Игры с последствиями

Разумеется, Трейси уходит. Рид даже не дёргается в её сторону, хотя краем глаза замечает нечёткий силуэт, мелькающий в окне. Не успеет, даже если попытается. Не с его комплекцией. К тому же… Гэвин, конечно, грёбаный профессионал, но сейчас его больше беспокоит Коннор. — Детка? — Он щурится и моргает часто, пока темнота не превращается в густой, но уже не такой плотный полумрак, позволяя различать хоть что-то, кроме прорези окна: стены, груды какого-то хозяйственного хлама, ящики, стойки с одеждой, кучи коробок, беспорядочно сваленных вместе… Коннор находится в одной из таких куч. Гэвин слышит тихое фырканье и шорох картона, идёт на звук и сам чуть не падает, спотыкаясь — Коннор устроился, на первый взгляд, удобно, полулёжа на груде пустых упаковок из-под чего-то и раскинув руки в стороны. — Ты как, зай? — Гэвин опускается рядом на колени, осторожно подползает ближе, оглядывается по сторонам. Тревожность не отступает — хоть он и собственными глазами видел Трейси, сбежавшую через окно, почему-то по прежнему не хочется выпускать из ладони пистолет. — Она тебя ударила? Не молчи! Коннор издаёт неуверенное «мгум…» и так же неуверенно качает головой, вернее, пытается качать — движения даются ему тяжело, Гэвин буквально видит, сколько усилий Коннору приходится прилагать, чтобы просто поднять руку и чуть махнуть ему, мол, всё в порядке. А ещё он видит, что ни хера не в порядке, потому что рука тут же падает обратно безвольной тряпочкой, а Коннор тянет ещё одно «ммм…», уже более твёрдое и уверено болезненное. В порядке у него всё, ага, аж два раза! — Давай на ручки, детка, — вздыхает Гэвин, аккуратно выдёргивает своего Конни из кучи картонок и, подхватив на руки, несёт на выход, где их уже ждут Андерсон и Коллинз — оба бледные и перепуганные, потому что Коннор у Гэвина на руках опять же тряпочкой висит, или тряпичной куклой, голову запрокинув и вообще весь обмякнув подозрительно. Не чувствуй Гэвин, что он дышит, непременно поднял бы панику. — Давай… Давай сюда, где шума меньше. — Хэнк кивает на ближайшую свободную комнату для привата, Рид не возражает: заносит Коннора внутрь и осторожно укладывает на широченную кровать — кроватище просто — застеленную пошлым розовым бельём из искусственного шёлка. Лицо Коннора на фоне этой розовой пошлятины выглядит жутко бледным и будто бы прозрачным. Гэвин настороженно оглядывает проступившие синяки под глазами, посиневшие, как от холода, губы и сеточку ярких вен на веках и на висках. Живописные кровавые розмазни под носом и на переносице тоже радости не добавляют. — Я за медиками схожу, да? — спрашивает с порога Коллинз, и сам себе отвечает, уже уходя: — Да, надо бы, пока не уехали. Хэнк и Гэвин остаются одни. Если не считать явно не осознающего ничего Коннора. Они переглядываются оба как-то виновато. — Что вообще произошло? — спрашивает Андерсон. На его лице отчётливо читается «как я, старый мудак, мог так расслабиться и его бросить?», на лице Рида — такое же ясное «я, блядь, худший альфа на земле». На лице Коннора — вся мировая усталость и печаль. А ещё синяки под глазами и густая тёмная капля крови, медленно ползущая из левой ноздри. — Трейси ебучую через коннект искал. Мозги себе чуть не сжёг, идиотина, — беззлобно констатирует произошедшее Рид, грустно улыбается и переводит взгляд на Хэнка. — Салфетки есть? — В карманах глянь. — Андерсон в ответ кивает на Коннора. — У парня там клондайк полезных мелочей, сам оху… кхм… удивился, когда в первый раз увидел. Когда в бесполезных на вид и будто декоративных карманах форменного пиджака находится помимо пачки влажных салфеток и знакомых цветастых детских пластырей ещё и несколько вакуумно запечатанных пластиковых зубочисток, парочка скрепок и булавок, подколотых к подкладке, нечто, похожее на детский восковой карандаш, какая-то пластиковая херня, плоская круглая палетка с каким-то кремом, та самая «монетка, подаренная Ричардом», аккуратно сложенный и перевязанный узлом, черт возьми, чёрный шнурок, маленький магнит, зажигалка, мини-упаковка спичек и несколько пластинок жвачки, Гэвин тоже, честно признать, охудивляется. «Зато теперь понятно, как этот чудик вскрыл замок, — думает он, одной из салфеток аккуратно вытирая с бледного лица кровь. — Вон какой арсенал с собой таскает. Интересно, в пальто у него что, мини-утюг?» — Это скольких он отсканировал? — подаёт голос Хэнк. Он спустя столько времени всё ещё жмётся возле двери, и Гэвин, когда косится на него краешком глаза, замечает, что смотрит он на него с Коннором как-то странно — с неверием каким-то во взгляде что ли, с грустью, как будто так и хочет сказать «Чёрт возьми, ты действительно? Ты готов к такой ответственности?» Или Гэвину на нервной почве уже кажется. В любом случае приятного мало. Гэвин, конечно, чувствует себя истеричной обиженкой, но вот накипело, и он абсолютно серьёзно думает о том, что бы лучше на этот взгляд ответить. «Слушай, разве я не достаточно уже доказал?» или «Я вообще должен что-то доказывать?» или даже «Не отъебаться ли тебе, Хэнк?!» Ответ на поставленный вопрос почему-то как вариант не рассматривается. Хэнк смотрит выжидательно. Гэвин раскрывает рот, опасно склоняясь к третьему… Коннор — как чувствует, что без него сейчас произойдёт нечто ужасное, — резко вскакивает на кровати, дёргается вперёд и, если бы не Гэвин и его отличная реакция, непременно встретился бы лицом с полом. — Господи, ну куда, — ворчит Гэвин, закатывая глаза и моментально забывая про обиду на Андерсона. Коннор трепыхается в его руках, порываясь вставать, и Рид прижимает его к себе сильнее. — Лежи спокойно, придурок. Удивительно, но Коннор послушно затихает. Скрючивается у него в объятиях, лбом уткнувшись ему в плечо, вдыхает-выдыхает пару раз глубоко и поднимает на Рида усталый, но всё равно упрямый до бесконечности взгляд. Глаза кажутся тёмными и мутными из-за лопнувших капилляров. На лбу испарина. — Гэвин, я видел… — Голос у него хриплый, слабый, и Гэвин машет Хэнку, воды, мол, принеси. — Я видел… — Так, ты помолчи давай пока… Гэвин мягко закрывает ему рот ладонью и, поглядывая нетерпеливо на дверь, за которой только что скрылся Хэнк, толкает осторожно обратно на кровать, но Коннор лежать отказывается. Он возится, порывается снова встать, хватает Гэвина за куртку, чуть на себя не опрокидывая. Ну дурак же!.. — Нет, лежи давай! — Гэвин пытается призвать Коннора к порядку, давит на плечи сильнее, руки от собственных плеч пытается оторвать, разжать пальцы, но, чёрт, за запястья его хватать было слишком опрометчиво. Наверное. Коннор слишком ловко и цепко для лебедя умирающего перехватывает его чуть выше запястья, и Рид очень поздно соображает, что именно сейчас произойдёт. — Что ты вообще?.. Дальше Гэвин сбивается — пищит связь коннекта, и в голову ему сумбурным потоком льются кадры. Видео, обрывки несинхронизированных аудиодорожек, фото-шоты… Коннор совсем не сортирует передаваемую информацию, сил, наверное не осталось, и картинки мелькают у Гэвина перед глазами ярким несвязным калейдоскопом — вот лицо, кажется, Трейси, вблизи, сведённые на переносице брови и искривлённые злостью губы, ладонь, протянутая к Коннору; вот яркая, ослепляющая вспышка боли, женский вскрик, хруст; вот лицо сегодняшнего убитого, кривая ухмылка; вот снова боль — в рёбрах, в горле, между ног — внутри, глубоко, будто кишки на палку наматывают; вот Трейси, проскальзывающая в подсобку; вот ладонь Коннора с чёрной от синего освещения кровью, мазок этой чёрной крови на стене, грохот музыки; вот ухмыляющийся убитый, приближающий к глазу Гэвина — к глазу Блэр, к глазу той девочки-танцовщицы, не к твоему, Гэвин, не к твоему, это не твоя боль, слышишь?! — зажжённую сигарету; вот лицо Коннора будто бы в зеркале — не такое, неправильное — светлые глаза и нахмуренные брови, и Гэвину кажется, что это не зеркало… От этого калейдоскопа в глазах к горлу подкатывает настоящая дурнота. Информация льётся беспорядочная и смазанная, сливается в одно цветное яркое пятно с отголосками боли, и Гэвин ещё успевает подумать — вот чёрт, если эта херня не прекратится, его просто вывернет на ковёр! — когда цветные вспышки резко гаснут, оставляя под веками черноту. Гэвин вдыхает через нос. Он всё ещё чувствует тошноту — волна рвоты будто у самого горла плещется. Во рту горький привкус, в глазах — радужные пятна, и Гэвин моргает часто-часто. И не сразу замечает, что ладонь Коннора исчезла с его руки. И весьма характерные блевотные звуки тоже не сразу слышит. Когда чувства осязания возвращаются, Коннор уже чинно лежит на кровати — ну чисто тебе послушный мальчик: руки сложены на груди, на лице — смирение и раскаяние. Не знай Гэвин, что вся эта херня с коннектом действительно происходила, он бы и не сразу догадался. Но Гэвин, блядь, знает. Бледное осунувшееся лицо Коннора ещё больше заострилось, синяки под глазами потемнели, а из носа, сука, опять пошла кровь, и Рид думает, что, если так пойдёт дальше, этот придурок грёбаный загнётся от банальной кровопотери. На лбу испарина, над верхней губой — не стёртые капли слюны. Ну и неаппетитная лужица желчи вперемешку с остатками завтрака у Гэвина между ботинок. Сраный менеджер клуба определённо выставит за это счёт. — Ты точно хочешь смерти, — тихо выдыхает Гэвин, и Коннор под его взглядом ёжится, чуть заметно втягивает шею, понимая, что виноват. — Своей, сука, смерти, и моей заодно. — Гэвин, — тихонько тянет он, но нет, на Рида эти чёртовы щенячьи глазки больше не действуют. Рид только что чуть тупо не потерял своего омегу из-за его же ослиного упрямства. Рида откровенно несёт. — Я Гэвин уже очень дохера! — рычит он, вскакивая. — А ты, видимо, решил не дожить до того чудного момента, когда снова станешь Декартом, скотина! Твой куратор не учил тебя, что нельзя баловаться коннектом так часто?! И нет, постой, не говори мне, что это ради работы! Вертел я работу знаешь где, если от неё у моего жениха мозги закипят! А они закипят, потому что, блядь, когда тебе говорят лежать ждать ме… — Жениха? — Коннор выцепляет из всей кучи важной и полезной информации почему-то именно это, и Гэвин, в запале нарезающий круги по комнате и размахивающий руками, осекается на полуслове. — Ты имеешь в виду, что мы точно поженимся? Коннор смотрит на него большими влажными глазами, улыбается робко одними уголками губ, и Гэвин понимает, что, блядь! Да как так?! Он вообще только-только принял в полной мере эту свою любовь и серьёзные отношения с Коннором в целом, только-только наладилось всё, и вот он сам себя в могилу загоняет! Ну, не так уж в могилу, если честно — всего лишь в брак, но зато стопроцентно сам, никто его за язык не тянул. И назад не переиграть. По крайней мере не тогда, когда твой омега смотрит с такой неприкрытой надеждой, что только совсем уже бессердечный ублюдок может сказать «нет». Гэвин Рид, несмотря на очевидные свои недостатки, бессердечным ублюдком себя не считает. — Конечно, детка, — выдавливает он из себя и сразу как-то теряет запал для дальнейшей ругани. И даже не столько потому, что Коннор, услышав его ответ, улыбается так невозможно солнечно, что дыхание перехватывает. Да ну какая может быть ругань после, считай, предложения. Гэвин задумчиво чешет затылок и устало опускается на кровать рядом. Ладно. Хорошо, думает он. Всё равно такие дела быстро не делаются — успеет ещё привыкнуть. Он выдыхает и переводит взгляд на Коннора. Тот всё ещё улыбается лучезарно, щурится и забавно морщит нос — довольный и счастливый, хоть и по-прежнему смертельно, нездорово бледный. И по-прежнему с долбаной кровью из носа, бедняга. — Дай-ка я, — ухмыляется Гэвин и тянет руку со свежей салфеткой, аккуратно стирая тёмную густую каплю. Пальцы сами собой задерживаются на бледной щеке чуть дольше, чем того требует это простое действие. Коннор же привычно к руке льнёт, щекой о ладонь потирается большеглазым щенком, но Гэвин всё равно замечает — чуть нахмуренные брови, плотнее сжатые губы — знакомые симптомы. Он отнимает руку от щеки, к видимому недовольству Коннора, и тут же шлёпает её на лоб. Кожа липкая от пота и ожидаемо горячая. — Больно? — спрашивает Гэвин, и Коннор чуть заметно кивает, прикрыв глаза. — Конечно, больно, дурик ты мой любимый. Отсмотреть столько людей без передышки. Да ещё и такую муторную херню. В следующий раз трижды подумаешь. Коннор хмыкает вроде согласно, Гэвин не уверен, но на первое время хватит и такого. Он улыбается уже не так раздражённо, треплет своего зайку по взмокшим волосам и — это действительно так неуместно сейчас, как подсказывает совесть? — наклоняется ниже к его лицу и губам, чтобы… — По-твоему это удачное время, чтобы целовать моего брата? Холодный голос со стороны двери заставляет Гэвина буквально вскочить на месте. Нет. Не-е-ет! Просто нет! Почему жизни так нравится постоянно подъёбывать Рида?! Почему нельзя было выбрать более удачные обстоятельства для знакомства с… — Здравствуй, Ричард! — Гэвин даже приревновать забывает, когда его Конни улыбается этому хлыщу так же солнечно, как до этого улыбался ему. Честно, не до ревности, когда тебя сверлят уничтожающим холодным взглядом. Сквозь приоткрытую дверь доносится музыка и приглушённый гомон чужих голосов. В повисшей немой сцене звучит эта какофония действительно сюрреалистично. Ричард выглядит именно так, как Гэвин себе представлял по фотографиям в квартире своего детки, только старше немного — светло-голубые, чуть не белые глаза, холодные и неподвижные, как у гадюки, волосы чуть подлиннее, внушительная аура сильного альфы. И крайне недовольное выражение на холёном породистом лице. — Здравствуй, Коннор. — Он облизывает — Гэвину блядь как не нравится это слово в одном контексте с Ричардом, но лучше описания не подобрать, — обеспокоенным взглядом Коннора, а Риду достаётся тонна недовольства и какой-то совсем уж мерзкой снисходительности. — Ну и ты тоже. — Ага, — коротко и невесело усмехается Гэвин, встречаясь глазами с Хэнком, виновато маячащим в проходе за спиной у Декарта Младшего, и с немного не до конца выкупающим ситуацию, но всё равно виноватым Коллинзом. Весь его вид как бы говорит «я ничего не мог поделать, этот пижон пёр, как танк». — Какими судьбами здесь? На девок поглазеть? И это явно не лучшая фраза для первого знакомства с родственниками невесты. Ни в одной из грёбанных вселенных она бы такой не была. — Я получил сообщение, что одному из наших RK-подопечных стало плохо, — ожидаемо не оценив неуместную шутку, тихо и грозно отвечает Ричард. — По номеру узнал Коннора. Вот, приехал. Что отвечать на это «вот, приехал», Гэвин понятия не имеет. У него вообще почему-то блядский вакуум в голове вместо толковых мыслей. «Ты, хер, номер Конни что, на память знаешь?» «RK-подопечный, блядь, вот так теперь это называется?» «Примчался, сука, а где ты был, когда твоего брата избивала припадочная кураторша?!» И где-то на задворках: «Где там медики?» За последнее Гэвин мысленно хватается руками и ногами. — Где там медики? — спрашивает он, заглядывая на Хэнка Ричарду через плечо. — Конни тут кровью из носа исходит, хрена они там яйца чешут? — Уже идут, — обнадёживает Андерсон, а Коллинз — и в этот момент Гэвин готов его проклясть, или придушить, или всё вместе, с удовольствием! — делает самую ужасную ошибку, спрашивая: — Да ладно, истекает. Гляди, какой довольный. Говорили о чём, голубки? Потому что Коннор отвечает на этот дурацкий — риторический! — вопрос со всей серьёзностью, на которую только способен, и фирменной детской непосредственностью. — Мы с Гэвином скоро поженимся, — улыбается он во все тридцать два, не замечая, или предпочитая не замечать, как недовольно на эту новость поджимает губы его братишка. — Гэвин сделал мне предложение. Гэвин, по сути, не делал, но кому какое дело. Уж не Ричарду точно. — Поженитесь, — повторяет он, переводя уничтожающий взгляд с Гэвина на Коннора и начисто игнорируя то, что на него это явно не действует. — Вы — поженитесь. — Гэвин так сказал, — беззастенчиво сдаёт омега Рида, и он буквально кожей чувствует растущее недовольство Ричарда. И это уже начинает бесить. — Хэх, поздравляю! — лучезарно улыбается гад Коллинз. — Что, так и сказал? — Да, сказал, — упрямо хмурится Гэвин и, прежде чем кто-то из присутствующих успевает ляпнуть что-то непоправимое, настойчиво выволакивает упирающегося Ричарда в общий зал. Тот хмурит брови, дёргает рукой, в локоть которой вцепился Гэвин, но молчит, пока Рид не толкает его к стене в более-менее тихом уголке. По крайней мере, музыка здесь тише, и танцовщики с клиентами не курсируют туда-сюда. — Поговорить надо, — уверенно заявляет Рид, и Ричард кивает. Его глаза в дурацком синем свете кажутся совсем белыми, с узкими чёрными точками зрачков, и это откровенно жутко. Он пялится на Рида немигающим пристальным взглядом, знакомым, как у Коннора, только от этого взгляда будто до костей пробирает. — Слушай, терминатор, — уже не так уверенно начинает Гэвин, и Ричард хмурит брови, вытягивается как-то: Гэвин с огорчением отмечает, что он немного выше Коннора, а уж его самого так тем более. И запах у него крепче и сильнее, чем у Рида, чёртов почти стопроцентный альфа! — Я понимаю, что для первого знакомства не лучший момент. И что ты, может быть, не очень доволен мною, как будущей парой для Конни, но… Не находишь, что лучше предложение и брак, чем просто секс на несколько течек, а? — Лучше, но я всё ещё не одобряю, — Ричард не сводит с него змеиного взгляда, и Гэвин, кажется, впервые в жизни чувствует, что он сливает «мужской разговор», беспомощно и беспощадно сливает. — Ты задурил Кону голову, воспользовался его… беззащитным положением, чтобы затащить в постель и, как я теперь узнаю, в брак. Втянул его в какую-то авантюру со своим расследованием, подверг опасности… Я не должен этого одобрять, это же очевидно. — Но? — почти без надежды спрашивает Гэвин. Потому что, по правде говоря, этот список звучит ужасно. Не совсем точно, но ужасно, Гэвин сам это понимает. Как и то, что Ричард вряд ли пойдёт на уступки. — Без но, — оправдывает его опасения Декарт и вдруг резким движением впечатывает Рида спиной в ближайшую стенку. Феромоны альфы давят до шума в висках. Рука на горле — до судорожного спазма. Гэвин пытается сделать вдох, хрипит. Царапает испуганно чужое запястье. Пытается разжать пальцы на своей шее. Дёргается всем телом, и ему на мгновение даже кажется, что он даже пола ногами не касается. Блядь! Не в первый раз, конечно, его душат разные уёбки. Первый раз это делают с таким отстранённым выражением лица. — Я не Коннор, не добряк Маркус и не «папуля» Андерсон, — чётко и ровно выговаривает Ричард, как по бумажке читает, — сделки заключать не буду. И оправдываться не дам — просто башку тебе откручу, если для моих неодобрений появится больше поводов. И если я посчитаю, что Кону будет лучше без тебя. Уяснил? Гэвин задушенно кивает и, как только хватка на шее слабеет, сбрасывает с себя чужую ладонь, шипя сквозь зубы и потирая горло. Колени подгибаются, но Гэвин ещё не настолько жалок, чтобы падать с ног. — Твою мать, терминатор, — хрипит он, стараясь слишком явно не приваливаться плечом к стенке. Ричарду, невозмутимо поправляющему рукава чёрной водолазки и манжеты пижонской белой куртки, хочется вмазать — собственными руками придушить, паскуду. Гэвин тут, видите ли, ответственность на себя берёт, влюбляется впервые по-настоящему, а этот сука сомневается, угрожает. Что он вообще знает, падла?! В рожу бы ему! Но инстинкты подсказывают, что в рожу тут скорее получит сам Рид, и он — вот сюрприз! — вдруг к ним прислушивается: молча бросает на Ричарда недовольный взгляд, щурится, кривится злобно, но ни рта не открывает, ни рук не распускает, хоть и хочется. Не до хотелок сейчас. — Что ж, — чинно кивает ему Ричард и даже, сука, руку пожимает, как будто не он только что душил Рида возле стены. — Спасибо за продуктивный разговор. Гэвин фыркает смешливо ему в спину: — Тебе тоже, робокоп. — И только по пути обратно к комнате, где они оставили Коннора с Хэнком и Коллинзом дожидаться медиков, он понимает, что шутка вышла дурацкая. Глупая. Ричард же не в полиции работает — хрен с него, а не робокоп. Даже не похож ни разу. Хотя хватка железная. Гэвин незаметно растирает шею, кривится. На коже явно останутся синяки — отпечатки ладоней Ричарда — и он огорчённо думает, что это же придётся как-то прятать, носить чёртову водолазку или тот сраный кусачий свитер с высоким горлом. И Коннору что-то правдоподобное соврать, расстроится ведь, что младший братишка такой чокнутый мудила. Почему-то мысль сдать Ричарда с потрохами, нажаловаться мелочно и не по-мужски на то, что он его чуть не придушил, даже как вариант не рассматривается — ну, любит Конни этого отмороженного, брат же, и Гэвин не понимает это, но принять готов. Возле нужной комнаты они сталкиваются с парамедиками. Двое парней живо и ловко выкатывают через дверь каталку с бессознательным Коннором, бледным и безвольным, шумно дышащим в кислородную маску. — Куда его?! — спрашивает Гэвин ещё издали, буквально выпрыгивая Ричарду из-за плеча. Он отталкивает его небрежно в сторону — удивительно легко, учитывая недавнюю сцену, — и шустро бросается к каталке. — Всё хорошо с ним будет, ребят? А то я волнуюсь тут пиздец. — А вы?.. — один из парней скользит по Гэвину изучающим взглядом, второй пялится куда-то за спину, и Гэвин, обернувшись, видит застывшего позади Ричарда. — Я его младший брат, — говорит этот терминатор. Напряжённые лица медиков светлеют, всё же, семейное сходство не отнять, а вот Гэвин доволен не очень. — А я его жених! — Он торопливо сгребает Коннора за узкую холодную ладонь, второй рукой тянется погладить бледную щёку, вызывая у парней со скорой приступ умиления, а у Ричарда — Гэвин, конечно, этого не видит, но очень надеется, — нервный тик. — Его альфа. Вот недавно сделал своей детке предложение. — Хорошо, кто из вас едет с нами? — спрашивает один из парамедиков, и Гэвин с Ричардом срабатывают удивительно синхронно, резко разворачиваясь друг к другу и встречаясь взглядами. — Я! — уверенно рычит Ричард. — Я! — повторяет Гэвин долей секунды позже и одновременно с Ричардом же вскрикивает: — Это почему же ты?! — Я его любимый брат! — гордо вытягивается Ричард, и Гэвин тоже выпячивает грудь. Ну, а хрен он, хуже что ли?! — А я альфа! — рычит он не менее грозно. — Его альфа и жених! — Только на словах! — щерится Ричард. Некрасиво, по-собачьи морщит нос, губы кривит, обнажая клыки. — А у меня есть документ. — Ебал я твой документ! — смачно огрызается Рид, но, ловя недовольный взгляд крайнего парамедика, вроде исправляется: — То есть… бля… Я люблю его, мы встречаемся, тебе справка нужна нахер?! — Им нужна, — Ричард машет рукой на застывших доков, — не пускать же им в палату какого-то проходимца, поверив на слово. — Я не проходимец! — вскидывается Рид и, пошарив в кармане, суёт одному из парамедиков удостоверение. — На! Съел?! Я детектив, блядь, полиции! Я здесь при исполнении! А он, — кивок на Коннора, — мой коллега, и у нас служебный, сука, роман! Ричард молчит с полминуты, и Гэвин довольно щурится. Он готов кричать победное «Ха!», насмехаться над поверженным врагом и гордиться собой, но… Но Ричард вдруг улыбается одними уголками губ, довольно и сыто, как кот, стянувший под носом у шеф-повара сочнейшую отбивную. Гэвин взгляда не отрывает от этих его губ с гадской ухмылочкой, как будто это может хоть как-то помочь. — Вообще-то, — плавно выговаривает Ричард и так же плавно вынимает из нагрудного кармана пластиковую айди-карту, — я сотрудник филиала «Киберлайф» в Детройте, из отдела мониторинга чрезвычайных ситуаций по программе социальной поддержки. И Коннор не только мой брат, но и подопечный серии RK-800 под номером 313 248 317-51, за безопасность которого в том числе отвечаю я и мой отдел. Гэвин разевает рот и так и застывает. Этот ход ему честно нечем крыть. Кроме мата, разве что, но это вряд ли поможет разрулить ситуацию. Скорее усугубит. Он шевелит губами, как вытащенная на берег рыба, сжимает злобно кулаки и щурит глаза, прожигая взглядом, но это тоже не помогает. Немая сцена выглядит неловкой и какой-то… позорной что ли? — Хорошо, — откашливается один из парамедиков и кивает в сторону Ричарда. — Тогда вы пойдёте с нами, а вы, — лёгкий кивок Риду, — сможете навестить своего жениха в приёмные часы. Поехали. И Гэвин неожиданно даже не придумывает, что сдерзить в ответ, просто молча наблюдает, как парамедики шустро выносят Коннора из зала, и как уверенно степенно сзади за каталкой шагает Ричард. Гэвин почему-то уверен, что на выходе тот обязательно выкинет что-то: фак покажет или, обернувшись, скорчит довольную презрительную рожу, — он и сам бы так сделал, если бы выиграл этот неравный бой, — но Ричард просто выходит вон. Гэвин не то чтобы разочарован, просто… — Чёрт, парень, не завидую тебе с таким будущим родственничком, — сочувствующе тянет Коллинз, похлопывая по плечу, а Хэнк протягивает ему бутылку воды. — На, хлебни, зря я что ли её сюда пёр. И Гэвин медленно выдыхает сквозь зубы. — Поддержка уровня Бог, старикан, — ворчит он, отпихивая дурацкую бутылку, и кивает Андерсону на выход. — Пошли и мы уже эту кладовку сраную быстро осмотрим и в участок, а то что работа стоит. Андерсон соглашается, и они живо шерстят подсобку — там ничего интересного: Трейси либо везучая сучка, либо очень продуманная сволота, потому что ни отпечатков, ни каких-либо следов, кроме смазанного отпечатка обуви под окошком, они не нашли. Даже клочочка ткани или ниточки на раме. А ведь Гэвин видел, что вылезала она не так уж свободно, ещё и сумку с собой тащила. Вот точно непруха. В участок они едут молча. Хэнк угрюмо пялится в окно, Гэвин закуривает, откинувшись в кресле и доверив дорогу автопилоту. В голове мешанина из собственных нерадостных мыслей и видео-воспоминаний с чужого чипа, и это по-настоящему невыносимо — Гэвину кажется, у него мозг кипит от этого всего, а он всего лишь принял файлы: не искал сам, не сканировал дохерища человек, как Коннор. Коннор… Мысль о нём отзывается иголкой боли в виске. Если Гэвину так херово от одной только передачи, то как сейчас чувствует себя его Конни? Что с ним там в больнице? Насколько всё серьёзно? Он же и так не совсем здоров, если вспомнить эти постоянные головные боли, да и аутизм не насморк, вдруг после такого хуже сделается… — Ну ты… не раскисай так, — окликает его Хэнк, и Гэвин только тогда замечает, что сигарета уже догорела, а он не сделал и затяжки. — Не раскисай, говорю, всё с парнем хорошо будет. Гэвин не отвечает. Он молча выкидывает в окно окурок и хмуро кладёт руки на руль, отключая автопилот. До участка пара кварталов, и он мчит на максимуме, игнорируя недовольное фырканье Андерсона. В приоткрытое окно с ветром залетают колючие дождевые капли, и лейтенант ёжится и кривится, но Гэвину плевать — чем быстрее он окажется за своим терминалом, тем лучше. Тем скорее он сможет избавиться от мешанины кадров в голове, спокойно выдохнуть и, возможно, навестить Коннора, разобравшись с работой. Поэтому, едва они паркуются перед участком, Гэвин оставляет Андерсона объясняться с Фаулером и подоспевшей Тиной самостоятельно, сам же первым делом бросается к терминалу — подключается через чип и сгружает вон всё, что передал ему Коннор. В голове на мгновение становится блаженно пусто, и Гэвин вздыхает с нескрываемым облегчением. Это блаженство, это непередаваемое чувство лёгкости, когда в черепной коробке, кажется, чистый вакуум. С Гэвином такого даже под марихуаной в бытность его курсантом не случалось. — Та-а-ак, — тянет он, когда пустота сменяется первой мыслью, вроде бы, логичной и правильной — проверить и рассортировать всё, что спихнул ему Коннор, — но от этого ничуть не приятной. Он открывает файлы в папке — огромное количество беспорядочно разбросанных по экрану видео-дорожек — и недовольно рычит сквозь зубы: — Вот зараза, почему тут такая траханина с этими файлами, как через мясорубку пропустили! За соседним столом на него удивлённо косится Робинсон, и Гэвин зыркает на него сердито: — Чё вылупился?! — Н-ничего. — Робинсон вздрагивает и торопливо отворачивается, а потом и вовсе сбегает из-за стола, бормоча что-то под нос, и Гэвин готов поклясться, что это, наверное, «псих» или «уёбок», или даже что-то позаковыристей. С «психом» он, впрочем, даже согласен: нервы сейчас у него ни к чёрту вот уж точно — вся эта ситуация в «Раю», странная реакция на обычный вроде бы взгляд Хэнка, пикировки с Ричардом — лучшим, мать его, старшим братом! — собственная несостоятельность и безалаберность, как альфы, оставили внутри неприятный такой осадок. Что-то среднее между недовольством и разочарованием в себе самом. Что-то, чего с Гэвином раньше не бывало. — Блядство, — тихо выдыхает он и всё же садится за файлы. Работа в конце концов отвлекает не хуже выпивки и наркоты, а такая муторная — и подавно. Первое же видео отправляется в топку после пары секунд — это левый какой-то трёп Блэр, той девчонки-потерпевшей из «Рая», с другой танцовщицей; второе видео — куцый огрызок глазами уборщика, увлекательный вид на мусорное ведро — тоже, третье… Третье заставляет Гэвина вздрогнуть и побледнеть. »…глаза на меня поднять, сука, смеешь глаза на меня поднять! — грубый прокуренный рык Майкла Грэхэма, невнятное бормотание Блэр, рябь помех по экрану. Кадр мечется из стороны в сторону — вверх, влево, вверх, вниз — как на американских горках — это Блэр рыщет взглядом по комнате, отводит глаза, но Грэхем ей не даёт. — Нет уж, смотри! Смотри теперь, кому говорят, тупая ты скотина! — Майкл в кадре раскрасневшийся и растрёпанный, на одной щеке — наливающийся краснотой росчерк тонких царапин от женских ногтей. — Сейчас я тебя научу смотреть!.. Придушенный вздох, всхлип, вдавленный сильной ладонью обратно в глотку. Сигарета, направленная в кадр раскалённым клеймом. Маленький, вспыхивающий яркими оранжевыми искрами кружок, постепенно заполняющий собой всё пространство…» Гэвин вырубает видео, откидываясь на спинку кресла и закрывая глаза. В этот раз обошлось без полного коннекта, без боли, настолько реальной, что невольно примеряешь её на себя и тянешься потереть рукой глаз, в который только что вроде бы впечатали зажжённую сигарету, но зато и не мельком, а во всех мерзотных подробностях. Гэвин ловит себя на мысли, что он очень рад, что Майкл Грэхэм сдох. За это он определённо скажет Трейси спасибо. Даже руку пожмёт, пожалуй, а пока… Рид выделяет рожу Грэхэма с досье и вместе с образцом голоса кидает в фильтр — к делу Трэйси его жестокие игрища не приобщить, на него самого дело тоже не завести, покойников не судят, а смотреть целую кучу откровенного жесткача самому Риду не хочется. Поиск отсеивает целых тринадцать файлов с далеко не только сегодняшней датой, и Гэвин сваливает их стопочкой в углу экрана. Теперь на очереди их главная дамочка. Фоторобот в фильтре справляется на ура: вот Гэвину Трейси, выходящая из привата, где только что убила суку-Майкла, вот Трейси же, спокойно шествующая через залы до той самой двери в злополучную кладовку… Вот едва различимое, чуть размытое её лицо выныривает из полумрака, оказывается близко — буквально в паре дюймов от лица Коннора — замирает, вглядывается; картинка рябит помехами, отдаёт краснотой, будто мушки в глазах пляшут, а потом лицо Трейси исчезает, кадр дёргается вверх и назад — Коннор запрокидывает голову, падая, — резко темнеет. Гэвин тянется ткнуть «стоп», но не успевает — запись ещё идёт, Коннор открывает глаза и в кадр попадает… Гэвин сам. Его лицо в полумраке бледное, в глазах испуг и волнение, руки, которые он протягивает к Коннору, подрагивают. — Детка? — голос тоже дрожит от испуга, от пережитого только что ужаса, от того, что он тогда мысленно представил себе. От того, что ожидал найти в подсобке после услышанного вскрика. — Пиздец, — одними губами проговаривает Рид, не сводя взгляда с экрана. Увидеть свою перепуганную физиономию со стороны неожиданно ошарашивает даже больше, чем зверства Грэхэма до этого, выбивает из колеи. Гэвин никогда не пытался анализировать себя, все свои поступки он обычно сортировал на «нормальную хуйню» и «хуйню за гранью реальности», никогда не пытаясь сделать выводы глубже и разнообразней, и даже когда осознание необратимости его отношений с Коннором накрыло с головой, не очень-то углублялся. Тонуть так тонуть. Люблю так люблю. Пара, брак, навсегда — ну и ладно. А тут — дух выбило от того, что, оказывается, у него во взгляде, в душе самой, плескалось всё время. От того, что все вокруг давно прочитали и поняли, а он и не подозревал. Вот же… — Блядь. С-сука, — выдыхает он, смахивает видео со своим голограммным лицом вон, трёт обеими ладонями лицо настоящее и так и замирает на несколько секунд — впившись пальцами себе в лоб и облокотившись о столешницу. Ощущение неприятное, липкое — что-то среднее между стыдом от осознания собственной слепошарости и недобрым предчувствием, что без этого осознания определённо жилось лучше. Как говорится, меньше знаешь, крепче спишь. Хотя Гэвин лично предпочитает «нет мозгов — нет проблем», оно ближе к истине, для него по крайней мере. Потому что, как бы он ни убеждал себя, мол, люблю, женюсь, все дела, как бы ни твердил себе мысленно, что вот она, точка невозврата, что отсюда уже не отыграть назад, понял и принял окончательно он это только сейчас, когда своими глазами увидел все свои страхи на своём же лице. И «мозги» неожиданно так появились, и «проблемы» вместе с ними. Потому что принять-то он принял, но что делать-то с этим принятием теперь? Гэвин вздыхает шумно и грустно, взрыкивает, головой мотает из стороны в сторону, как растерянная и оттого злая немного собака, и без зазрения совести косо-криво обрезает свою рожу с видео. Собирает обрывки, на которых хорошо видно Трейси, в одну кучу и сваливает в папку с делом — вот так для начала. В этом он точно уверен. Чистит экран от голых аудио-дорожек без картинки, от случайно схваченных фото-кадров… Потом отрывает взгляд от монитора и обводит им комнату. Отчего-то теперь ему кажется, что с этим его новоприобретённым знанием и всё вокруг тоже изменилось — неуловимо пока, непонятно как, но изменилось. Коллеги-детективы стали отводить глаза? Или наоборот — смотреть пристальнее? Перестали скрывать, что видят всё, читают по его лицу? Гэвин пожимает плечами, будто стряхивая чужие взгляды. Вот оно — неприятно понимать, что все вокруг видели и знали, читали тебя, как открытую книгу для дошкольников — с картинками и объяснениями «на пальцах» — пока ты сам понятия не имел, что у тебя в душе творится. Вот почему он так реагировал на взгляды Хэнка. Вот почему рычал на Ричарда, ну, или пытался рычать. Вот почему блядский Коллинз всё заладил со своим дурацким «поженитесь»! Гэвин ерошит недовольно волосы, чешет затылок, шею трёт, вообще неожиданно мнётся и не знает, куда девать руки, будто с ним самим после внезапного понимания всего тоже что-то теперь не так. С телом так точно, да и с мозгами, раз Рид даже рукам применения найти не может. Он вдыхает-выдыхает, успокаивая сам себя, и шарит слепо одной ладонью в поисках сигарет и зажигалки по карманам. Курить. Срочно курить! С этим-то разобраться не так сложно, как с остальным. Это как работа, просто и понятно, и вариантов не много, вернее один вариант — в рот сунуть, вдохнуть горький дым, выдохнуть, и никаких проблем. А потом можно и гадкого кофе из кафетерия, чтобы совсем уже как обычно. Потом Фаулеру сдать отчёт — хотя нет, написать его для начала, — а после этого опять кофе и сигарета, как после секса. А потом можно и в больницу позвонить, или сразу Коннору, а уж в больницу, если он не ответит, — узнать насчёт приёмных часов, у Фаулера назавтра по такому поводу отпроситься. Там обязательно зайти в техотдел — в первую очередь сказать Саймону с Маркусом, что Коннор в больнице, получить за бестолковость свою, поцапаться немного, голубков этих успокоить. А уходя — задержаться у терминала Коннора, всей грудью втянуть в себя пластиковый запах, намертво в ту железку уже въевшийся, чтобы дома вспоминать. Чтобы спать потом ночью спокойно, не переживая, что запах его Конни с подушки и простыней как-то быстро слишком стирается… А утром — опять кофе и сигарета, двадцать минут езды до больницы на пределе скорости, пара бессмысленных часов в зале ожидания и, наконец, Коннор, Гэвин надеется, живой и относительно здоровый. Да. Так хорошо. Отличный план. Надёжный, как швейцарские часы. Гэвин улыбается сам себе уголком рта, криво и невесело в общем-то, но уже улыбается, это однозначно прогресс. Он встаёт из-за стола, джинсы оправляет и куртку, даже сигарету из пачки выуживает уже, когда взгляд цепляется за голограммный монитор — за белое пятно посреди монитора вернее: последнее видео, сиротливо одинокое по самому центру. Маленький белый прямоугольничек воспоминания с пустым белым кадром на превью, и Гэвин уже руку заносит, чтобы смахнуть его в корзину, но… Оно осталось одно. Там нет Трейси и нет Майкла Грэхэма, тогда… что там? Гэвин щёлкает на запуск, и белое ничто с превью вдруг оказывается белой комнатой — стенкой, ровной и гладкой, с едва заметными бороздочками на стыках пластиковых панелей. «— Говоришь, не будешь это принимать? — звучит откуда-то из-за спины будто незнакомый Гэвину голос, хриплый и недовольный. — Твой альфа запретил? — Да. — Голос Коннора вот точно ни с чем не спутать: он тихий и чуть испуганно вздрагивает на гласных. — Да, Гэвин сказал, чтобы я не совал разную вредную хуйню в рот. Хриплый голос молчит, потом в кадр входит мужчина — лица не рассмотреть за медицинской маской и затемнёнными очками. Даже волос не видно под специальной шапочкой. — Хорошо, — говорит он. Хриплый голос принадлежит ему, а в этом голосе кроме хрипотцы — притворство, недосказанность, плохо скрываемое недовольство и много ещё чего, что не способен различить и осознать аутист, пусть даже высокофункциональный. — Вы не сердитесь? — спрашивает он с искренним беспокойством и интересом десятилетнего ребёнка. — Не сержусь. Думаю, без таблеток можно и обойтись. — За стерильной маской чувствуется улыбка: не понимающая и добрая, скорее — предвкушающая. В руке — странное устройство, похожее на металлическую маску для дайвинга. — Тогда мы просто проведём ещё один тест, дополнительный, проверим твои рефлексы и память. Кадр легонько едет вниз-вверх — Коннор кивает — и маска закрывает обзор…» Какое-то время на экране темно, в динамиках — тишина и легкое шипение, и Гэвин выкручивает звук на максимум, прислушиваясь. Всё не может быть так. На этом не может быть конец! Это не честно! Как оборвать сериал на самом важном моменте, когда вот-вот… Гэвин даже к экрану придвигается ближе, тайминг проверяет, но видео идёт, а звука и картинки нет. Рид уже набирает воздуха в грудь для вздоха, когда динамик взрывается буквально визжащим ультразвуком так, что чуть кровь из ушей не брызжет. Как там оно говорится — любопытство кошку сгубило?