Эксклюзивная версия

      Мне было десять, когда случилось событие, перевернувшее мою жизнь и прекратившее мое одинокое существование. Случился малыш Намджун.       Его семья, такая же обычная, как и все — мама, папа и маленькая сестренка — переехала в соседний дом. Я увидела его, когда они заносили вещи. Ничего особенного, обыкновенный маленький темноволосый мальчишка с пухлыми щечками.       Я качалась на качелях на детской площадке, смотря вперед и не мигая. Я зависла, думая о своем. Напевала песню на английском еле слышно.       — Красиво поешь, жаль, что тихо, — сказал мальчишка.       Черт, меньше всего мне хотелось, чтоб кто-то вторгался в мое личное пространство в тот момент. И еще меньше хотелось, чтоб кто-то слышал, как я пою. Это было личное.       Когда поешь в Корее песню на английском, можно с уверенностью ожидать, что никто не поймет смысла слов. В эту песню я вкладывала все свое одиночество. Он понял:       — Почему такая грустная песня? Мне кажется, она слишком грустная для тебя.       — Как ты понял, о чем я пою? — спросила я.       — Это же английский язык, — ответил он. — Я его с семи лет учу. Несложно понять смысл песни, зная перевод почти всех слов из нее. Кстати, я — Намджун, Ким Намджун. Мы теперь ваши соседи. Я видел тебя на лужайке соседнего дома.       Вот пристал, зачем он начал представляться? Ну, понял песню, молодец. Не лезь в душу. Мои переживания были слишком личными, почти интимными, чтоб делиться ими с кем-то еще, тем более, с незнакомым соседским мальчишкой.       — Поздравляю, сосед, — резко бросила я. — До свидания. Спасибо, что испортил мою душевную идиллию в гордом одиночестве.       Я встала с качели, повернулась, чтоб уйти… и не смогла. Я увидела его взгляд. Он всеми силами держался, чтоб не разреветься. Я видела, как он пытается надеть маску безразличия, но глаза были на мокром месте. Я не могла себе простить это — вот так нахамить невиноватому в моем плохом настроении мальчишке. Совесть не позволяла мне просто уйти и оставить его в смятении, оскорбленному моими грубыми словами.       — Эй, Намджун. Я — Ким Оксэн, можно просто Окс. Раз мы теперь соседи, увидимся еще.       Увиделись мы достаточно скоро, нежели я ожидала. Через какое-то время его мама, миссис Ким, зашла к нам в гости. Я только вернулась с музыкальной школы. Моя мама и миссис Ким пили чай в гостиной и разговаривали.       — Оксэн, двенадцатого числа у Намджуна день рождения, ему исполнится двенадцать лет. У Джуна немного друзей, я бы хотела пригласить тебя на этот праздник, — сказала миссис Ким.       — Эм, у Окси на самом деле день рождения тоже двенадцатого числа, ей будет одиннадцать, — сказала моя мама. — Как вы смотрите на то, чтобы отпраздновать два дня рождения вместе? Может, это станет началом доброй дружбы между ними? Лучше узнают друг друга.       — Отличная идея, — улыбнулась миссис Ким. — Скажу Намджуну об этом вечером, надеюсь, он не будет против.       Судя по тому, что два дня рождения состоялись в одном доме — Джун, видимо, не был против или противился слабо инициативе своей мамы. Отмечали у соседей — у Джуна, в отличие от меня, была парочка друзей-одноклассников и еще сестренка. Я же классы меняла с младшего на старший так часто, что просто не успевала (да и не хотела) с кем-то дружить.       Это был долгий день. Мэй, моя мама и миссис Ким готовили угощения. Нам с Джуном поручили накрывать праздничный стол — носить все с кухни и красиво расставлять.       — Эй, а почему я ни разу не видел тебя в классе с младшими, ты же младше меня, так? Почему я тебя ни разу не встретил в школе? — спросил Джун.       — Эмм… Я не учусь в начальной школе, Намджун.       Вот же черт, ну зачем ты спросил? Мне стало неловко. Я не любила об этом говорить, просто чувствовала себя в этот момент еще больше не похожей на всех. Он смотрел на меня непонимающими глазами, полными удивления. Вот это новость.       — А где же ты тогда учишься?       — Я… Меня переводили пару раз за несколько лет в старшие классы. Я сейчас оканчиваю среднюю школу.       — Ого, ничего себе — пару раз, ты такая умная!       — Я не считаю себя умной, просто очень много учусь и стараюсь схватывать все налету. Мне повезло в жизни быть упорной и я стараюсь использовать это с пользой для себя.       — И красивой, — шепотом добавил Намджун, опустив при этом взгляд в пол.       Я улыбнулась. Он покраснел. Впервые я дольше минуты разговаривала с кем-то примерно моего возраста о себе самой. Не о решении задачи на доске или домашнем задании, а о себе.       — Спасибо, — сказала я, улыбаясь. — Ты очень милый.       Намджун покраснел и улыбнулся в ответ. Самое милое, что я видела в жизни, после померанского шпица Бу — красные пухлые щечки малыша Джуна и такие замечательные ямочки на его щеках.       Дальше мы накрывали стол в молчании, лишь изредка нарушаемом разговорами наших мам и мисс Мэй и позвякиванием посуды на кухне. Я чувствовала себя с ним легко, это молчание не напрягало, а казалось таким уютным. Намджун стал первым человеком в моей жизни, присутствие которого воспринималось так легко.       Прошло совсем немного времени, все собрались за общим столом. Наши отцы вернулись с работы и присоединились ко всем. Для нас, детворы, это был праздник. У взрослых наш праздник перетек, скорее, в знакомство соседей.       За столом царила непринужденная обстановка. С друзьями Джуна разговаривать мне было неинтересно, да и не о чем, и я вступила в спор с мистером Кимом о политике. Кто ж меня за язык тянул, но привычки с приемов так просто не забываются. Он немного опешил от моих познаний и собственного достаточно глубокого мнения по этому вопросу. В общем, как и все присутствующие. Мама посмотрела на меня с улыбкой и сказала:       — Дети, если все наелись, почему бы вам не пойти поиграть. Чуть попозже будет праздничный торт.       Мы все пошли в комнату к Джуну. Он стал показывать все игры, которые у него есть, а еще самые крутые девайсы, которые пока были только у единиц. Играли в дженгу. Намджун оказался самым криворуким. Я ведь тогда не знала о его «суперспособности» все ломать. Вскоре ребятам надоело играть, и, видимо, им было неловко находиться в моей компании. Разговор не очень клеился, и они, попрощавшись, ушли домой, так и не оставшись на торт даже после наших с Джуном уговоров.       Родители позвали нас. Мы объяснили, что ребята ушли раньше времени, им стало скучно. Мистер Ким приготовил фотоаппарат. Мама вынесла торт. Огромный торт, наполовину голубой, наполовину розовый. Ооооо, ну что за стереотипность: мальчики — голубой цвет, девочки — розовый. Но торт был шикарен, обе половины украшали разные шоколадные фигурки и мелочи из наших предпочтений. И весь утыкан свечами. На двоих нам досталось двадцать три свечи.       Мы встали по обе стороны. Мама предупредила, что сначала нужно загадать желание. Мы, не сговариваясь, посмотрели с Джуном друг другу в глаза, помедлили несколько секунд и начали дуть на свечи что есть мочи.       Позже мисс Мэй подала чай и тарелки для торта. Намджун раскладывал всем торт со своей голубой половины, я — со своей розовой. После торта и чаепития мы сказали родителям, что пойдем на улицу на качели во дворе нашего дома.       Мы сидели на качелях и молчали. Была теплая лунная ночь. Первый не выдержал Намджун.       — Расскажи о себе. Откуда ты такая грамотная, почему учишься так усердно? Зачем все это?       Эх, Намджуни, что тебе сказать? Что я изгой в Корее, потому что наполовину русская? Не хотелось бы сейчас жаловаться, никогда этого не делала. Тем более, не особо знакомому человеку.       — Ну, ты уже заметил, наверное, моя мама — русская. Мои родители — послы в ООН. Мне с детства приходилось «держать лицо», — я улыбнулась. — Ну, знаешь, все эти приемы в высшем обществе. Напыщенные важные люди, уверенные в собственном превосходстве потому, что жизнь у них сложилась намного лучше, чем у других.       — Как ты еще не умерла со скуки? — засмеялся он. Я хохотнула в ответ.       — Я учусь в музыкальной школе, играю на фортепиано и учусь вокалу. Еще учу английский, приходится, знаешь ли, — слегка пожала я плечами. — Также знаю корейский и русский языки.       — Ого, ты знаешь три языка? Русский-то зачем? — округлил глаза Джун.       — Бабушка учила, и мама, когда укладывала меня маленькую спать, пела колыбельные песни на русском. Многогранный язык, я тебе скажу, интересный. На любую эмоцию есть слово. А я заметила у тебя на торте фигурки ручки и блокнота. Ты с ними не расстаешься, верно, раз твоя мама их даже на торте изобразила? Что ты делаешь?       — Ну, я люблю писать. Мне в голову часто приходят всякие рифмы и строчки. Для этого блокнот, чтоб ничего не упустить и все записать.       — Ты прочитаешь что-нибудь для меня? — спросила я, невинно посмотрев на него с улыбкой и мольбой в глазах.       — Эмм… Я… Это личное, и обычно я ни с кем не делюсь своим творчеством. — Он посмотрел в мои умоляющие глаза и улыбнулся. Потом шутливо поднял руки, будто сдается. — Ну ладно, ладно. Только обещай, что скажешь честное мнение. Я не люблю, когда обманывают.       Джун прокашлялся, начал читать. Сначала это было похоже на стихи, но потом он расслабился, видимо, и начал читать рэп. С интонациями, переходами. Я завороженно слушала и наблюдала. Он весь был поглощен тем, что делал. И делал это так экспрессивно, с такими эмоциями, что у меня сердце стало биться чаще.       Джун закончил. Повисла тишина. Я ушла в свои мысли, так была поражена. Черт, меня это зацепило.       — Ну как? — тихо спросил он.       Я начала мямлить что-то невнятное, все еще пораженная.       — Аааа… Ээээ… Это было чертовски круто. Честно. Я поражена. Столько чувств, энергии, такой смысл вложен в эти строки. Это… У тебя талант, Намджун. Действительно талант. Я не поклонница рэпа, но твоя работа меня зацепила. Давно ты это делаешь? Пишешь, в смысле.       — Эм, года два, наверное. Я просто в один момент стал записывать свои мысли, ну, это можно было бы назвать личным дневником, но это не совсем так. Потом я сократил свои записи до строк и рифм, которые мне казались действительно интересными и важными, чтобы просто не забыть их. Так я начал писать. А ты в первую нашу встречу пела песню. Что за песня? Я ее никогда не слышал.       — Я… Я сама ее написала. Так, ничего особенного, просто порой эмоции только так и могу выразить. Мне нравится петь. Нравится то, чем я занимаюсь. Действительно нравится. Музыкальная и вокальная школа дала мне возможность облечь свои мысли в музыку и слова. Мне не приходится ни с кем делиться своими переживаниями, при этом я чувствую облегчение, когда пою об этом. Предполагаю, в этом я не одинока? — улыбнулась я. — Ты ведь также делаешь.       Он улыбнулся мне такой теплой улыбкой, и я снова залюбовалась его замечательными ямочками на щеках. Так этот вечер откровений сблизил нас.       — Спой для меня, пожалуйста. Я ведь сделал это, — сказал он, в его взгляде читался вызов.       Не люблю петь публично, но с ним было так легко, что я не испытывала никакого волнения и неловкости. Я запела сначала тихо, затем все громче, проникаясь смыслом слов песни. Это было отражением моей жизни, на меня все время глазели, ведь внешне я не была похожа на кореянку. Слезы выступили на глазах, было обидно, когда все время ловила на себе неприязненные взгляды. Я думала об этом, когда сочиняла эту песню и вспомнила сейчас, когда пела.       — Это очень красиво, — он протянул руку и вытер одинокую слезу с моей щеки. — Видимо, ты много смысла вложила в эту песню, о чем она?       Его рука на моей щеке задержалась чуть дольше положенного. Такая тёплая и мягкая. Успокаивающая.       Я объяснила ему дословный перевод, и что имела в виду, когда сочиняла это. Он, кажется, проникся моей идеей.       Мама вышла на улицу позвать меня, дядя Шихек заехал с подарком. Он никогда не пропускал важные для меня события — будь то мой день рождения, выступление в школе музыки или официальная церемония моего перехода из младшей школы в среднюю.       Когда мы с Намджуном вошли в дом, дядя Шихек разговаривал с родителями Джуна. Вот мистер Ким сказал какую-то шутку, все засмеялись. Такие счастливые улыбки. Отец обнял Шихека-ачжосси и похлопал по спине одной рукой.       Я любила дядю, он всегда был добр ко мне и интересовался моими достижениями. Хвалил мое стремление все успевать и много знать, развиваться. Когда я пошла в музыкальную школу, дядя подарил мне фортепиано. Сказал, что я одаренная и у меня отлично получается писать и петь песни.       Мы с самого детства договорились с дядей, когда я подрасту, то буду работать у него в студии. Я любила приходить туда, когда у меня было время, смотреть, как в студии записывают песни, как хореографы учат будущих айдолов танцевальным движениям. Я даже танцевала вместе с ними где-нибудь в стороне. Когда я была в студии, меня захватывал этот мир музыки и танцев и не хотелось уходить оттуда.       Дядя Шихек, конечно же, приехал на мой день рождения с подарком, он никогда не приезжал с пустыми руками. Он торжественно при всех поставил передо мной огромную коробку. Коробку с синтезатором. Боже, я так давно его хотела. Понимала, что фортепиано уже не может удовлетворить все мои потребности. Мне хотелось не только писать музыку на бумаге, но и записывать её на флэшку, чтобы можно было слушать и исправлять раз за разом, дополнять и сохранять. Я кинулась дяде на шею и, смеясь от радости, чмокнула в щеку. Дядя улыбался. Улыбался так, как делал крайне редко — широко и от всей души. Намджун подошёл ближе к моей коробке, чтоб рассмотреть получше.       — Я слышал, Окси тут не единственная именинница, — сказал дядя и достал еще одну коробку. Он посмотрел на Джуна: — Это тебе, малыш. Надеюсь, эта штука заинтересует тебя.       В коробке оказался лаунчпад. Намджун пока не очень понимал, что с ним делать, но поблагодарил дядю за столь дорогой подарок.       Вскоре все разошлись по домам. Я ещё раз поздравила Намджуна с днем рождения напоследок, и мы пожелали друг другу доброй ночи.       С тех пор мы стали часто видеться. Я делилась идеями по части написания музыки, мы осваивали наши подарки. Писали тексты, делали вместе уроки, я проверяла домашние задания Джуна — он был очень умным, но невнимательным и порой допускал глупые ошибки. Между собой мы разговаривали в основном на английском — нужно было свои знания языка подкреплять частой практикой. Наши дни проходили размеренно, интересно, с энтузиазмом. Дядя Шихек разрешил Джуна брать иногда с собой в студию.       Так у меня появился первый и единственный лучший друг, с которым можно было быть самой собой, с которым было интересно общаться и который поддерживал меня в трудные моменты.