ФЕНОМЕН: ИЗБЫТОЧНЫЕ МЕРЫ

На второй раз Юнги держится в седле гораздо увереннее. И плевать, что вокруг ночь, а лошадь скачет куда быстрее, чем в таких условиях было бы безопасно. Это когда едут, думают о безопасности. А Юнги не едет, он сбегает. Сбегает в панике, как малолетняя крестьянская дочка, которую возжелал отвратительный старый барон, а родители, не раздумывая, согласились продать ночь любви за выпивку. Нет, действительно, как она: натурально выпрыгнув из окна, крадучись огородами, непослушными руками отвязывая кобылу. Единственная разница в том, что крестьянские дочки не оставляют записок, а он — оставил. Нет, не сразу. Сначала оделся, унял ебучую нервную дрожь, а уж затем отыскал в своей сумке чистый лист, достал перо и медленно, в самых вежливых формулировках описал старосте, как он, господин Мин Юнги, сожалеет, что обстоятельства непреодолимой силы заставляют его выдвинуться в путь, не дожидаясь утра. Как он неебически благодарен за всю помощь и всё содействие, которое оказывали ему жители этой прекрасной деревни. Насколько очаровательная и хозяйственная у него, старосты, жена. И, самое главное, как ему не нужно оплаты за все произведенные манипуляции. Более того, это он сам должен их благодарить, что дали поправиться и отоспаться, поэтому на тумбочке их деревенский травник сможет отыскать небольшой прощальный презент в виде набора заживляющих мазей из его, господина Мин Юнги, личной коллекции. А еще, он, господин Мин Юнги, желает, искренне желает счастья Хосоку, пострадавшему юноше. И надеется, что тот впредь не станет трогать руками неизвестные шкатулки и влипать в неприятности. На чем он, господин Мин Юнги, раскланивается и отбывает, сердечно со всеми прощаясь. За пять дней успело, как он и предсказывал, хорошенько похолодать. Убывающая луна превратилась в тоненький серпик буквой «с». Юнги вспомнил, как в детстве с отцом разучивал лунные фазы: если дуга похожа на часть «р», значит месяц ранний, если на «с» — то старый. Слезы кончились еще где-то на этапе самого главного осознания. Того осознания, которое и вело сейчас Юнги домой, чтобы там оставить лошадь и немедленно ринуться на север к Тэхёну. А еще лучше — лечь у себя на кровать и ждать, пока тот сам примчит, бросив все свои дела. Осознания, что если какой-то демон когда-нибудь предложит Юнги сделку, угрожая жизнью Хоби, тот без раздумий пойдет на любые условия, лишь бы он был в порядке. Тэхён нужен был Юнги, чтобы справиться с болезнью в форме этой безумной, всеобъемлющей любви, которую было некуда девать. Которая прорастала в него бесконечной слабостью, отравляла и калечила. Которая — настоящая стигма, наказание за запретные манипуляции с материями, трогать которые человек не имеет права. Трезво поразмыслив, Юнги решил: хорошо, что Хосок обо всем забыл. Если бы они сейчас оказались вдвоем, в том состоянии, в котором были на берегу молочного озера, кто знает, чем бы все обернулось. Что бы он делал — демонолог без возможности работать, но с обязанностью нести в себе столько зла. Как бы повлияло на сидящее в нем зло то самое, — одно на двоих, — безразмерное счастье? Юнги было, в общем-то, насрать, как ему поможет Тэхён: заколдует по-особому, даст выпить микстуру или яд, пустит кровь или повалит на пол и начнет колотить, пока не выбьет из тела все ненужные воспоминания. А может — все это вместе и разом. Лишь бы сработало. Юнги скакал без остановки до утра и лишь тогда почувствовал, что оторвался. От кого, если за ним никто не гонится? От места, от его ауры, от узнаваемых ландшафтов. От собственных страхов. Через час после рассвета Юнги сделал привал. У его лошади была странная привычка ложиться на траву сразу же, как только ей позволяли. Все ранее знакомые кобылы предпочитали стоять. Эта забавная лень роднила их еще больше. Юнги откидывался на покатый, шумно дышащий бок — и чувствовал себя лучше. Потому что лошадь — она, пусть и не человек, но живая и теплая. Проснувшись уже после обеда, он наелся досыта и, тронувшись, снизил скорость до шага, плавно покачиваясь в седле и рассматривая пейзажи и людей. Его собственная история в этих декорациях казалась нереальной и смехотворной. Если бы не рвущее грудь чувство, он бы и вовсе решил, что ему все, все почудилось. Ночью ему приснился Хосок. Они лежали вдвоем на кровати в комнате старосты, голова Юнги покоилась на его твердом плече. Сплетясь пальцами, они говорили обо всем на свете: о том, какой Юнги дурак, и как ему нужно было поступить с самого начала, о планах на будущее и превратностях судьбы, о Суран и ее нерожденных детях, о демонах внутри и снаружи. Сон потряс и обрадовал одновременно. Юнги был рад видеть Хоби хотя бы так, на ярких нереальных картинках. В конце концов, а чем это отличалось от предыдущих контактов? Их повесть вся сплошь происходила в одной единственной голове. Так и не понятым остался цвет этой самой головы. Почему черный, а не красный? Ведь Юнги, поглотив Беала, уже морально готовился щеголять рыжей шевелюрой… Быть может, дело в том, что последним демоном, с которым он контактировал, была Сеера? Или все демонологи, чье сердце намотали на вилку, будто гречневую лапшу, так выглядят? Во время следующей остановки он побывал в сне Хосока. Юнги сразу понял, что это не его воспоминания: потрескивающая корабельная мачта, запах догорающей свечи, мешки с яблоками в углу тесной каюты. Его руки, — те самые, знакомые руки, — перебирают звенья старинной монисты, любовно натирают ее, расправляют замятые сочленения. Еще через ночь Юнги привыкает к своим эфемерным путешествиям. К тому, что Хосок всегда будет незримо присутствовать рядом в моменты расслабления. И потому ничуть не удивляется, когда, спустя четыре дня пути, чувствует спиной чье-то теплое тело, ложащееся рядом на подстилку. Он нашаривает пальцами чужие ладони, притягивает и смыкает у себя на поясе. Чувствует, как в затылок ему упирается нос, обдает беззвучным выдохом. ▶ Moya Brennan - Is It Now — Зачем ты пришел? — Юнги не интересно, ему просто хочется знать, как дальше будет развиваться сновидение. — Я же обещал назвать твою лошадь. Вот, теперь я придумал. — И поэтому догнал меня? — Ну, а как еще ты себе это представляешь? У нас в деревне нет Единых зеркал. А еще… — Да? — Помнишь, я сказал тебе, что найду, как тебя отблагодарить? — Нашел? — Я соврал тебе. — В смысле? — К тому моменту я уже все решил, просто постеснялся говорить отчего-то. — Я слушаю. — Можно я свой долг… отработаю? — Отработаешь? — Да. Как угодно. Я уверен, что тебе нужен помощник или… напарник, или… Я не знаю. Мне несколько противно возвращаться в лавку после произошедшего. Если бы ты вдруг оказался не против, я мог бы немного от этого дела передохнуть. Юнги улыбается в рукав согнутой под головой руки. Какой милый сон, живой и естественный. Похожий на тот, самый первый. Наивный, непосредственный Хоби: ну чем ему занять внезапно нагрянувшего «помощника»? Где поселить? Как и сколько платить? Безумная глупость. — Хорошо. Я дам тебе ответ утром. Они затихают, Юнги ждет, пока картинка его фантазий сменится другой, но все остается на своих местах. Тихонько и нежно, он гладит пальцы, лежащие у него на животе. На бедре чувствуется тяжесть, спина ловит отзвуки сердцебиения. Это очень реалистичное сновидение. — Ты так и не сказал, как мне обращаться теперь к своей лошади, — хриплым шепотом напоминает он. — Так и обращайся, — человек сзади, судя по голосу, уже успел задремать. — Что значит… — Ее теперь так и зовут. Лошадь Лошадь. Не спрашивай, я так решил. Если ты до сих пор не нашел имени получше, то это — самое подходящее. Юнги смеется. — Лошадь Лошадь, дичь какая… — Если ты дашь мне поспать, я разрешу тебе звать ее Оша. Сокращенно. Так, в целях конспирации. Лошадь Лошадь рядом фыркает, будто в ответ на такое несерьезное именование. Но фыркает как-то беззлобно. Юнги думает, что ей скорее нравится, чем нет. Если упростить процесс жизнедеятельности до обыкновенной математики, то он вполне может представиться как набор бинарных решений, которые мы принимаем каждую секунду: встать или лежать, пойти направо или налево, убить или сохранить жизнь… Из выбранных действий складывается наш собственный извилистый дизайн: пунктир, прокладывающий путь сквозь множащиеся миллионы неиспользованных альтернатив. Юнги было неведомо, что происходит впоследствии с этими альтернативами: они просто повисают в воздухе или генерируют такое же бесконечное множество параллельных реальностей? А, может, они и не существуют вовсе, всем заправляет жесткий фатум, дорожка лишь одна и выбор сделан за нас… Сжимая родную руку, Юнги засыпает и думает, что это очень странно — спать внутри сна. И что происходящее действительно слишком реально. И для человека, начисто все позабывшего, Хосок прижимается к нему слишком близко. И все это требует немедленного решения. И что все планы Юнги были о другом. Но ему сейчас так лень вставать и так хочется выспаться. Если это сон — то к утру он развеется сам по себе. Если нет… Он ведь всегда может снова сбежать, правда?

Ⓣⓗⓔ Ⓔⓝⓓ