Игры с последствиями

Когда-то в глубоком детстве батя говорил Гэвину, что ответственность за всю необдуманную хуету рано или поздно настигает даже таких чертовски везучих парней, как Гэвин Рид. А он не верил и продолжал куражиться как мог. В академии, после в участке, в личной жизни. Ведь действительно, о какой ответственности может идти речь, если вся жизнь как по накатанной — на курсе почти лучший, на работе пинаешь хуи в своё удовольствие, бабы текут, иногда и парни тоже. Как можно говорить о невезении, если посчастливилось безо всяких программ и генетических настроек родиться сильным альфой с устойчивым запахом? Гэвин слушал батю, но по сути плевать хотел на ответственность и тогда, и сейчас. И почему-то очень удивился, когда от судьбы прилетело в ответ. Потому что сначала это была игра. Это в принципе была игра для Гэвина — дурацкий спор, каких до этого было сотни — как можно быстрее закадрить и затащить в постель выбранную приятелями омегу. Никаких чувств, уважения, даже влечения со стороны Гэвина минимум. В этот раз было так же. Парень был совсем непримечательный. Обычный такой омега, тихий и скромненький, прилизанный, в костюмчике с иголочки. Смотрел на всех большущими карими глазами, как у оленёнка, и робко, но искренне улыбался всем, даже дружкам Гэвина, сходу окрестившим омежку слабоумным дуриком. — Мое имя Коннор, — с той же улыбкой рассказывал он каждому, кого встречал. — Я технический эксперт и аналитик из «Киберлайф». Буду работать у вас консультантом и ассистировать в расследованиях. Очень приятно. Он тянул руку в приветствии, напрочь игнорируя недовольство собеседника, обидные отмашки и словечки, и действительно немного заторможено подолгу смотрел каждому уходящему в спину. Гэвин был согласен с парнями — омега был странный. Умный, вроде бы, Рид был в курсе, что «Киберлайф» всегда набирали в штат идеальных человеков со стопроцентно «годной» ДНК и железными предпосылками если не к гениальности, то к далеко незаурядному уму. Настойчивый — старого пьяницу Андерсона оторвал от бутылки и успешно привлёк к делу. Да и мордашка ничего, и Гэвин, может быть, и сам бы польстился, но что-то останавливало каждый раз, когда этот Коннор поднимал на него свои гляделки и смотрел так, как будто пытался проанализировать всю грёбаную жизнь Рида по его лицу. Пари с Робинсоном стало своего рода сигналом к старту — переступить через какие-то свои блоки и трахнуть-таки милашку Коннора. Участок праздновал чьё-то назначение, Гэвин уже не помнит — он напился тогда знатно, уже стенку подпирал, засыпая под гомон и негромкие биты музыки на фоне, когда Робинсон предложил экстремальное секс-пари. Здесь и сейчас. — Кого? — пьяно буркнул Гэвин, и Робинсон ткнул в толпу — туда, где немного перепуганный внешне Коннор всё не отлипал от недовольного и вынужденно трезвого до сих пор Хэнка, нервно комкая в побелевших пальцах пустой одноразовый стакан. Гэвин ситуацию оценил, попросил кого-то из приятелей отвлечь Андерсона и ринулся в бой — выцепил Коннора за локоть, бесцеремонно уволок к себе в угол, а дальше дело техники. — На, детка, выпей, расслабься, — впихнул в руки уже приготовленный заботливыми приятелями стаканчик с водочно-пивной ядрёной смесью, от которой более слабых омег не хило так обычно рубило. — Эй, не стесняйся, ты мне сразу понравился, — приобнял его, чуть захмелевшего, за талию, провёл носом по шее, зарылся в волосы, вдыхая лёгкий, почти незаметный запах, как у прогретого пластика. — Давай, зайка, я же знаю, ты тоже хочешь, — смял безвольно приоткрытые губы жёстким напором, запустил руку под пиджак, расстёгивая рубашку… Осмысленность возвращается к Гэвину уже следующим утром, когда он просыпается с жутким похмельем часам к двенадцати. Голова раскалывается, бёдра и мышцы рук ноют, словно вчера он устроил себе внеплановую качалку, а разворошённая постель пропахла тёплым пластиком насквозь. В душе память услужливо подкидывает вчерашнее пари, и Гэвин, относительно трезвый и относительно адекватный, вдруг чувствует мурашки по спине. Чёрт! Блядь! Какого хера он творил вчера? Переспал с кем?! — Коннор, твою мать, — выдыхает он сквозь зубы и чешет затылок. — Блядский ублюдок Коннор! И вроде бы проблем и нет — не в первый раз после своих пьянок Гэвин просыпался утром с абсолютно незнакомой омегой в постели, иногда даже не сразу вспоминал имена, если вспоминал вообще, но с Коннором — чёрт, а он ведь даже фамилии его не знает! — оказалось по-другому. Он, вроде, и симпатичный, и нравился Гэвину всегда, но отчего-то сама мысль, что он наглым образом уложил в кровать этого парня, неприятна. В голове всплывают сразу его робкие взгляды и улыбки, глаза как у оленёнка, сосредоточенно нахмуренные брови, приоткрытые немного губы, и Гэвин мимо воли чувствует себя сраным педофилом, соблазнившим ребёнка. Хотя Коннор не ребёнок. Он лучший техспециалист отдела, и Гэвин много раз видел его работу «в поле», видел его серьёзным и собранным, спокойно разглядывающим расчленённые трупы и кровавые следы, и всё равно, стоило подумать, что вчера он трахал это, по спине проходили мурашки неясного предчувствия. Словно странный этот Коннор может выкинуть что-то неожиданное и неприятное. Словно придётся брать на себя ответственность за игру. — Вот же блядь, — ворчит Гэвин, спотыкаясь, выбирается из душа и привычно по-домашнему шлёпает до кухни голышом, на ходу вытирая полотенцем волосы. И только когда со стороны гостиной доносится чуть слышный вздох и подозрительный шорох, Гэвину в голову приходит мысль, что он может быть всё ещё не один. Выдох за спиной звучит ещё громче, и Гэвин разворачивается резко, скидывая с головы мешающееся полотенце, и едва не орёт позорно от неожиданности. — Да сука, нахера ж! — выдаёт он, когда замечает в тёмном уголке своей гостиной Коннора — уже одетого, застёгнутого на все пуговицы, прилизанного, благоухающего его, Гэвина, мылом и незаконно, непростительно классно выглядящего утром после пьянки — сидящим в кресле как блядская живая ростовая кукла. Или как послушный мальчик на воскресной службе в церкви, с аккуратно сложенными на коленях ладонями. И здоровается он тоже как сучий церковный мальчик. — Доброе утро, Гэвин. Хорошо хоть не протягивает ладонь. — Ага, доброе, — кивает ему Рид, запахивает полотенце на поясе и не может удержаться: — Какого чёрта ты торчишь там в темноте, придурок?! Коннор уже знакомо подвисает на несколько долгих секунд — по его эмоциональному подвижному лицу почему-то сложно сейчас понять, что он думает, — а потом выдаёт гениальную в своей нелепости фразу. — У меня такой опыт в первый раз. Я не знал, как нужно вести себя утром после такого, и хотел подождать тебя. Исчерпывающий, надо сказать, ответ. Гэвин морщится на него и кивает, иди, мол, туда. Коннор подрывается с кресла с неожиданной прытью, проносится мимо Гэвина на кухню и даже без напоминания берётся за готовку кофе и завтрака. С похмелья в такую безбожную рань Гэвину конечно ни жрать, ни кофе особо не хочется, но когда Коннор ставит перед ним чашку с аппетитным и даже на вид потрясающе сладким латте, сразу передумывает. За сладкий латте Гэвин всегда душу готов продать. — Как угадал, что я это люблю? — спрашивает он действительно из любопытства, и Коннор пожимает острыми плечами. — Наблюдал, разговоры в отделе слушал, — тихо сообщает он и почти ошарашивает: — Я вообще о тебе много знаю. И о других тоже. Мне нравится смотреть и запоминать. Все такие интересные, особенно ты и мистер Андерсон. И это звучит как самое детское признание в симпатии, которое Рид только слышал. — Ясно, — хмыкает Гэвин, снова отпивая кофе и тоже наблюдая за Коннором из-под ресниц. Парень очень быстро и уверенно орудует на его холостяцкой кухне, поглощённый жаркой яичницы с головой. Гэвин следит за ловкими движениями пальцев, за тем, как едва заметно шевелятся губы Коннора, будто он проговаривает про себя каждый шаг и каждый процесс, как хмурится и периодически знакомо подвисает, пялясь в пустоту. И в голову закрадывается неуместная и страшная для Гэвина мысль — забавно. И ещё страшнее — что он был бы не против проводить так каждое утро. И это ему не нравится. — Эй, у нас было чего-то? — Гэвин, как настоящий говнюк, рушит момент очарования и покоя резко и неожиданно, отчего Коннор вздрагивает всем телом и неловким резким жестом протыкает одной из глазуний желток. Его голос дрожит, когда он отвечает. — Не было. Ты заснул, как только мы добрались до кровати, — и тут же взгляд испуганного оленёнка из-под длинных ресниц. — Это плохо? Я, наверное, уйти должен? — Да нет, — теряется немного Гэвин. — Не должен. Как хочешь, впрочем. И чего дёргаешься зря? Коннор смотрит невинно и наивно, и Гэвин впервые в жизни проклинает судьбу. — Я искал в сети и… — его пальцы беспомощно комкают салфетку, а губы начинают дрожать, — и так и не понял, все пишут разное, а со мной такого не было раньше, я не могу подобрать, что я чувствую и что мне теперь делать. Я проделал все утренние дела, как обычно поступаю каждый день, но вдруг подумал, что, может быть, я должен изменить порядок или вообще делать всё иначе, и решил подождать тебя, но даже теперь я не знаю, правильно ли получается, и мне из-за этого, кажется, страшно. Когда он наконец замолчал, Гэвин чуть не выронил чашку. Угораздило же вляпаться в такого чудика! — Слушай, — начинает он осторожно, наблюдая, как придирчиво ровно Коннор разделяет на две части получившуюся яичницу, — я тоже не знаю, что с тобой, но… И Коннор перебивает его беззастенчиво услужливо: — О, у меня аутизм, — сообщает он с такой улыбкой, будто обещает Гэвину невиданной щедрости приз. — Иногда я не понимаю, что испытываю, и не знаю, как реагировать на неизвестную мне эмоцию. Гэвин тоже не знает, как реагировать, кстати. Он смотрит на Коннора, открыв рот, и придирчиво выискивает следы психической болезни, но не находит ничего, кроме нечастой заторможенности взгляда и некоторой эмоциональной скованности, да и то — Гэвин даже не уверен, что это признаки аутизма. Хуй его знает, психушкой-то он раньше не интересовался. — Но ты нормальный на вид, — абсолютно беспардонно говорит он, и Коннор дёргается всем телом, опускает голову, вытягивает руки по бокам, как выключенная игрушка. — Ты обижаешься, или как? Я же наоборот говорю, а не то, что ты какой-нибудь псих, чего ты? — Нет, ничего, я привык почти, — Коннор чуть улыбается и тянется за тарелками, яичницу раскладывать. Гэвин следит за его чёткими, выверенными жестами и чувствует себя мудаком. Аутист, твою мать, это же что-то вроде не совсем осознающий свои действия человек, так? Он говорит — не понимает, что испытывает, не распознаёт эмоции, может, он вообще типа ребёнка в этом плане, а Рид его чуть не трахнул, мудло. — Ты расскажешь мне, что теперь нужно делать? — вопрос Коннора выводит Гэвина из фазы внезапного самобичевания. За то время, что он мысленно материл себя, завтрак незаметно и неожиданно оказался съеден, тарелки убраны, Коннор — почему-то стоит невероятно близко и смотрит пытливо ему в глаза, будто Гэвин тут, блядь, самый умный мудрец. — Ну… — Гэвину под этим взглядом не очень комфортно, но проблему с Коннором нужно решать. — Ничего не делать. В смысле, делай всё, как обычно. Вали на работу и не трогай меня, окей? Коннор опять подвисает, глядя отсутствующим взглядом в никуда, а потом улыбается, как будто Гэвин ему предложение сделал, а не велел съебаться. — Я понял, — он щурится как-то слишком мило для сложившейся ситуации, и Гэвин одёргивает себя, чтобы не залипнуть на маленькую симпатичную родинку в уголке его губы. — Ты не хочешь афишировать произошедшее, это нормально, я читал о таком. Мы как бы скрываем наши отношения, пока не будем уверены, что это серьёзно, хорошо. Я всё сделаю. Гэвин хочет возразить — ему всё ещё тошно и слегка мутит, чтобы так спокойно терпеть лютейший пиздёж, даже от омеги, даже от долбаного аутиста, — но не успевает. Коннор подмигивает неожиданно живо и игриво, чмокает Гэвина в щёку и целеустремлённым шустрым ураганом вылетает из его квартиры. — Ну охуеть теперь, — вздыхает Гэвин и плетётся одеваться. Чёртову работу никто не отменял, к тому же он опаздывает как последняя сволочь. На улице Гэвина встречает моросящий дождь и ебучий туман, а стоит отъехать несколько кварталов по направлению к участку — чёртов продрогший насквозь Коннор. Гэвин ругается сквозь зубы, когда из тумана на обочине выныривает знакомая чуть сгорбленная фигура: шагает через ветер и колючие дождевые капли, подняв воротник пиджака и обняв себя руками за плечи. Гэвину даже стыдно становится сперва, а потом просыпается злость на этого дебила. Он сигналит пару раз, а когда Коннор не останавливается, сам выскакивает в зябкую морось и тормозит того за плечо. — Какого хуя ты творишь?! — рычит на него Гэвин. — Садись в машину! Живо! Он волочит вяло сопротивляющегося, как и вчера, Коннора, практически швыряет его на переднее сидение, заскакивает сам, закуривает сигарету и с ходу стартует на максимум. Коннор сидит молча, Гэвин тоже не спешит выяснять отношения — его запоздало догоняет мысль, какого чёрта он вообще так взбесился и зачем помогает этому придурошному? Не иначе как тупой родительский инстинкт проснулся, когда Коннор рассказал про болячку свою, потому как откуда ещё взяться желанию защищать и опекать. Вот тебе и ответственность, думает он, хоть я с ним не трахался даже, сука! — Спасибо, Гэвин, — как-то совсем неожиданно отмирает Коннор, и Рид косится на него, не сводя взгляда с дороги. Губы посинели от холода, пальцы рук, сложенных на коленях, чуть подрагивают, на пиджаке, на растрепавшихся волосах и на лице осели мелкие капли дождя, скатывающиеся по щекам будто слёзными дорожками. Беситься почему-то расхотелось. — Чего ты шляешься по дождю… вот так? — огрызается он вместо «пожалуйста», и Коннор грустно вздыхает. — Моё пальто осталось в участке вчера, а также мой кошелёк и телефон, я не смог взять такси без денег, — объясняет он, и прежде чем Гэвин успевает ответить, добавляет: — А платить безналично я не могу, мне пока нельзя иметь карточку и совершать платежи через сеть, только искать информацию и передавать сообщения. — Спасибо за исчерпывающий ответ, — хмыкает Гэвин с сарказмом, а Коннор улыбается. — Всегда пожалуйста. «Как ребёнок, ей богу», — думает Рид, но без прошлого раздражения, и даже протягивает Коннору почти пустую пачку салфеток. В конце концов, он тоже руку приложил — опоил его вчера вечером, притащил домой, не удосужившись даже узнать у омеги, удобно ли. — Вытрись, — ворчит Гэвин, пока медленно приходит осознание — раньше вопрос «удобно ли омеге, на которую сделаны ставки» в его голову не забредал. То ли Коннор такой особенный, то ли… что? Додумать мысль не выходит. Вариантов у Гэвина не появляется, хоть он усердно работает над этим до самого участка. Спасибо, Коннор молчит и не мешает, а когда Рид останавливает машину на парковке, сам себе открывает дверь и, коротко мазнув ему губами по щеке, убегает внутрь. Благо, парковка пуста, и никто этого не видит. Гэвин сплёвывает под ноги, швыряет куда-то в лужу потухший окурок и тоже шагает на вход. Работа в участке уже кипит, Фаулер уже орёт на кого-то в своем кабинете, общий гул перекрывает зычный голос Андерсона, и Гэвин морщится, сбегая в кафетерий. Здесь не так шумно — несколько человек обедают, кое-кто из вчерашних загульщиков цедят у столиков горький кофе из автомата, как обычно бывает после пьянок. Рид вклинивается в эту толпу, берёт и себе автоматную дрянь, когда его окликает Робинсон. — Ну как, мне готовить тебе перевод? — смеётся он, и Гэвину становится гадко. — Нет, не готовить, — чуть не рычит он, протягивая Робинсону руку. — Дай сюда, ты выиграл, не было ничего. — Их ладони соприкасаются, коротко пищит сканер пей-палма, когда Гэвин подтверждает платёж, тут же одёргивая руку и демонстративно вытирая её о штанину. — А теперь скройся, видеть тебя не хочу. — Эй, я же не виноват, что тебя наш чокнутый прокатил! — смеётся Робинсон, хлопает Гэвина по плечу и уходит, а чувство гадливости оседает на языке и на коже. Гэвин сам себе противен. До конца дня он мучает себя дурацкими размышлениями, не спасает ни работа, ни привычное пинание балды. В какой-то момент Гэвин ловит себя на том, что в разномастной толпе коллег он высматривает невзрачный форменный пиджак Коннора, прислушивается к ворчанию Хэнка и поводит носом, как последняя псина, вынюхивая тёплый пластиковый запах. Коннора нет. Занят у себя в лаборатории, наверное, думает Рид и ругает себя мысленно последними словами за такое неравнодушие. Вот и какое ему, собственно, дело до этого парнишки-аутиста? Чего так вцепился, будто Коннор последний омега в мире! Ведь Гэвину это не нужно — чёртова обуза в виде слабоумной пары, да и в принципе в виде любой пары тоже — Гэвин ведь зарёкся строить отношения дольше, чем на несколько дней. Но время тянется, проходит неделя, каждую минуту которой Коннор мелькает где-то рядом — привычно робко улыбается всем вокруг, мило крутится вокруг Хэнка, что-то анализирует, носится туда-сюда с документами, изучает места преступления и помогает новичкам-детективам строить гипотезы — и неожиданно умело делает вид, что между ним и Гэвином ничего не было. И быть не может. И не будет никогда. И Гэвин сам не понимает, когда это начинает его раздражать. А потом становится уже поздно — когда Гэвина Рида что-то бесит, он терпит недолго, предпочитая прямо решить вопрос. Поэтому, когда становится совсем невмоготу, Рид просто срывается в техотдел прямо во время работы. — Привет, — начинает он с порога, едва увидев Коннора за рабочим местом. Он такой же, как всегда — обычный, неброский, в сером пиджаке с эмблемой «Киберлайф» и нашивкой с именем и кодом, аккуратный и причёсанный, сосредоточенный на анализе чего-то в терминале. Когда Рид его окликает, он даже не вздрагивает — поднимает на Гэвина чуть расфокусированный взгляд и привычно уже подвисает на пару секунд. — Привет, — робко улыбается он в ответ и тут же себя исправляет: — Детектив Рид. — Слушай, — отмахивается Гэвин и, двумя уверенными шагами преодолев расстояние между ними, усаживается задницей просто на терминал. — Я тут подумал, давай сходим куда-то. Ему кажется, он краснеет даже от пристального взгляда Коннора и неестественной тишины в комнате, а потом в ухо ему прилетает нехилый такой тычок, сбрасывая с терминала на пол. Глаза Коннора испуганно округляются, Гэвин честно пытается понять, что происходит, когда его сдёргивают с пола и припирают к стене. — Слушай сюда, ублюдок, — рычит ему в лицо абсолютно незнакомый смуглый альфа в такой же, как у Коннора, серой форме «Киберлайфа», — даже не думай, скотина, что можешь так вот просто подкатывать к нашему Конни! Глаза у альфы блестят незамутнённой ненавистью, и Рид сам начинает беситься. Какого хера вообще?! — Я, бля, даже не знаю тебя! — огрызается он, смахивая с воротника куртки чужие пальцы, и тут же попадет в ебаный захват. — Ты что творишь, сука! Незнакомый альфа смачно елозит его лицом по стене, заламывая руку за спину, как щенку малолетнему, и Гэвин выдыхает маты сквозь зубы, извиваясь и пытаясь достать неожиданного противника по ногам. — Я тебя прекрасно знаю, кобель! — рычат ему в затылок, и Рид понемногу начинает понимать, в чём дело, как и то, что репутация крутого ёбаря впервые ему не на руку. — Думаешь, мы здесь не в курсе твоих дебильных ставок и прочего! Альфа ещё раз ощутимо тычет Гэвина лицом в стену, а потом отмирает Коннор. — Стой, Маркус, не нужно, — Гэвин чувствует легкую борьбу за спиной, и его наконец отпускают. Незнакомый альфа — Маркус — смотрит на него исподлобья, но больше бить не пытается, Коннор — виновато. Он отводит Маркуса в сторону за руку, как нашкодившего мальчишку, потом возвращается к Гэвину и заглядывает тому в лицо, изучая полученные травмы. У Рида прокушена в пылу борьбы губа и чуть распух нос, но в целом всё в норме, и Коннор выдыхает с облегчением. — Извини, что так вышло, — говорит он, виновато скосив взгляд. — Маркус просто мой хороший друг, он всегда защищает меня, как может, и он не знал, что мы встречаемся. Иначе не стал бы тебя бить. Правда? Он поворачивается к Маркусу и смотрит знакомым Риду выжидающим взглядом, пока тот не кивает. — Хорошо, не стал бы, — поднимает руки в защитном жесте Маркус и улыбается, пялясь на Гэвина не самым приятным взглядом, — но если этот кобель тебя обидит, Конни, с удовольствием оторву ему хер. — Эй, я на пару минут вышел, а у вас тут беседы о членах, — звонкий голос от двери заставляет Гэвина вздрогнуть от неожиданности. Маркуса тоже. Он съёживается за своим местом и отворачивается, пока высокий, добродушный с виду блондин-омега проходит в комнату, осматривая каждого присутствующего внимательным взглядом: явно виноватого Маркуса, потрёпанного Гэвина и Коннора, застывшего рядом с ним с выражением лёгкой тревоги на лице. Блондинчику всё это явно не нравится, он щурится подозрительно и тянет: — Маркус! Ничего не хочешь мне рассказать? — Нет, — чуть слышно ворчит Маркус, но в дело снова лезет Коннор. — Он не виноват, — тараторит он. — Маркус не знал, что Гэвин мой парень, и немного его побил. Он думал, что меня защищает, он не нарочно, ты же знаешь, Маркус хороший! — Знаю, — вздыхает блондин, устало качает головой и протягивает Гэвину ладонь для приветствия. — Я Саймон. — Ага, — только и может выдавить из себя Гэвин, но руку пожимает. — Очень приятно, я… — Гэвин Рид, я знаю, — Саймон улыбается самыми кончиками губ и смотрит так, что Гэвину хочется под землю провалиться. — У вас не лучшая репутация, Коннор прав, Маркус не так уж и виноват, что попытался выбить из вас дурь. — Вот уж спасибо! — вскидывается Гэвин, но быстро тухнет под властным взглядом Саймона. Он, в конце концов, не так уж и неправ: Гэвин, сколько себя помнит, всегда был тем ещё говнюком. Он и сейчас говнюк, наверное, если вспомнить, как его угораздило спутаться с Коннором. Если вспомнить, что он так и не определился, в отличие от Коннора, что такое творится между ними и хочется ли ему этого на самом деле. — Не за что, — пожимает плечами Саймон. Он будто насквозь видит Гэвина и его внутренние метания, но вежливо молчит. Хорошие всё же у Коннора друзья. Эту мысль он озвучивает вслух чуть позже, когда они вдвоём с Коннором таки уходят в кафетерий, и с затаённой теплотой отмечает, как светло и легко улыбается на это парень. — Да, мы в академии «Киберлайф» познакомились, — рассказывает он, глядя куда-то мимо Гэвина и отстранённо поглаживая большим пальцем ободок пластикового стакана с кофе. — Маркус и Саймон уже тогда были парой, это было так мило наблюдать со стороны. И немного грустно — мне тогда казалось, что я никогда не найду пару, потому что я аутист, а это наследственное и очень сложно исправляется даже генетическим отбором. Маркус и Саймон меня утешали, поддерживали всегда, говорили, что всё у меня впереди. Жалко, что я не верил. Теперь я вижу, что они правы, и я всё же нашёл тебя. Гэвин слушает эту исповедь, затаив дыхание, и с каждым словом чувствует себя невероятной свиньёй — как он сможет сказать этому наивному до бесконечности существу, что они не пара, случись Гэвину когда-нибудь передумать? Как он сможет это разрушить? — Мне очень жаль, что Маркус так погорячился, — продолжает Коннор. Его глаза необычно блестят, пальцы подрагивают нервно, и Гэвин ловит себя на желании накрыть эти пальцы своей ладонью. — Но у него были причины. Он и Саймон знают, как мне было в своё время тяжело, и не хотят, чтобы это повторялось. Они боятся за меня, понимаешь? И Гэвин понимает. Он смотрит на это незамутнённое по-детски создание и думает, что лучше бы ему соскочить сейчас, пока не стало поздно. Пока он не уничтожил всё это, и он даже открывает рот, но сил не находит, потому что Коннор внезапно стал как наркотик — необходим — а Гэвин всё ещё ублюдок, ставящий свои желания выше чужих. — Так что, — спрашивает он и накрывает всё же чужие пальцы своими, — пойдём в кино, Конни?