая, вдобавок к бездонности. Вздохнув, он рукавом счистил разводы с красивой серебристой пряжки, подышал на нее — и еще раз вытер. Пряжка заблестела, и Юнги почувствовал себя частично удовлетворенным. Поскрипывая, телега катила по ухабистой дороге через какую-то рощицу. Вокруг не было видно ни зги, фонарь рядом с возницей освещал лишь тыквы да самого пассажира, добивая до краев дороги лишь невнятными рефлексами, едва разгонявшими густую ночную синь. Вдалеке ухала сова, лошадь отбивала копытами мерное стаккато. Казалось бы — спи себе, но Юнги не мог расслабиться. В бок упирался случайно попавшийся среди тыкв камень, сено кололо через одежду, а кучер то ли сильно простыл, то ли вот-вот собирался умереть от чахотки — так страшно он кашлял, смачно отхаркивая и сплевывая на дорогу. От этих звуков передергивало, про сон так и вообще речи не шло. Скучая и раздражаясь, Юнги стучал круглым набалдашником трости то по краю телеги, то по большой тугой тыкве, делая лошадино-дорожный ритм музыкальнее. Естественно, он сразу заметил, когда его собственная композиция дополнилась новыми нотками. Юнги понял их чужеродность сразу же, как смог расслышать: бодрый галоп, две или три кобылы, все ближе и ближе. Он грязно выругался сквозь зубы, ведь было чрезвычайно мало шансов, что трое всадников, встреченных на безлюдном тракте ночью, напоят козьим молоком безоружного крестьянина и богато одетого чудака в широкополой шляпе. — Тормози, у нас гости, — хрипло выкрикнул Юнги вознице, не успев прочистить горло после долгого молчания. Тот удивленно обернулся, но затем сам услыхал приближающийся топот и натянул поводья. Старенькая, но крепкая коняга радостно застыла, она уже час как плелась нехотя и явно нуждалась в отдыхе. При самом плохом из раскладов ее точно застрелят, посчитав обузой. Стоило телеге замереть, Юнги сию же секунду спрыгнул на землю, с удовольствием разминая ноги. Когда бы их ни догнали, будет лучше, если он к тому моменту подготовится к быстрому передвижению. Незнакомцев действительно оказалось трое: пара крепких парней в кожаных доспехах и женщина, высоко подвязавшая юбку, чтобы та не мешала сидеть в мужском седле. Юнги не смог с первого взгляда определить, что они забыли на ночной дороге, но бдительности не терял. Тем более, что ехали путники совсем без света, что, как ни крути, то ли знак страха перед дорожными опасностями, то ли их первейший признак. Всадники остановились, едва фонарь выхватил их очертания. Мужчины спешились, женщина осталась верхом. Легонько пришпорив дорогую и изящную — в яблоки —лошадку, она приблизилась к Юнги, взирая на него сверху вниз. Медногривая, привлекательная, в самом расцвете лет— она молча изучала его, особенно заострив внимание на необычном голубом цвете волос и разрезе глаз, выдававшем происхождение. Юнги не знал, поняла ли женщина, что означают голубые волосы, оставалось лишь играть с ней в гляделки, не забывая осторожно следить, что делают двое на заднем плане. — Какая необычная встреча! — Собеседница первой нарушила молчание. — Особенно для такой глухомани и столь позднего часа. — Птички, похожие на вас, тоже нечасто встречаются в подобных условиях. Я бы сказал, что вы — дневной вид, — парировал Юнги. Наездница заливисто и от души рассмеялась, ее компаньоны остались безмолвны. Напуганный резким громким раскатом ее хохота, попутчик Юнги обернулся через плечо, чтобы тотчас же трусливо спрятаться в собственный капюшон. Успокоившись, женщина принялась деловито расправлять юбку с явным намерением слезть вниз. Один из ее спутников дернулся вперед, собираясь помочь, но она быстро покачала головой, и тот остался на месте. Оказавшись обеими ногами на земле, незнакомка сладко потянулась, и Юнги про себя заметил, что ее движения не лишены грации. — Ваша чудесная сутана вся перепачкалась, — надув губы сказала она, подходя вплотную. — Ткань такая красивая, а вы едете в грязной телеге, словно выставочный хряк. Неужели вы так спешите, что не нашлось варианта получше? Вот оно что. Юнги ухмыльнулся. Дама приняла его за странствующего духовника. В общем-то, несложный вывод: те похоже одевались, часто бывали в дороге и тоже неплохо зарабатывали. Не зная свойств его чудесной сумки, можно было предположить, будто Юнги путешествует налегке, что также работало на версию об одиноком культисте, направлявшемся в соседний город, чтобы отпустить грехи очередному издыхающему больному. — Мать дает жизнь, Мать забирает. Порой, очень внезапно, — пространно откликнулся Юнги, утверждая незнакомку в ее мнении. Та удовлетворенно улыбнулась, хищно блеснув глазами, а затем протянула к нему ухоженную белую лапку. Рука потеребила верхнюю пуговицу одеяния, фамильярно поправила полы его черной федоры. — Я Мара, — сообщила женщина, приблизив свое лицо вплотную, до неприличия. Еще чуть-чуть — и заденет своим носом. Не сказать, что Юнги растерялся — однако и не понял, чем обусловлен такой интерес к его персоне. Радовал хотя бы тот факт, что гости не набросились на них без предисловий. Помешкав, он принял решение подыграть, надеясь на везение и возможность разойтись с миром. От девушки кисло пахло лошадиным потом, подвыветрившиеся благовония не могли этого скрыть, но дыхание отдавало голодом, только и всего. Могло быть намного хуже. — Рад знакомству, госпожа Мара, — Юнги нацепил самую неловкую и смущенную из всех имеющихся у него улыбок. Девичья ладошка приземлилась у него на груди, прямо посредине, и поползла в сторону живота. Он был рад, что опасность и внезапная ночная встряска заставили сердце биться чуть быстрее обычного: это вполне могло сойти за признак возбуждения. И сошло — Мара довольно выдохнула через нос. — И все-таки… — по-кошачьи жеманно начала она, не переставая буравить Юнги взглядом обильно подведенных серых глаз. — Куда же вы так поспешно направляетесь? За долю секунды Юнги прикинул их географическое положение и выпалил: — В Башни, сударыня. Тут совсем немного осталось. Думаю, к утру докатим. — Вот это совпадение! И мы туда… — проворковала Мара, на мгновение оборачиваясь к своим компаньонам. Врет — понял Юнги. Но зачем? Не проще ли, вместо того, чтобы ломать тут убогий вульгарный цирк, просто насадить его на один из вон тех коротких мечей, что висят на поясе у обоих мужчин — и дело с концом. Забирай браслеты и кольца, забирай шляпу, забирай сумку со всем содержимым. Тем временем, Мара продолжала наступательные действия. — Что скажете, если мы… Если лично я предложу вам свою компанию вместо компании гнилых овощей? Вам такое понравится? Мы могли бы, скажем, разделить лошадь— она выдержит двоих. Да и не только лошадь… С этого момента Юнги открылись три факта. Факт номер один состоял в том, что юбка Мары имеет длинную прорезь, до самого бедра — и это бедро теперь старательно трется об его штаны в области паха. Второй факт: женщина до странности не заинтересована в его имени. Факт третий: безумно любопытно, к чему же идет дело. Увы, имитировать эрекцию демонологов не учат, поэтому Юнги решает отстраниться со всем возможным смущением. Он бормочет себе под нос про «неудобно» и «не хочу напрягать», что только раззадоривает новую знакомую. Окончательно потеряв терпение и желание ходить вокруг да около, она наклоняется к его уху и шепчет, что господин священник красавчик, с первого взгляда запал ей в душу, и она вовсе не против возлечь с ним в трактире «Красная колесница», если это не помешает его планам. А, может быть, до этого пару раз устроить привал где-нибудь в густом кустарнике — плюс ко всему обещанному. Шепчет — а затем перебирает губами его серьги, почти до боли тянет за самую длинную, оставляет на мочке влажный холодный след. Челюсть Юнги сама собой поползла вниз, без всякого притворства. Он не ожидал, что Мара снизойдет до прямого предложения близости, но быстро взял себя в руки. Скорее всего, дело именно в том, чтобы под любым предлогом увезти его с собой. Зачем? Это еще предстояло узнать. Быть может, она не хочет грабить его при свидетелях, но это бессмысленно, ведь рядом только больной фермер. Выпустить старику кишки — да и всё, в чем проблема? Пока кто-нибудь из имперской стражи сподобится воспользоваться этой дорогой, от несчастного только белые сухие кости останутся — спасибо диким животным. Более того, отпускать его — значит разрешить свидетелю, который, хоть и жмется помятым рылом в свою куртку, успел хорошо тебя рассмотреть. Фантастика, да и только. Конечно, бросать все и уезжать с тремя незнакомыми вооруженными людьми из чистого интереса было глупостью в терминальной стадии, но Юнги хорошо знал свои возможности и не особо страшился. Если вдруг случится чудо, и окажется, что Мара действительно по какой-то причине воспылала страстью к его щуплой телесной оболочке, он хотя бы доедет до Башен втрое быстрее, чем на этой кляче, а там найдет способ сбежать — надо только держаться подальше от «густого кустарника» по дороге. Если нет — он всегда сможет подождать своего прежнего компаньона на тракте или вернуться к нему. В худшем случае — просто дойдет до города пешком, что, безусловно, самое медленное, но рискнуть стоило. Поэтому, как только похотливый рот Мары отлип от его уха, Юнги не мешкая запрыгнул в телегу, наработанным жестом поддел сумку и водрузил себе на плечо. Ему стоило немалых усилий не начать в тот же миг брезгливо вытираться, но он стерпел, чувствуя спиной чужой взгляд. Откуда-то спереди послышалось сиплое «пс-с». Юнги поднял голову и увидел, что маленькие блестящие глазки фермера пялятся на него из-под капюшона. Не говоря ни слова, тот предостерегающе покачал головой, силясь уберечь попутчика от, как ему казалось, непоправимой ошибки. Юнги улыбнулся его наивной попытке и подмигнул, давая знак, что не пропадет — затем выскочил из телеги, закладывая трость за спину и защелкивая специальное крепление. Мара была уже на лошади. Она протянула руку, с необычной для девушки ее комплекции силой буквально втащила Юнги в седло и по-хозяйски расположила его ладони у себя на бедрах. Округлости женщины ощущались под ладонями упругими и налитыми, словно тыквы. Наверняка, будь Юнги тем, кем она его считает, ей в спину давно бы уже упиралось одеревеневшее от возбуждения хозяйство. А на самом деле он… Ему было скучно. Эти юные прелестницы с курчавыми лобками и грудью, свисающей как спелые плоды с дерева, их смущенное хихиканье, жар тел и шумные выдохи… Юнги попробовал это раз, два, десять — и пресытился. С ними все выглядело как-то дешево и неправильно, как заведомо проигрышный спор. Ведь как всегда бывает: спорящий либо дурак, если не знает предмета, либо мерзавец, если уверен в ответе, но спорит все равно. Так и тут: девушки были дурами, растрачивая на Юнги свою ласку, а он —мерзавцем, раз позволял им это делать. Не то, чтобы его волновала морально-этическая сторона вопроса, но мучить дам Юнги, все же, прекратил. Когда твоя работа состоит в том, чтобы сражаться с нечистью, вопрос, как не поседеть прежде срока, куда больше занимает твои мысли, чем многомесячное отсутствие актов плотской любви. Сопровождаемые скорбным взглядом фермера (должно быть, он прощался с Юнги навсегда), всадники ускакали в ночь, быстро перейдя на галоп. Глаза привыкли к темноте уже через несколько минут, тем более, что из-за тучи показался лунный хвостик. Держась за Мару и предпринимая попытки поднять ладони куда-то на более целомудренный уровень, Юнги обернулся на мужчин, скакавших поодаль, прямо за ними. Его смущало, что лица их прикрыты шлемами, а сами они не произнесли ни слова с момента встречи. Кто они такие? Судя по тому, как четко они слушались женщину — что-то вроде личной охраны? — Госпожа Мара, а кто же вы? Я, не ровен час, окажусь с вами под одеялом, а все, что мне известно — это ваше имя, — прошелестел Юнги, склоняясь к уху женщины и морщась от обилия ее волос, лезущих в рот и глаза. Заданный сейчас, когда они уже были на одной лошади, вопрос выглядел скорее как флирт, чем как попытка что-либо выяснить. Платье на Маре было хорошее, бутылочно-зеленого цвета, из дорогого сукна, но простое, обшитое по краю черной тесьмой с золотистым орнаментом. В таком, например, ходила бы его знакомая чаровница из академии, но не крестьянка и не знатная особа. Юнги, кстати, вполне представлял в подобном наряде и куртизанку, но те обычно носили большие и яркие драгоценности, а тут разве что браслетик деревянный с инкрустацией на запястье позвякивал — даже у самого Юнги украшений было больше. Ответ женщины ясности не внес: — Если во мне не будет загадки, то с чем я останусь, когда вы снимете с меня одежду? Стану скучная, словно прочитанная книга. — У вас есть еще два томика: вон они, как раз за нами едут. Юнги намекал, что не против узнать и про мужчин, но Мара или не поняла намека, или не захотела понимать. Она захихикала в ответ на шутку и больше ничего не сказала.