The Lark in the Hunter's net

Тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит.

      Шелли Рейнер. Как же давно он ее не видел.       Ричард застыл перед дверью дома девушки. В отличие от Джейн, Рейнер жила в полностью сокрытом магическом доме, не так далеко от больницы святого Мунго. Неужели она чего-то боялась?       Ну разумеется. Шелли боялась Коннора.       Так было, на самом деле, довольно часто. Братья любили подшучивать над пуффендуйкой — иногда безобидно, но чаще практически на грани фола. Они просто не умели по-другому. Рейнер обижалась, иногда изрядно пугалась — вспомнить хотя бы тот розыгрыш с единорогом. Мракоборец усмехнулся помимо своей воли — даже сейчас эта шутка казалась забавной.       Но вот они выросли — а Шелли прячется. По-прежнему. Боится, что ее снова разыграют — только этот розыгрыш будет уже не безобидно-детским, а реальным, взрослым — а значит, опасным.       Найнс поднял руку с волшебной палочкой, собираясь стукнуть ей по двери — но неожиданно та распахнулась сама. По спине мракоборца пробежал неприятный холодок. Аккуратно, держа палочку наизготовку, он тихо проскользнул в холодный темный коридор.       — Остолбеней!       Красная вспышка мелькнула так быстро, что Ричард едва успел увернуться.       — Протего! — он среагировал машинально, на автомате. Щитовые чары давно уже стали частью его самого. Вокруг волшебника замерцала неясная синяя дымка, и он наконец оглянулся по сторонам в попытках найти источник Оглушающего заклятия.       Источник нашелся довольно быстро. Шелли, стоящая на лестнице, ведущей на второй этаж, разумеется, выросла, как и все они за это время — но не слишком-то изменилась. Даже выражение лица — такое же испуганно-агрессивное — казалось пришедшим прямиком из школьного прошлого.       — Успокойся, Шелли, — поднял руки Ричард. — Видишь? Я не собираюсь тебя атаковать. Я пришел тебе помочь.       — Ричард? — испуганно прошептала девушка. — Это правда ты?       — Хочешь, проверь, — развел руками мракоборец. — Не бойся. Я хочу защитить тебя.       — Он придет за мной, — похоже, слова Найнса нисколько не убедили Рейнер. Она по-прежнему выглядела крайне напуганной. — Я слишком много знаю.       — Мы тебя укроем, — предпринял Ричард еще одну попытку убедить волшебницу. — Поставим под Фиделиус. Шелли, доверься мне. Наш Непреложный обет…       — Непреложный обет? — Рейнер чуть не плакала, по-прежнему держа мракоборца на кончике палочки. — Какой, к черту, Непреложный обет? Ричард, я видела, что Коннор убил Лая Гринграсса!       Воцарилось молчание. Мракоборец медленно, очень медленно развеял свои Щитовые чары.       Лайонел Гринграсс, загонщик сборной Когтеврана. Тот самый, который когда-то отправил в Ричарда бладжер и заставил ловца Слизерина немного погостить в больничном крыле.       Найден мертвым в классе зельеварения с зельем в котле и Расширенным курсом зельеварения, открытым на Напитке живой смерти.       Никто особо не удивился тогда. Говорили, что Лая бросила девушка, и поэтому он решился на самоубийство. Называли даже ее имя — Ариадна Кейн, пятикурсница-гриффиндорка. Бедной девушке совсем не давали прохода, и после сдачи СОВ она покинула Хогвартс. А Напиток живой смерти… Почему бы и нет? Небольшое отклонение в рецептуре — и ты можешь уснуть навсегда. Быстрая и вполне безболезненная смерть, что в их школе можно было даже считать за счастливое исключение.       Разумеется, был большой скандал, приходила проверка из Министерства, лично Кингсли Бруствер по старой мракоборческой привыке обшарил замок с ног до головы — и ничего. Абсолютно ничего, что указывало бы на вмешательство третьих лиц. Конечно, это было не совсем правдой. Поскольку Лайонел был уже мертв, из него было невозможно достать воспоминания. А без них все казалось таким простым и логичным…       Шелли, бледная, как привидение, с вызовом смотрела на Найнса. Тот все еще молчал. Да, конечно, Коннор тогда был очень зол на Гринграсса — но чтобы настолько? А с другой стороны — какой смысл Рейнер врать?       Да и вообще, зачем вспоминать про это сейчас? Это было так давно, что вряд ли теперь, при нынешнем положении дел, имело значение. Одним преступлением больше, одним меньше — из-за Иерихона Коннор и так считался опасным преступником.       Но Рейнер дрожала, Рейнер боялась — и этот страх красной нитью прочно вошел в разум Найнса, заставил поверить, что все это действительно из-за придурка, сбившего его с метлы давным-давно. Мракоборец успокаивающе поднял руку:       — Шелли, все хорошо. Не бойся. Никто тебя не тронет. Я же здесь, все в порядке. Ты же мне доверяешь?       Доверяет ли? Или считает таким же, как его брат — несмотря на все его заверения?       — Доверяю, — наконец выдохнула Рейнер, опуская палочку. Ричард выдохнул вслед за ней. Забавная ситуация, в другой момент времени он был даже посмеялся над этим. Трусиха Шелли Рейнер — даром что одна из одареннейших ведьм на своем курсе — всерьез собиралась выстрелить в него.       Время меняло их. Далеко не всегда в лучшую сторону — хотя, может, это и было ее лучшей стороной.       Шелли медленно спустилась с лестницы. Теперь они стояли вплотную друг к другу. Найнс протянул к ней руку — жест помощи, защиты и оберегания. Он не мог по-другому — Рейнер была частью его жизни, лучшей жизни, еще тогда, когда в его душе не было сосущей пустоты, когда он не дрался со своими демонами, отчаянно им проигрывая раз за разом, но убеждая себя в обратном. Волшебница колебалась.       Время могло бы застыть на этом моменте — они могли бы ждать бесконечно долго. Но этого не случилось.       Потому что прогремел взрыв.       Найнс отлетел к стене и достаточно сильно ударился об нее. С потолка тотчас посыпалась штукатурка. Мракоборец поднял палочку и завертел головой, пытаясь сориентироваться — сейчас одних только инстинктов явно было маловато. Он слышал шум, но понятия не имел, скольким противникам он противостоит. Одному, двоим, троим? Десятку?       Из пролома в стене — наверняка проделали Бомбардой — было видно улицу, хотя и довольно плохо из-за не осевшей до конца пыли. И там, на улице, стояли три фигуры. Черные мантии, черные тканевые маски на лице, капюшоны. На одежде — серебряный кулак с зажатой в нем сломанной волшебной палочкой, вписанный в треугольник.       Иерихон.       Ричард поискал глазами Рейнер. К счастью, волшебница оказалась жива — и изрядно напугана, хотя казалось бы, куда уж больше. Она замерла с поднятой в руках палочкой у подножия лестницы, занимая довольно выгодную позицию — ее прикрывал кусочек стены. Мракоборец поспешно перешел на то же место, и в эту же самую секунду в ту стену, где он стоял до этого, врезались три красных луча. Найнс выдохнул прямо в ухо Рейнер, обдав девушку дыханием.       — Я умру. Я определенно умру, — зрачки Шелли была сужены до маленьких черных точек.       — Не говори ерунды, — раздраженно прошипел мракоборец, выходя вперед и загораживая ее собой. — Я здесь для того, чтобы этого не случилось.       — Нет, Ричард. Мне суждено погибнуть от руки Коннора. Так Трелони предсказала.       Обреченность в голосе Рейнер заглушила в Найнсе желание рассмеяться ей в лицо. Сивилла Трелони? У нее вообще хоть что-то сбывалось? Нет, конечно, она изрекала легендарные пророчества — пару раз в жизни, но все остальное время она только и делала, что предрекала смерть и неприятности ученикам. Вот и Рейнер этого не избежала. Но чтобы воспринимать это всерьез? Это было по меньшей мере глупо.       — Если ты не будешь бороться за свою жизнь — я тебя сам убью, — клятвенно заверил волшебницу мракоборец, легонько встряхнув ее за плечи. — Поняла?       Шелли кивнула. В ее глазах явственно читался страх, и, судя по всему, она была готова смириться со своей придуманной судьбой. А он готов не был.       Трое нападающих. Их двое — но Рейнер не была боевым магом, ей даже в Хогвартсе крайне плохо давались уроки по защите. А сейчас было совсем не время давать экспресс-курс начинающего мракоборца. Впрочем, кое-что Ричард все равно хотел ей сказать.       — Запомни, Шелли, — он очертил вокруг себя защитные пассы от самых распространенных проклятий. — Если не ты, то тебя. Целься и стреляй тем, чем знаешь и умеешь. И ради Мерлина, не забывай про Щитовые чары.       Ну, вперед. Мракоборец выскочил из-за стены, оставляя Рейнер в тылу, за спиной, где ей в принципе ничего особо не угрожало. На самом деле, будет лучше, если она там и останется, но если его самого победят, его совет ей определенно понадобится.       Найнса сразу встретила тройка Оглушающих заклятий. Он быстрым движением палочки наложил Щитовые чары и, не церемонясь с незнакомцами, начал осыпать их самыми разными боевыми заклятиями. В ход шел весь его богатый арсенал — недаром он считался одним из самых опасных и сильных мракоборцев центра. Один из девиантов, конечно же, отвалился сразу — схватанул Рассекающее проклятие и упал на землю, захлебываясь в луже собственной крови, хлещущей из горла. Двое других были куда осторожнее. Одно из заклинаний, выпущенное, судя по всему, лидером этого небольшого отряда, просвистело в дюйме от виска Ричарда. Найнс взмахнул палочкой, накладывая щит, но он был на долю секунды медленнее, чем его оппоненты. Красный сгусток был совсем близко, и шанса его отразить уже не оставалось.       — Протего!       Проклятие, ударившись о преграду, отскочило и рассеялось в воздухе. Шелли Рейнер, раскрасневшаяся, растрепанная, вся в пыли, наконец-то вышла из-за своего укрытия и встала бок о бок с Найнсом. В ответ на немой вопрос мракоборца девушка пожала плечами:       — Если уж мне суждено умереть, я не хочу сделать это, как последняя трусиха.       В этих словах не было ни капли пуффендуйского — зато гриффиндорского хоть отбавляй. Впрочем, Найнс и сам сейчас был далеко от идеала настоящего слизеринца. Их противники застыли в ожидании.       Спустя секунду воздух озарили зеленые вспышки. Мракоборец, выругавшись сквозь зубы, умудрился не только сам отскочить с пути Убивающего проклятия, но и оттолкнуть остолбеневшую Рейнер. Битва завязалась с новой силой. От мощи применяемой магии сыпалась еще уцелевшая штукатурка, бились стекла, а палочка Ричарда настолько раскалилась, что казалось, что она вот-вот загорится.       Шелли удалось вырубить второго девианта — ну, уж не настолько она была и безнадежна, чему Ричард, разумеется, порадовался. Теперь оставался только один. Высокий, стройный, магически искусный и дьявольски умный. И, конечно, под этой маской мог скрываться только один человек.       Найнс заподозрил это с самого начала, но в данном случае сначала вывести из строя его спутников, что только мешали, было единственно верным решением. Теперь бой начинался по-настоящему. И целью, очевидно, была вовсе не маленькая испуганная пуффендуйка Шелли Рейнер. Это была семейная разборка, с самого ее начала.       Темный волшебник, не говоря ни слова, швырнул в Найнса проклятие. А потом еще одно. И еще. И ни одно из этих проклятий не было Убивающим, что только подтвердило догадку мракоборца.       — Коннор!       Его крик, вызывающий, дерзкий — отчаянный — повис в тишине. Он знал, что он прав. Иначе и быть не могло. Противник на секунду замер. А затем выпалил так быстро, что слова практически слились в единую мантру:       — Авада Кедавра!       Сработали инстинкты. Это было что-то на уровне подсознания, того, что было натренировано годами и позволяло выживать. Ричард кинулся в сторону, к ближайшему укрытию — тому самому куску стены, затем быстро взбежал вверх по лестнице, занимая более выгодную позицию для атаки… И только потом осознал очевидное.       Непреложный обет. Мерлин, какой же он идиот. И как же умело на этом сыграл его брат.       Тело Шелли Рейнер медленно опустилось в пыль. Палочка выпала из ослабевших пальцев. Все было кончено. В этой битве он проиграл. Но война еще проиграна не была.       Они застыли с поднятыми палочками друг напротив друга, на лестнице, ведущей на верхний этаж. Лидер лондонского Иерихона стащил с головы капюшон и снял маску. Мир вокруг словно бы замер — Найнс мог ощутить, как медленно и неспешно плывут в воздухе пылинки. Тиканье часов отмеряло их жизни, двигало вперед, неумолимо и страшно. В это мгновение они забыли, что сегодня являются противниками — для них не было больше сегодня, существовало только вчера, только их прошлое, их любовь.       Мракоборец придирчиво, миллиметр за миллиметром, изучал брата, каждый атом его фигуры, каждый кусочек его личности, проглядывающей сквозь непроницаемую завесу спокойствия на его лице. Мало что изменилось с тех пор, когда они в последний раз виделись. Разве что глаза Коннора теперь были отвратительно холодными — ни следа искр веселья, которые он так любил.       — Это ты убил Лая Гринграсса? — это было единственное, что пришло Найнсу на ум. Его мозг был словно парализован, разум отошел куда-то на периферию. Декарт криво усмехнулся:       — Я пытал его Круциатусом, пока эта мразь не потеряла рассудок. А потом под действием Империуса заставил отравиться.       — Зачем? — мракоборец не чувствовал себя потрясенным. На его долю за последнее время и так выпало слишком много шокирующих событий, связанных с его старшим братом. Но все же это было чем-то… за гранью. За гранью того, чем обычно занимались даже темные волшебники. Кем надо было быть, чтобы сделать такое?       Знал ли он вообще когда-нибудь, каким был человек, которого он любил?       — Если помнишь, — кривая улыбка девианта никуда не делась, — он чуть не угробил твою драгоценную шкуру. И получил то, что заслужил.       Ради него. Коннор убил человека ради него. Нет, из-за него. Не потому, что это было нужно Ричарду — разве он когда-нибудь об этом просил? Да он выкинул из головы этот случай почти сразу после матча. Это был квиддич, самый травмоопасный спорт за всю историю. Если обижаться на каждого, кто травмировал его, никаких нервов не хватит. Нет, Коннор убил Лая Гринграсса… Почему? Из-за любви? Как много они вообще оправдывали своей любовью? Своим неправильным, опасным чувством — и не поэтому ли все то, что они совершали во имя этой любви, тоже было опасным и неправильным?       — Кто ты? — наконец тихо, очень тихо спросил мракоборец, опустив палочку. Его разум воспротивился этому — но Найнс отбросил его доводы в сторону. Он не хотел атаковать брата. Несмотря на все то, что случилось, он все еще верил в то, что искры света, исчезнувшие из глаз Декарта, покоятся где-то в глубинах его души. Труп Рейнер, впрочем, красноречиво свидетельствовал об обратном.       Кто ты, Коннор?       — Ты знаешь, кто я.       Я твой брат. Я твой любовник. Ничего не поменялось.       Найнс уже слышал это. Семь лет назад, в не по-летнему холодных хогвартских коридорах, именно в тот момент, когда все сломалось. И последствия этого излома он теперь вынужден был расхлебывать.       — Ничего не значит, да? — горечь в голосе вырывалась слишком сильно, как бы Найнс не пытался ее скрыть. Коннор, обернувшись, удивлённо уставился на брата:       — Ты о чем?       — Я все слышал, — Ричард сумел справиться с голосом, лучше, чем перед этим. Какая ирония… Теперь, в такой важный момент, когда нужно просто быть собой, быть холодным, как всегда — он не может этого сделать. Слишком велика брешь, которую в нем пробили насмешливые слова — весь холод через нее просто улетучился.       — Слышал что? — Декарт прислонился спиной к холодному камню древнего замка — и эта его непринужденная поза еще больше выводила слизеринца из равновесия. — У тебя слуховые галлюцинации? Может, сходить к мадам Помфри?       — Коннор, не играй в дурачка, — Ричард закурил. Снова. Второй раз в жизни — но, по крайней мере, в этот раз он хотя бы не закашлялся. — Я пошёл искать тебя и слышал как ты разговаривал с этой девчонкой. Как там ее — Александра?       Найнс еле заметно усмехнулся, заметив, как вздрогнул его брат. Незаметно, неуловимо — но для него, знающего каждый сантиметр Коннора, слишком отчетливо.       — Александра Найслер, — уточнил Декарт, нахмурившись. — И с каких пор ты куришь, позволь спросить?       — Да с тех пор, как узнал о ней, — нотки ярости прорвались сквозь голос помимо его воли, и Ричард затянулся и выпустил облако дыма, окружив себя и брата запахом ментола. — Ну так что? Просто брат? Он ничего не значит?       — Прекрати курить. Раздражает, — отрешенности и спокойствию голоса Коннора позавидовал бы сам профессор Биннс. Ричард хмыкнул. Затем затянул никотиновую палочку почти до фильтра и затушил о статую. Горький дым шариком прокатился по горлу, даря минутное облегчение. Вытащил из пачки ещё одну:       — А что тебя во мне не раздражает?       — Рич, да что с тобой такое? — странным, металлическим голосом спросил Декарт, вырывая сигарету из руки брата и растаптывая ее каблуком ботинка. — Развел тут, королева драмы, на меня твои приемчики не действуют, сам знаешь…       — А я теперь не знаю, что на тебя действует, а что нет, — задумчиво протянул Найнс и достал новую сигарету. В пустом классе кремень зажигалки прозвучал слишком громко — еще громче среди полнейшей тишины, которой были встречены его слова. Слизеринец затянулся.       — Потому что я больше не знаю, кто ты, — слова вырывались резко, как и дым.       — Все ты знаешь, — не менее резко отозвался когтевранец. — Я твой брат. Я твой любовник. Ничего не поменялось. Кончай истерику.       — Знаешь, а я не верю. То, что ты говорил той девчонке, черт бы её подрал, говорит об обратном.       Пуская это было истерикой — пускай! То, как он смотрел на нее, то, как поправлял ее выбившиеся пряди, как смеялся над ее шутками… Это не было чем-то простым. Это не было тем, что не значит ничего. И уж тем более не были незначительными его слова — сказанными за спиной того, кто любит его больше, чем кто бы то ни было. Этот было больно. Это было по-настоящему больно — знать, что ты даже не заслуживаешь того, чтобы тебе сказали это в лицо.       — Чего я ей говорил? — судя по повышающейся тональности голоса, Коннор начинал закипать. — Она просто прикрытие! Обманка! С чего ты так завелся, если сам вышагиваешь под ручку со своей ненаглядной Джейн?!       — Не приплетай сюда Джейн! Она совершенно другое! Я ей не морочу голову, в отличие от тебя с твоей Алекс! — Ричард повысил голос, резко подойдя к Коннору совсем близко.       Нет. Нет. Не смей. Не смей сравнивать с Джейн кого бы то ни было. Одна мысль об этом почему-то наполняла вены такой яростью, что казалось, что она сейчас вырвется и адским пламенем сожжет все на своем пути. Как можно сравнить Джейн Калверт, Джейн, которая любит, несмотря ни на что, Джейн, которая предана сильнее, чем любой феникс, Джейн, которой он и сам дает больше, чем любому другу — но меньше, чем любой любимой — как можно сравнить ее с девушкой, которая просто обманута и ждет большего, которого никогда не дождется?       — Я не морочу ей голову! — рявкнул Декарт так, что Найнс чуть не попятился. — Я ей ничего не обещал! Не моя вина, что она втюхалась в меня по уши!       — Ты вообще себя слышишь?! Не твоя вина?! И ты ещё смеешь сравнивать Алекс с Джейн и нашу ситуацию со своей?! Да Калверт стократ умнее и лучше всех нас! Во что ты превратился, Коннор! Ты же травишь всех вокруг себя! — Найнс взорвался, даже не обращая внимания на то, как мертвенной бледностью залилось лицо его брата. — Ты брызжешь во все стороны своим ядом, даже не замечая этого, не замечая, как ты ранишь близких тебе людей! Как ранишь меня! За что, Коннор?       Слизеринец задохнулся от нахлынувшего на него гнева и побледнел вслед за Декартом. Фраза, которую он не произнес, неизбежно повисла в воздухе — и от не было уже не избавиться.       За что ты меня так ненавидишь?       Он потерял контроль. Это была ошибка, ужасная ошибка — но почему-то исправить ее не было сил. Найнс ведь так не думал — или все-таки думал? Нет, какой бред. Он любил Коннора. Любил каждой частицей себя. И Коннор тоже любил его — пусть очень редко говорил это словами, как и он сам, но всегда доказывал делом.       И сейчас ядом брызнул не когтевранец, а он сам — как истинный слизеринец. И рану нанес именно он. Он ведь должен был принимать Коннора — со всеми его загонами, сомнениями, демонами в душе. А он его бросил. Оставил одного — пусть на минуту, сейчас, но зато как!       — Я больше не буду тебя ранить, — очень-очень тихо проговорил Декарт. — Прости.       Он развернулся и вышел из класса. Щелкнул замок. Ричард, на секунду остолбенев, ринулся следом — но пока он дрожащими руками колдовал Алохомора, Коннора в коридоре и след простыл.       Мерлин, что же он натворил.       Они не виделись с тех самых пор. Даже в поезде Коннору удалось каким-то чудом избежать Ричарда — а домой он больше не вернулся. Писал письма отцу, в которых сухо, в паре строчек, интересовался, как поживает Найнс, но самому ему — никогда. И даже на похороны волшебника, которые состоялись через полгода после того, как Ричард вернулся в Хогвартс на последний курс, Декарт не явился. Артур так и не простил старшему сыну то, что он не был с ним в его последний час — поэтому в обход Коннора все наследие рода Декартов, так гордящегося своей чистокровностью, получил полукровка-бастард.       Ты знаешь, кто я.       Да, он знал. Думал, что знал. Но сейчас все изменилось. Он, словно в морском бою, тогда выиграл партию. Мимо. Ранен. Убит. И Декарт его милостью так и не оправился от этого. Он выиграл партию, но теперь — это было совершенно очевидно — все-таки проиграл войну. И как выбраться из этой западни, он не знал.       — И ты знаешь, где меня найти.       Порыв ветра от трансгрессии взметнулся на том месте, где только что стоял его любимый человек. Да, он знал, где его найти. Знал, что теперь пути назад точно не было. И оттягивать больше было нельзя.       В следующий час на место преступления прибыл чуть ли не весь мракоборческий центр, а заодно с ними — целители, стиратели памяти и Мерлин знает, кто еще. Найнс довольно лениво отвечал на вопросы, которые задавал ему Поттер. Они теперь были совершенно ни к чему. Местонахождение Иерихона он знает, и готов выполнить свою задачу.       Маклагген, так же лениво поигрывающий палочкой, ждал его команды. Мракоборец подошел к напарнику.       — Что нас ждет? — поинтересовался Арнольд, глядя на Ричарда. Найнс лишь пожал плечами. Кто знает. Все, что угодно. В части изобретательности Коннору не было равных.       Поттер отрядил с ними еще два отряда. Андерсон и Рид, Фаулер и Камски. Не такие уж и сильные бойцы, но крепкие и надежные. Многоопытные. Может, именно их палочки будут решающими в этой схватке. По крайней мере, они помогут избавиться от лишних магов, пока сам Найнс будет двигаться к своей цели. Он не хотел бы отвлекаться от нее — потому что до сих пор, в глубине души, боялся, что не выдержит. Что Джейн окажется права.       Штаб Иерихона, куда Ричарда еще из Хогвартса вел «краеугольный камень», находился буквально в нескольких метрах от Тауэрского моста, в небольшом неприметном здании из красного кирпича. На гранитной набережной не было ни души. Вид на мост открывался потрясающий. Хотел бы он оказаться здесь вместе с Коннором, в тот момент, когда две половинки этого английского чуда разводят. Дурацкие романтичные сопли — но почему-то сейчас, перед лицом конца, они казались такими… правильными, домашними, уютными. В них так хотелось верить.       Мракоборцы молча проследовали к двери. По команде Найнса одной простой Бомбарды хватило, чтобы напрочь ее выбить. Внутри их уже ждали.       Маги знали, что им делать. Пока остальные отбивались от девиантов — на четырех мракоборцев вначале пришлось целых десять человек — Маклагген и Найнс, отчаянно обороняясь, продвигались дальше, вперед по коридорам, вверх и вниз по лестницам. Битва напоминала разноцветный фейерверк — все настолько смешалось, что было непонятно, где свой, а где чужой. Арнольд ринулся вперед, оставив Ричарда за спиной, что было, конечно, не слишком разумно.       — Маклагген!       Его голос потонул в страшном реве. Мерлинова борода, что за…       — Адский огонь! — покрытый сажей мракоборец выскочил из-за угла, словно боггарт из пыльного шкафа.       — Не огонь, а пламя, — машинально поправил Найнс. Арнольд состроил рожицу:       — Да хоть полымя! Есть идеи, пока нас не изжарило?       Адское пламя… Мощное темное заклятие. Даже интересно, у кого хватило силенок исторгнуть из себя такое. Магия подобного рода требовала не только определенного уровня волшебных сил — внутри колдующего всегда должен быть некий стержень, ядро, ведь только тогда он способен подчинить своей воле это темное чудовище и направить его точно в цель.       Насколько Найнс знал, контрзаклятья против пламени не существовало — или, по крайней мере, оно не входило в базовую программу мракоборца. Идеальная неостановимая машина для убийств.       Ричард усмехнулся. Идеальная ли? Для светлых магов — определенно да. Беда была в том, что он сам никогда не был светлым.       — Встань за мной, — скомандовал мракоборец Маклаггену. Тот молча подчинился — знал, что в момент, когда их жизням угрожает опасность, Найнс его не бросит и не обманет. Волк никогда не бросает стаю — даже если он не в восторге от ее членов. Ричард глубоко вздохнул и очертил палочкой круг:       — Протего Диаболика!        Similia similibus curantur. Одна из фраз, которые его бабушка частенько любила повторять. А еще — частичка мамы. Подобное лечится подобным.       А что могло победить темную магию кроме еще более темной магии?       Два огня — обжигающе-красный и холодно-синий — столкнулись, взметнув вверх столб невероятной величины. Пробив потолок, он вырвался наружу.       — Браво, Рич! Смотрю, ты многому научился!       Ну конечно. Кто еще, кроме Коннора, мог сотворить Адское пламя? Брат насмешливо смотрел на Найнса, но даже несмотря на это, в его глазах мелькало что-то, что Найнс не увидел — или не заметил — в их первую встречу. И это что-то определенно не было ненавистью или злостью.       Арнольд немедленно выпалил Оглушающее проклятие, но Декарт с издевательским зевком блокировал его выпад. Маклагген оскорбленно встал в защитную позицию. Ричарду, несмотря на обстановку, неудержимо захотелось расхохотаться — ну наконец-то кто-то поставил этого задаваку на место!       — Атреос, Далила, Хлоя!       За спиной Коннора выросло три фигуры — все, как на подбор, в черных одеждах и с одинаково холодными выражениями лиц. Ближний круг, не иначе. Декарт повел палочкой, создавая защитный барьер.       Маклагген сдался сразу. Пока Ричард бился со своим братом — максимально аккуратно, из-за чего их сражение больше напоминало шахматную партию — трое иерихоновцев практически без особого труда одолели его. Насколько же они были сильны…       Четверо на одного. Пара умело сотворенных Инкарцеро — и вот мракоборцы уже лежат связанными. Маклагген, не умолкая ни на секунду, изрыгал из себя такие проклятия, что даже у Найнса уши в трубочку свернулись. Одна из девушек-иерихоновцев поморщилась.       — Ну и грязный же у тебя язык! — заявила она, наставляя палочку на Арнольда. Найнс ожидал, что она сотворит что-то по типу Экскуро — получится забавная шутка, а Маклагген будет плеваться пеной до посинения…       Реальность, конечно же, оказалась куда суровее.       — Авада Кедавра!       Найнс дернулся. От боли, от отчаяния, от осознания несправедливости… Маклагген мог быть несносным, мог быть задавакой, выпендрежником, мог доставать его до скрипа зубов — но он не заслужил такой смерти. Связанным, побежденным, на холодном каменном полу старого дома. Он должен был славно погибнуть в бою, но судьба распорядилась иначе.       И еще неизвестно, как с Найнсом распорядится его собственная судьба.       Однако Коннору выходка девушки определенно не понравилась.       — Круцио! — хлестко проговорил он, направив на свою собственную соратницу палочку. Девушка завизжала, согнувшись пополам, но устояла на ногах. Переведя дух, она распрямилась и преданно посмотрела в глаза Декарту. Ричарда затошнило.       — Далила, помоги Хлое убрать тело, — жестко приказал Декарт. Вторая девушка, также беспрекословно подчинившись ему, вместе с секунду назад истязаемой Хлоей начала оттаскивать тело Арнольда вдаль по коридору. Их шаги стихли вдалеке.       — Трусы, — бесстрастно прокомментировал Найнс, оставшись единственным связанным на полу у ног лидера лондонского Иерихона. Коннор, ничуть не изменившись в лице, пожал плечами:       — Не трусы, а предусмотрительные. Ты, как слизеринец, должен отлично различать эти понятия.       Последний из оставшихся рядом с Декартом темных магов вытащил палочку и направил ее на Ричарда. Мракоборец криво улыбнулся:       — Ну чего ты тянешь, братишка? Кончай уже с этим.       Нет ничего невыносимее ожидания своей казни. Этого сладкого дурманящего чувства близкой смерти, когда почти ничто не отделяет тебя от того, чтобы перейти на уровень выше и отправиться в особое путешествие. Найнс много раз был на волосок от смерти, но только теперь он почувствовал ее дыхание вплотную. Единственное, что он еще может сделать — это попытаться отмотать все назад. Исправить то, что он когда-то разрушил. Тогда его смерть не будет напрасной — если, конечно, в этом случае она вообще состоится.       — Так кто ты? — он повторил свой вопрос, заданный всего несколько часов назад, на руинах дома Шелли Рейнер. Декарт как-то странно пожал плечами:       — Я — правая рука Маркуса, лидера Иерихона. Хочешь знать, как так получилось?       Еще бы он не хотел. Каким образом его брат пришел к убийствам и насилию? Каким образом он пришел к тому, чтобы убить его самого?       — Видишь ли, Рич, — Коннор сложил руки на груди, — когда я покинул тебя, мне нужна была поддержка. И я ее нашел — в лице Иерихона. Тогда они показались мне милыми и добрыми — а когда я понял, что за этой добротой стоит, Маркус связал меня Непреложным обетом. Оказывается, он знал, что ты теперь большая шишка в Министерстве. Так что, мой дорогой брат, я обязан убить тебя.       Не может быть. Так просто не бывает. Из всех возможных версий того, что произошло с Коннором в Иерихоне, эта была наименее вероятной — и все-таки она была правдой. Декарт не лгал. Они просто не умели лгать друг другу — даже спустя годы.       Его брат махнул рукой, отдавая команду своему товарищу. Тот поднял палочку и наконец проревел то, что Найнс уже давно ждал.       — Круцио!       Мракоборца тряхнуло. Но он практически не чувствовал боли. Она пульсировала где-то в мозгу, на периферии, не позволяя себе перебить основное чувство, которое он сейчас испытывал. Душу как будто рвали на части, терзали — это тоже была боль, но боль другая. Ее было не увидеть, не понять — ее можно было только почувствовать. Сердце рвалось на тысячи маленьких осколков, ранивших острыми иглами изнутри.       Ошибка за ошибкой. Почему их было столько? Почему он их совершал? И почему за них расплачивается не он, а Коннор?       — Круцио!       Брат стоял рядом, и в его глазах плясали золотистые искры — вперемешку с отчаянием и такой же, как у Ричарда, болью. Непреложный обет связывал их, не давал ранить друг друга — но у Коннора было достаточно сторонников, чтобы не делать ничего своими руками. Он не мог поступить иначе, и теперь Найнс знал причину. Как мало нужно для того, чтобы сломать человеку жизнь! Одно слово. Империо. Чертово заклинание. Зачем, ну зачем Коннор влез в логово дьявола, словно перепелка, которой расставили так красиво сплетенные сети?       — Довольно, Атреос, — наконец проговорил Декарт — неожиданно сломанным, стеклянным голосом. Маг нахмурился, но подчинился и отступил — с явной неохотой. Ричард сплюнул на пол кровь. Коннор прошелестел мантией рядом с Найнсом — присел на колени. Поднял его голову. Посмотрел прямо в его загнанные глаза — своими, карими, спокойными, как стоячая вода. Но в этой воде — обыкновенной маске, которую его брат всегда надевал в состоянии шока — мелькало что-то непонятное, чужое — как топеройка. Сожрет — и следов не оставит. Только кого он сожрет первым — Ричарда?       Или Коннора?       — Авада Кедавра.       Убийственно холодный голос перерезал нить жизни незадачливого иерихоновца. Коннор даже не обернулся — и заклинание он послал вслепую, не встретив сопротивления. Убивающее проклятие работает именно на таком топливе. Не ненависть. Ненависти никогда не хватало, чтобы убить — маги не маглы, и Непростительные заклятия не пули.       А что сильнее ненависти и не имеет предела?       — Знаешь, сколько я этого ждал? — пробормотал Коннор, глядя в лицо брату. — Связанный по рукам и ногам очередным Непреложным обетом? Ты же осознаешь, что я вынужден буду сделать? У меня нет выбора, Рич.       — Разве? — с усмешкой прохрипел Ричард — горло пересохло настолько, что казалось, что его царапают наждаком. — Выбор есть всегда.       — Я не могу. Я не могу, Рич. Но я могу дать тебе кое-что перед этим.       Он резко опрокинул его на спину и сел на него верхом, придавливая к полу. Руками надавил на грудную клетку, практически лишая возможности дышать. Настолько быстро и агрессивно языком раздвинул его губы, лишив возможности думать, что Ричард едва не задохнулся. Он ответил на поцелуй сразу же, практически против своей воли — плевать, что Коннор был его врагом, плевать, что он запрограммирован убить его — и уж точно совершенно плевать, что они были братьями. Он хотел его — точно так же, как и семь лет назад, в ту промозглую шотландскую ноябрьскую ночь на полу класса трансфигурации, с наложенным на комнату впопыхах Оглохни, чтобы чьи-то любопытные уши не узнали, чем именно занимаются шестикурсник и семикурсник вдали от своих гостиных в такое время суток.       — Я люблю тебя, — выдохнул Ричард в тишину. Он никогда не говорил это ему — считал излишним. Да и не был уверен в том, что его собственные чувства найдут отклик. Но теперь это было неважным. Ему все равно скоро конец.       — Я знаю. Забавно — нам понадобилось двадцать четыре года, чтобы наконец осознать и принять это.       Коннор с какой-то нежностью провел палочкой по телу брата, невербально закрывая нанесенные тому раны. Поцеловал его еще раз — теперь уже мягко, но поцелуй получился соленым — он плакал. Ричард улыбнулся уголками губ — его брат всегда был тем еще плаксой. Редко мог взять себя в руки, когда случалась катастрофа. Это Ричард не боялся запачкать руки и закрыть его от всех заклинаний — словно Щитовые чары, скала, каменная стена. И теперь он тоже его закроет.       Созданный ими Непреложный обет неизбежно убьет Коннора, если тот, связанный вторым Непреложным обетом, который его вынудил принять Маркус, наложив на того Империус, все-таки применит Убивающее заклятие на Найнса. Судьба неумолима — они должны погибнуть вместе, как когда-то обещали друг другу. Или же Коннор умрет, отказавшись выполнять то, на что он был заколдован — а это ранило в мириады раз больнее, чем вполне очевидная угроза собственной жизни мракоборца. Но из каждой ситуации есть выход, который для Ричарда уже был достаточно очевидным. Он улыбнулся:       — Знаешь, выбор всегда есть. Только теперь это мой выбор.       — Ричард, нет! — Декарт моментально понял, что его брат собирается сделать. Его лицо исказилось болью. — Не смей, слышишь!       — Я большой мальчик. Ты меня не остановишь — а у тебя есть шанс. Ты всегда был лучше меня…       — Неправда!       — …не спорь! — практически рявкнул Найнс. — Ты и сам это прекрасно знаешь! Ну и что, что профессура меня с головы до ног облизывала — ты был живым! Живым, Коннор! Не машиной-заучкой, как я! Ты светил — ты был моим светом! Пойми же уже наконец — я без тебя никто! Понимаешь? Ты был моим первым и последним, единственным, кого я полюбил — и кого люблю до сих пор!       — Думаешь, ты для меня нет? — тихо поинтересовался Коннор. — Ты сделал меня тем, кто я есть. Ты дал мне силы светить — сколько бы раз у меня не опускались руки, ты был рядом, вытаскивал из самой бездны, погружался на самое дно. Ты — мое солнце, а я… я всегда был лишь луной, я лишь отражал твой свет, истинный, понимаешь? Я не могу, Ричард. Твоя жизнь — слишком щедрый подарок. Я лучше отдам свою.       — Ты дурак, Коннор.       Он поцеловал его — словно пытаясь наверстать все поцелуи, которые они упустили, пока столько времени были вдали друг от друга. Незаметно вытряхнул вторую волшебную палочку из рукава прямо в ладонь. Она была теплой, и словно высасывала из него остатки жизни.       Его анимагическая форма — его фатум. Приговор. Он всегда был волком — и дело даже не в том, что он хищник до мозга костей.       Дело в преданности.       Волки — одни из самых преданных животных. Но только они преданны только избранным. Семье, убеждениям, второй половинке.       Только глупец считает волков одиночками. Этот зверь умирает без стаи — как и сам Ричард задыхался, бился в мысленной клетке без Коннора. Его внутренний зверь не мог выдержать понимания того, как его вторая половинка мучается, и именно поэтому решение пришло так быстро.       Когда-то Коннор сказал, что волки очень грациозные и смелые животные, которые скорее умрут, нежели причинят боль кому-то из стаи.       Что ж, он был прав. Он не мог причинить ему смертельную боль — своей ментальной половинке, которая сейчас в отчаянии смотрела на него — надеясь, что что-то может изменить, думая, что сможет отменить его решение… Он мог бы. Реально мог повернуть вспять любую его мысль, просто сказав «нет». Но не в этот раз. В этот раз он сам — на кону. Его сила. Его любовь, радость — каждое чувство. Его дыхание, движения, магия. Жизнь.       — Авада Кедавра.       Он проговорил это тихо, ощущая, как каждая буква растворяется кислотой на языке. Так просто. Коннору не придется убивать его — если он убьет себя сам. Легчайший выбор.       Что сильнее ненависти и не имеет предела?       Найнс знал ответ — древняя магическая тайна, которую он когда-то разгадал сам. Ненависти никогда не хватало, чтобы убить. Ричард не испытывал ненависти — ни к себе, ни тем более к Коннору. Он испытывал покой. Отчуждение. Принятие.       Равнодушие.       Вспышка зеленого света озарила помещение. Декарт вздрогнул — и замер. Искры в карих глазах стремительно погасли. Волшебник услышал звук лопающейся струны. Сначала один. Потом второй.       Непреложные обеты. Когда Ричард умер, они стали бессмысленны. Коннор провел рукой по лицу, закрывая брату навеки застывшие холодным льдом серо-голубые глаза.       А затем молча, протянув руку, выдрал из макушки мракоборца несколько волосков.       Просто. Так чертовски просто.       Коннор ничего не разыгрывал, не надевал масок и не лгал брату. Он действительно любил его. И обет на его убийство он действительно принимал.       Правда была в том, что в его жизни существовал и третий Непреложный обет.       Волоски, плавясь в густой жиже Оборотного зелья, меняли его цвет — постепенно оно становилось красивым лунно-серебристым. Снова луна, снова отсылка к волчьей натуре Ричарда. Коннор вгляделся в глубины фляжки — словно пытался найти в ней глубины своей собственной души.       — И когда все закончится, ты внедришься в Министерство магии и разрушишь их изнутри. Обещаешь?       Он дал Непреложный обет, последний из тех, что не был разрушен. И смерть Ричарда была лишь частью плана Маркуса, как и сам он — всего лишь очередной пешкой в его руках.       — Обещаю.       А еще правда была в том, что он его любил. Когда-то очень давно, пока его сердце не сожгли и не вырвали из груди, пока он сам навечно не застыл во временном потоке — сломанным, забытым, словно кукла, которой играли, а потом выбросили. Его можно было бы еще починить — но сам он был на это неспособен. Ведь кукла этого не может.       И пока он жил — существовал — все в нем словно умерло, замерзло, навеки покрылось слоем пепла. И даже Ричарду не удалось его разбудить. Все чувства Декарта осталось в прошлом. Теперь была только цель.       Он менялся не так уж сильно. Чуть вырос, чуть похудел, чувствовал, как плавятся его радужки, появляются новые шрамы — но и только.       Они всегда были похожи больше, чем кто-либо другой. Две части одного целого, по недоразумению родившиеся у разных женщин — или же по недоразумению родившиеся у одного отца.       Коннор встал с колен. Иерихоновцы помогут ему спрятать тело так, чтобы его не нашли. А его путь продолжался дальше.       Ричард был прав. Он травит всех вокруг себя. И теперь, когда его больше ничего не держало — какая разница, что станет с этим миром?       Они должны были умереть вместе. Потому что тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит. Они должны были умереть вместе — возможно, в другой вселенной, где он, не в силах справиться с горем, убивал себя и пустой кучкой органики падал на бездыханное тело брата.       Но на то это и другая вселенная, чтобы сказки заканчивались так приторно-слащаво. В этой вселенной не было песни феникса, в этой вселенной только волки одиноко воют на луну, пока хищники охотятся в ночи.       И никакого хэппи энда.