Быстрые

      Как и свойственно общественным заведениям, очередь в туалеты по окончанию игры была огромной. Толпы болельщиков, многие из которых были уже явно «не первой трезвости», образовали цепочку от нижних секторов стадиона вплоть до выхода. Тут же стоял и сам Нил Сандерсон. Уставший, со слегка покрасневшими щеками из-за выпитого пива, но довольный. Еще бы, его любимая команда победила впервые за долгое время. Да и вообще, подобные вечера редко выпадали в жизни мужчины. Оставить детей на няню, купить пива и чего-то пожевать, надеть свой любимый шарф с логотипом «Toronto Maple Leafs» и провести вечер в компании любимой жены и всеобщей эйфории — что может быть еще лучше? Ну, разве что, дождаться своей очереди и, наконец-таки, сходить в туалет. К счастью, очередь продвигалась достаточно быстро. Видимо и сами болельщики стремились поскорее уйти отсюда по своим делам: кто отмечать победу, а кто «оплакивать» поражение. Нил же время от времени поглядывал на Джанин, стоящую возле выхода и ожидающую супруга. Им предстоял романтический вечер, опять же, впервые за долгое время. Поэтому мужчина нетерпеливо переступал с ноги на ногу (ну, не только по этому) ожидая, когда подойдет его очередь. Натянув капюшон на голову, дабы оградить себя от навязчивого внимания, барабанщик поежился от холода — на площадке стадиона всегда было достаточно прохладно. Наконец долгожданное счастье постигло Нила — настала его очередь заходить в кабинку туалета. Сделав свои дела, мужчине только со второй попытки удается застегнуть ремень джинс. Но, не успевает он открыть дверь и выйти, как в него чуть не влетает какой-то мужик. Первой мыслью было въехать ему по роже. Желательно, чем-то тяжелым. Стулом. Либо же клюшкой. Да, клюшкой было бы идеально. Адам Гонтье, в расстегнутой кожаной куртке и с трехдневной щетиной, стоит перед ним, удивленно выгнув бровь. Нил всегда был в шоке от способности этого человека не мерзнуть — почти что круглый год Гонтье ходил в одной и той же кожанке и, конечно же, без шапки. Вот и сейчас, он стоял, облокотившись плечом на дверной косяк, и рассматривал Сандерсона заинтересованным взглядом. Нил же, напротив, не знал, куда отвести взгляд, лишь бы не сталкиваться с этими серо-голубыми, морозными глазами, которые тоже поблескивали нетрезвыми искорками. — Ну… Привет, — протянул Адам, чуть наклонив голову вбок и облизнул губу. — Здравствуй, — сдавленно выдавил из себя Нил, с усилием оторвав взгляд от губ собеседника. — Ч-что ты тут делаешь? — Ну дай подумать, Сандерсон, что же я еще могу делать в кабинке туалета. Хм, наверное за попкорном пришел, — Гонтье усмехается уголком губ, после чего запускает руку в свои короткие темные волосы. — Ты тут сам? — Нет, С Джанин. Она меня у выхода ждет. — Что, не пускает тебя самого даже на хоккей? — Пускает, — отвечает Нил и хмуро сводит брови. — Да ну, я помню, как ты сбегал от нее, под предлогом репетиций, а сам заваливался ко мне домой, — возражает Адам, прикрывает глаза и усмехается, обнажив ровный ряд белых зубов. А Нил молчит. Нила пробивает током от наглой улыбки Гонтье, как и раньше, как тогда, как и всегда. Он молча смотрит, окидывая взглядом каждую черту лица Адама, замечая каждое изменение, каждую появившуюся морщинку, каждый седой волосок. И удивляется, как Гонтье, хоть и заметно постаревшему, удается выглядеть таким же мужественным, живым, с горящими глазами и обворожительной улыбкой. А когда тот подходит почти что вплотную, дыхание Сандерсона сбивается к чертям. Впиваясь своим пронзительным взглядом в голубые глаза Нила, Гонтье, не моргая, медленно опускает руки вниз, к его ширинке. Кладет обе ладони на кожаный ремень джинс, усмехаясь. — Ты ч-чего делаешь? — ошарашенно шипит Сандерсон, чувствуя, как его щеки вновь заливаются краской. Вместо ответа Адам, все так же не разрывая зрительный контакт, ловко подхватывает пальцами язычок молнии и застегивает ширинку Нила. После чего наклоняется к его уху и томно шепчет: — Я конечно понимаю, что ты рад меня видеть… Но, все же, не стоит сразу выпрыгивать из штанов, Ниил, — от того, как Гонтье протянул его имя, сердце мужчины перешло на бешеный ритм, заставляя того шумно втянуть ртом воздух. — Да иди ты нахрен, Гонтье! — Сандерсон отталкивает от себя Адама, хмурясь. — И это вместо «спасибо», эх… — наигранно вздыхает брюнет, поджимая губы. — Сандерсон, ты как был неотесанным чурбаном, так и остался. — А ты, Ты… — щеки Нила, вплоть до ушей, начинают гореть, но на этот раз уже от злости. «Да что он, блять, о себе возомнил? Пять лет ни слуху не духу, а тут стоит и улыбается, как ни в чем не бывало!» — Что я? А, Санс? — не успевает Гонтье договорить, как его настойчиво впечатывают в дверь кабинки. — Не называй меня так. Не смей, — шипит Сандерсон ему на ухо, навалившись на мужчину весом всего своего тела. Внутри все скручивает узлом лишь от одного упоминания. «Санс». Ведь именно так Гонтье называл его раньше. Называл, когда они впервые остались одни в студии, бухали всю ночь напролет, разговаривая буквально обо всем. Называл, когда Адам сильно опоздал на репетицию, Нил был в бешенстве, но солист просто заткнул все его возмущения настойчивым поцелуем. Когда отсасывал ему перед их первым концертом вне Канады, дабы помочь драммеру снять напряжение. И когда решил уйти, в той единственной СМСке тоже «Прости, Санс.» — Воу, воу. Полегче, — шепчет Гонтье смотря прямо Нилу в глаза. Но, поздно. Ведь воспоминания вперемешку с алкоголем — страшная штука. Секунда — и Адам оказывается затолкнутым в эту самую кабинку. Сандерсон, тяжело дыша, запирает дверцу на замок и разворачивается к брюнету. Его грудь часто вздымается, а пульсирующая венка на виске только сильнее подчеркивает раздражение. Гонтье пару секунд молча смотрит, будто бы оценивая ситуацию, после чего натягивает свою фирменную улыбку и тихо спрашивает: — Бить меня собрался? — Какой в этом смысл? — будто бы выплевывая каждое слово, отвечает драммер. — Тебе же все равно понравится, гребаный ты мазохист. — Вау, ты помнишь… Это приятно, Нил Кристофер Сандерсон, — чуть прищурившись, произносит Гонтье и хочет было прикусить свою губу. Но ему не дают. За него это делают чужие зубы. Кусают сильно, чувственно. Жадно. До боли. До тоненькой бордовой капли, проступившей на горячей нежной коже. Выбивая этим действием у Адама глухой стон. Это служит для Нила спусковым крючком. Либо же просто крючком. На который он клюет. Полностью и без остатка. Гонтье всегда любил это. Любил кусаться до крови. Любил, когда его жестко вжимали в стену. Когда покрывали его тело болезненными фиолетовыми засосами и метками. Жестко имели либо же брали за волосы и притягивали к своему члену, заставляя отсасывать. Но этого никто не знал. Никто, кроме Нила Сандерсона. Нил это помнит. Нил делает это снова. Поцелуй выходит смазанным из-за обоюдного желания. Гонтье отвечает на первоначальный порыв драмера еще настойчивее, еще жарче. Посасывает его губу, после чего проникает в горячий рот своим не менее горячим языком. Кладет руку на затылок Сандерсона, вплетая пальцы в жесткие светлые волосы, притягивает ближе. Выдыхает горячий воздух, пытаясь перехватить инициативу. Жадно вылизывает припухшие губы, цепляет язык, сжимает волосы в своей руке. Тяжело дышит, когда сильные руки Нила ложаться на его бедра и рывком вжимают в себя. Хрипло стонет, когда Сандерсон снова кусает его. Они оба задыхаются. Они слишком долго ждали этого. Скучали слишком сильно. Блондин не выдерживает первым. Отрывается от манящих покусанных губ и поспешно стягивает с брюнета кожанку. Предмет одежды летит на грязный пол. Гонтье укоризненно хмыкает. — Ты шикарное место выбрал, Сандерсон. — Заткнись… — шумно выдыхая, шепчет Нил. После чего и светлая футболка Адама приземляется на куртку. Гонтье не теряется и сам тянется руками к ремню мужчины. Расстегивает его, а после и ширинку, которую сам же и застегнул пару минут назад. Сандерсон сопровождает его действия поцелуями в ключицы, которые тут же и кусает. Рычит, зализывая горячим языком. После чего губами оттягивает и засасывает нежную кожу — которая скоро определенно примет фиолетовый оттенок. Адам шипит, пихает Нила коленом куда-то в ногу и жмурится. Хоть ему и пиздецки приятно от этого — до болезненного жара внизу живота и вкровь искусанной губы — засос, который легко сможет обнаружить Джини, не особо радует. Но Нила это не волнует. Ему все равно. Все равно, что ждет Адама из-за его действий. Что сейчас думает Джанин. Все равно, что будет после. Ведь он чертовски скучал по Адаму-горячему-мудаку-Гонтье. Брюнет тихо матерится, когда Нил двумя руками зажимает между пальцев его соски и настойчиво прокручивает их. Болезненные стоны Гонтье забавляют мужчину. Ему нравится это. Нравится причинять Адаму боль, смотря как он напряженно кусает свои губы. Нравится грубо разворачивать бывшего солиста к стене, вжимая того лицом в холодную плитку, и заставлять сильно прогнуться в спине. И нет, Сандерсон не садист. Просто он надеется, что так Гонтье почувствует хоть часть той боли, которую он причинил ему, Нилу, своим уходом. Плитка обжигающе холодная, особенно на контрасте с горячей кожей Адама. Но руки Нила, которые сейчас грубо сжимают его зад, — еще горячее. — Если ты решил отомстить мне таким образом, то боюсь тебя снова разочаровать. Мне понравится и это… — Заткнись блять, придуррок, — рычит драммер, полностью вжимая того весом своего тела в стенку. Попутно стягивает джинсы с Гонтье, не без удивления отмечая, что они уже были расстегнуты. — Да, я тоже тебя люблю, Нил Сандерсон, — отвечает Адам, сипло усмехнувшись, От этих слов Нила жестко прошибает током, но доебчивое сознание спешит напомнить, что 95% слов, вылетающих из рта брюнета — сарказм чистой воды. От этого Сандерсон становится еще злее. Но Гонтье это только на руку. Он выгибается, насколько это позволяет его уже не молодая спина, позволяет небрежно стянуть с себя боксеры и сдавленно шипит, когда чувствует как Нил, все еще через ткань трусов, вжимается своим членом в его зад. — Сними ты их блять… — шепчет Адам и тянется рукой назад, пытаясь схватиться за белье Нила. Но его останавливают шлепком по руке. — Я сам, — не соврав, Сандерсон стягивает с себя ненужный предмет одежды и уже горячей головкой своего члена упирается в Гонтье. — У твоей Джанин случайно крема не найдется? — вспомнив об отсутствии смазки, не замолкает Адам, — Если что я могу сгонять быстренько… — Я тебе сейчас по лицу сгоняю, — Нил и сам не понимает, откуда в нем столько ненависти, но она бурлит, закипает, заставляя мужчину шумно выдыхать сквозь сжатые зубы. Все же понимая, что без смазки у них вряд ли что-то выйдет, Сандерсон стал оглядываться по сторонам в поисках какого-то выхода. Отстранившись от Гонтье, мужчина ринулся к своему рюкзаку, стоящему в углу кабинки. Буквально по локоть зарывшись в него рукой, Нил выискивал что-то, тихо матерясь. Наконец небольшой предмет — оказавшийся тюбиком крема для рук — был вытащен на белый свет. — Я сейчас не должен удивляться тому, что в твоем рюкзаке оказался крем для рук? — Уже почти зима… — хмурым тоном отвечает Нил, выдавливает каплю крема и дрожащей рукой размазывает его по члену, тяжело дыша. — А мне еще нужны мои руки в рабочем состоянии. — Сука, Сандерсон, я тебя обожаю, — хрипло смеется в ответ. Адам послушно ждет, приняв эту своеобразную заботу, но все же не сдерживается от очередного комментария: — Серьезно? Крем с запахом яблока? Да ты чертов романтик, Сандерсон. Но вместо ответа кабинку пронзает звук удара ладони драммера о ягодицу Гонтье. Тот сдавленно охает, прикусывает губу, наклонившись ниже. А Нил как раз этого и добивался. Надавливая одной рукой на спину мужчине, он дотрагивается кончиком пальца до напряженного колечка мышц и, прогладив его, резко проталкивает палец внутрь. На этот раз Адам молчит, лишь сильнее впившись руками в холодную плитку. Сандерсон невольно вспоминает, что у вокалиста было правило, которое до безумия бесило его — не стонать, когда его трахают. Поэтому единственная цель для Нила сейчас — нарушить эту ебаную традицию. Второй палец не без труда присоединяется к первому — внутри Адама очень горячо и узко, даже слишком узко. Мысль о том, что, возможно, Гонтье не трахался ни с кем кроме него, Нила, начала греть, ослеплять, но драммер старался не поддаваться этому липкому чувству. От брюнета можно было ожидать чего угодно. — Я тут посплю пока, ок, да? — выдыхает Адам, когда Нил уже свободно проталкивает в его зад третий палец. Сандерсон рычит, но не вынимает из него пальцы. Он знает, зачем Гонтье делает это. Их своеобразная игра — ака заебать и выебать — возбуждает обоих. Нарочито медленно Нил продолжает двигать ими внутри Адама, разводит в стороны насколько это возможно, ухмыляясь тому, как брюнет поддается его движениям. — Твой действия противоречат твоим словам, Гонтье, — шепчет Нил и проталкивает палец до конца, нащупывая им нужную точку. Адам ломанно дергается, выгибая спину на максимум и шипит что-то между «сука» и «Санс». — Сука, ты че творишь? Во-й-ди в меня, блять! — дыхание брюнета сбивается, но все же он продолжает сдерживаться от стонов. И Нил слушается. Слушается. Поддается. Сдается. И входит. Прижимается горячей головкой к его входу и рывком вталкивает ее внутрь. Жмурится от жара Адама и, до синяков сжав его бедра пальцами, входит до конца. Прижимается ближе и сжимает зубами кожу на плече солиста. Болезненный вздох Гонтье звучит для Сандерсона как поощрение — он знает, что сейчас нужно Адаму и ему самому. Он не дает брюнету хоть немного привыкнуть и сразу же начинает вбиваться в горячее податливое тело. Исследует его руками, оставляя все новые и новые красные следы от пальцев, укусы от зубов. Новые метки. Перемещает ладонь на щетинистую шею, сильно сжимая ее, и тянет на себя. Закусывает кожу на его затылке, ускоряя движения своих бедер, и утыкается носом в короткие волосы Гонтье. Жадно втягивает его запах, манящий, сладкий, с терпкими нотками пота и хрипло рычит, чувствуя, как Адам поддается движениям его бедер и рвано дышит. Но не стонет… В отличии от самого Сандерсона. Он продолжает жадно вбиваться в Гонтье, с каждым движением, с каждым толчком все глубже, сильнее, настойчивее. — Не-рх-навижу тебя… — рычит прямо в ухо Адаму, смазано кусает его и посасывает мочку. Нил знает, что Гонтье лишь усмехнется на эти слова и, скорее-всего, промолчит. Но не в этот раз. — Ты любишь меня, Ниил, — снова протягивает его имя, — даже и не пытайся это скрыть. Нил и не пытается. Его тело снова пробивает мощнейшим электрическим зарядом лишь от того, как Адам произносит его имя. Как поворачивает голову насколько может и смотрит на него своими глубокими, затуманенными от возбуждения глазами и облизывает свои припухшие губы. Смотрит долго, не отрываясь. И Сандерсон не выдерживает, не сдерживается, не может больше — делает пару последних, самых сильных, глубоких толчков, буквально втрахивая Гонтье в стену и хрипло рычит. Внутри Гонтье так горячо, так глубоко, так узко и охренительно хорошо, что Нил просто сходит с ума. Все мысли, вся боль, все воспоминания — все блекнет, уступая место лишь животному удовольствию, когда Сандерсон кончает в зад Гонтье, заполняя того своей горячей спермой. Тяжело дышит и кладет голову на плече мужчины. — Ебать ты быстрый, Санс… — хрипло прокашлявшись, выдает Адам и почти что ложится на стену. — А другим же кончать не нужно, да. — Я же говорил, не называй меня так, — шепчет Нил, а сам краснеет как ебаный рак. — А я говорил, что люблю долго трахаться, а не когда мне кончают в зад спустя пару, блять, минут! — Иди нахуй, Гонтье, — тихо отвечает Сандерсон, но сам ни на миллиметр не отстраняется от мужчины, утыкается носом в его горячую шею, втягивает манящий запах. Будто бы пытаясь запомнить. — Сходил уже, — выдыхает брюнет и чуть наклоняет голову, открыв драммеру больше пространства. — Но, как видишь, безрезультатно. — Придурок. — Повторяешься… — усмехается Адам и, кое-как отстранившись от Нила, разворачивается к нему лицом. Шумно выдыхает, закусывая губу, но не перестает улыбаться. Делает шаг вперед, смотря в глаза растерянному драммеру, и накрывает его губы своими. Целует медленно, нежно, лениво посасывает его пухлые губы. Кладет руку на затылок мужчины, вплетая пальцы в короткие волосы, в тот момент, когда горячие руки Сандерсона перемещаются на его бедра. Проникает своим настырным языком в горячий рот мужчины и чувствует под своими руками дрожь Нила. Сильную такую дрожь. Отстраняется от горячих губ и смазано целует в шею, мокро, горячо. Прикусывает нежную кожу, выбивая этим действием сиплый стон. Широко зализывает место укуса и подбирается ближе к уху. Горячо лижет мочку, после чего томно шепчет: — Отсоси мне, милый… — усмехается, — закончи начатое. Нил давится воздухом, щеки Нила уже давно перешли грань дозволенной красноты и куча матов вырывается из его рта, когда он послушно опускается на колени перед Адамом. Сглатывает, облизывает пересохшие губы, после чего кладет руку на бедро брюнета и медленно обхватывает головку его члена губами. Смотря в глаза. Шумно выдыхает, облизывая ее, и отодвигает кончиком языка чувствительную кожу. Чуть отстраняется, чтобы лизнуть головку, после чего провести горячим языком по всему стволу. Сильно сжимает обеими руками бедра мужчины, когда слышит одобрительный стон Гонтье. Получилось. Это придает Сандерсону еще больше азарта и он вбирает в себя член настолько глубоко, как только может. Плотно смыкает губы, начиная банально двигать головой вверх-вниз. Чувствует руку Гонтье, сильно сжимающую его волосы и только ускоряется. Отстраняется, когда воздуха почти не остается, и смазано целует головку, после чего проходится языком по каждой синеватой венке, каждому миллиметру кожи, прикрывает глаза. Снова насаживается ртом на ствол, чувствуя, как Гонтье буквально вталкивается в его рот до конца. На всю свою, блять, не маленькую длину. Давится, кашляя, но пытается не отстраниться, и рычит, тем самым вызывая вибрации в горле. Слышит протяжный, хрипловатый, ахринетельно манящий стон вокалиста, после чего горячая сперма мужчины заполняет его рот. Нил послушно глотает все, облизываясь. Адам проводит кончиками пальцев по щеке драммера и улыбается. Снова улыбается этой своей ебучей самодовольной улыбкой, от которой у Сандерсона все снова сжимается внутри.

* * *

Выходя из кабинки, Нил надеется, что ему не будут сниться по ночам хриплые стоны Гонтье и вкус его горячей терпковатой спермы. Да и теперь Сандерсон понимает, что синяки, которые теперь определенно проявятся на его коленях, не такой уж и миф. Выходят они вместе. Джанин стоит у выхода из арены, попивая горячий глинтвейн. И разговаривает с Кэйлом Гонтье. Увидев мужа, женщина машет ему рукой, подзывая к себе. Они подходят вдвоем. Покрасневший запыханный Нил, и самодовольно улыбающийся Адам. Последний галантно целует руку Джанин, произнеся: — Добрый вечер, прекрасно выглядишь. — Спасибо, — отвечает женщина, смущенно улыбнувшись, после чего переводит взгляд на мужа: — Там очередь такая огромная… Как-то вы быстро справились. Все втроем косятся на Адама, который, согнувшись пополам, стал трястись от смеха, чуть ли не задыхаясь. Никто ничего не понял. Кроме Нила. В голове Сандерсона моментально созрел план, что ему определенно нужен матч-реванш. И он будет. Желательно - не один.