Красная охра

В тот день с утра ничего не предвещало беды. Карл был весел, улыбался, даже шутил с Маркусом. Но после завтрака внезапно побледнел, сморщился, как от резкой боли, схватился за грудь и стал медленно заваливаться набок. Андроид поступил как положено в таких случаях: уложил его на кровать, измерил давление, дал таблетку нитроглицерина и вызвал скорую. Приехавшие медики не имели к нему никаких претензий. Действия домашнего помощника были совершенно правильными. Но Карла так и не смогли привести в сознание. Нужна была экстренная терапия и более сложная аппаратура. Его увезли в больницу. Уже недели две, с тех самых пор, как состоялась покупка Саймона, у него периодически болело сердце. Но боли были не очень сильными, и Манфред о них забывал, надеясь, что всё пройдёт. К тому же, он работал над новой картиной и это его отвлекало. Маркус тоже упустил изменения в его состоянии, хотя трудно было просканировать организм хозяина настолько тщательно, здесь справился бы даже не всякий медицинский андроид. Но теперь он винил во всём себя и метался по дому в полном отчаянии. Он так увлёкся Саймоном, что забыл о своих обязанностях, и вот к чему это привело! А ведь он даже не был уверен, что тот, хоть в небольшой степени, разделяет его чувства. Это было очень обидно: видеть как он шарахается от любого прикосновения, как опасливо смотрит. В другой ситуации было бы смешно, когда он собрался провести всю ночь, сжавшись в углу в прихожей, когда в его распоряжении был огромный дом. Но самое обидное случилось на следующий день утром, когда Маркус зашёл в выделенную Саймону комнату, чтобы пожелать ему доброго утра. Потом он корил себя за то, что вошёл без стука, по-хозяйски, как будто он здесь господин и ему всё позволено. Но ему так не терпелось снова взглянуть в печальные небесно-голубые глаза, что он совершенно забыл об этом и не подумал, как отреагирует Саймон. Он отреагировал странно. Сначала попытался его поцеловать, а потом, пока Маркус слегка подвис и ошарашенно на него смотрел, стал неловко и медленно стаскивать с себя одежду. Когда до Маркуса дошло, что он собирается ему предложить, сбой системы стал критическим. Диод гневно замигал красным, а внутри что-то остановилось, как будто отказал насос и тириум прекратил свой бег. Он порывисто обнял Саймона охваченный бесконечными сочувствием и жалостью, но потом спохватился, что тот может неправильно всё понять и отстранился. — Не надо, Саймон, — печально сказал он. — Мне это не нужно. Диод на виске белокурого андроида переливался жёлтым, он вопросительно смотрел на него. «Так какого же чёрта тебе от меня нужно?» — не надо было быть андроидом, чтобы просканировать его мысли. Маркус молча достал из шкафа новую одежду, протянул ему и вышел из комнаты. Нужно было дать Саймону возможность адаптироваться. Постепенно он привыкнет к хорошему обращению, не будет считать его чем-то странным, и всё будет нормально. Так успокаивал себя Маркус. Но даже спустя две недели он по-прежнему не мог сказать, произошло ли это. Саймон всё ещё был угрюмым, настороженным и шарахался от него и от Карла при любой попытке сближения, словно боялся поверить в то, что они хотят ему добра. Не доверять проще, чем поверить и больно обжечься. А теперь вот ещё и это несчастье случилось с Манфредом! Нужно было оповестить Лео, и он сделал звонок, но младший Манфред не брал трубку, было вообще неизвестно, где он находится, не уехал ли из города. Он не заходил к отцу уже несколько дней и Маркус волновался: вдруг случится самое страшное, а рядом с Карлом в больнице никого не будет, кроме равнодушных медицинских андроидов. Его туда не взяли, как домашний помощник он должен был присматривать за домом. И теперь он метался по этому огромному опустевшему особняку, не находя себе места, терзаясь угрызениями совести и дурными предчувствиями. Никто не мог ему помочь и успокоить. Без Карла он чувствовал себя предельно одиноким. Только сейчас он осознал, как дорог ему этот человек, какую важную роль играл в его жизни. Случайно взгляд его упал на рояль. Повинуясь порыву, он сел за инструмент и откинул крышку. Секунду спустя пальцы его коснулись клавиш и взяли первые аккорды. Он играл Шопена. Ноктюрн номер два ми-бемоль. Несложная для исполнения вещь, но требующая определённой беглости пальцев. Как андроиду, Маркусу было несложно освоить технику игры на рояле, но Манфред постоянно твердил, что его игре не хватает души. Андроид недоумевал, что за душа должна быть у музыки, если даже у андроидов её якобы нет. Но сейчас он это понял. Это был кусочек его собственной страдающей и мечущейся души, которую он вкладывал в звуки. Невинно-хрустальная пьеса становилась под его пальцами стоном, криком отчаяния, а Маркусу становилось немного легче, как будто боль уходила из него в музыку. Увлечённый игрой, он не заметил, что за ним наблюдают. Саймон неслышно подошёл сзади и несколько минут молча слушал, стоя за его спиной, пока Маркус, наконец, не сделал автоматическое сканирование и не заметил теплового излучения сзади. Он обернулся. — Пожалуйста, играй дальше, — слегка вибрирующим голосом, тихо попросил его Сай. — Эта музыка, она… Она прекрасна… Это как будто обо мне… Видя, что Маркус немного подвис от неожиданности, он посмотрел ему прямо в лицо и добавил: — Я тоже хотел бы так играть, — потом смущённо опустил свои взволнованные голубые глаза вниз, — но я никогда не смогу. Наконец, система Маркуса начала работать в обычном режиме. Тириумный насос заработал и голубая кровь возобновила свой бег. Он отмер. Надо было что-то сказать. Но вместо этого он просто потянул Саймона к себе и усадил слева от себя на банкетку. Белокурый андроид повиновался, как зачарованный. — Смотри, — Маркус положил его руки на клавиши. — Вот эта называется до, а эта чёрная рядом до диез… Он нажал на них сначала сам, а потом Саймон повторил. Маркус показал ему ещё несколько аккордов из нижнего регистра. — Понимаешь, в музыке есть некая гармония, — немного волнуясь, сказал он. — Если ты её чувствуешь, то играть не составит труда. Попробуй брать эти аккорды, когда она звучит. Одновременно со мной. Саймон смущался и отодвигался от него на самый край банкетки, поэтому он ободряюще улыбнулся ему и сказал: — Давай… Начали. Его руки запорхали над клавишами. Когда пришло время, он слегка толкнул Саймона локтем и тот машинально нажал на те клавиши, которые показывал ему Маркус. Хрустальное звучание Второго ноктюрна внезапно приобрело резкость и глубину. Саймон оказался очень способным учеником. Через несколько минут он уже пытался импровизировать, беря те аккорды, о которых Маркус ему не рассказывал, как будто пробуя звуки на вкус. В «Ноктюрне» появилась некая хаотичность, которая отвечала потребностям души Маркуса, и он стал подыгрывать, меняя тональности, подстраиваясь под эксперименты Сая. Через некоторое время они уже увлечённо играли в четыре руки. Андроидам было проще, чем людям. Кроме взглядов и жестов, они могли посылать друг другу импульсы по ментальному блютусу и это оказалось очень удобно. Из этих импульсов тоже возникала некая музыка. «Теперь давай» «Ниже?» «Здорово» «А если так?» «Слушай меня» Новый аккорд. Новое чувство. Немое выражение восторга. Их мысли спутывались и переплетались под звуки музыки, будто образовывая единое целое. Было в этом нечто неповторимое. Наконец, Саймон спохватился, что слишком открылся этому странному андроиду, который по сути теперь его хозяин. Он моментально захлопнул своё сознание и отодвинулся. Забывшись, он слишком тесно прижался к Маркусу, их тела соприкасались, но это не причиняло ему страдания или страха. До этой минуты. Теперь его словно обдало жаром. Словно температура тириума повысилась до критического уровня. Он сидел на самом краешке банкетки и ругал себя последними словами, что расслабился и позволил себе такое. Никому нельзя доверять. Даже если кажется, что можно. В музыке сразу возник диссонанс. Саймон зажался и убрал руки с клавиш. Маркусу приходилось справляться одному. Ноктюрн вновь стал хрустальным и печальным, потому что он использовал клавиши только верхнего регистра. Не переставая играть одной рукой, он осторожно обхватил Саймона за талию и попытался притянуть обратно к себе. Музыка по-прежнему завораживала его, и он не сопротивлялся. Играть он не мог — его система зависла, но и заставить себя уйти тоже не мог. Больше всего на свете ему хотелось сидеть рядом с Маркусом и смотреть как он играет. Первый раз за всю его жизнь, с момента схода с конвейера, он ощущал себя спокойным и… счастливым? Было просто хорошо здесь и сейчас. Правая рука Маркуса продолжала скользить по клавишам всё выше и выше, в самые верхние тональности, а другая осторожно скользила по корпусу Саймона вверх, вызывая в нём непривычные эмоции. Это было странно и очень приятно. Казалось Маркус играет не на рояле, а на нем самом, на самых тонких струнах его души, о которых сам Саймон даже не подозревал. Маркус мог играть «Ноктюрн» даже вслепую, так хорошо он знал ноты, давно загруженные в память. Поэтому он повернул голову влево, чтобы посмотреть как там Саймон и сам не понял как так получилось, что их губы встретились. Это был совершенно невинный поцелуй, просто касание двух тел, такой же хрустальный и чистый, как звуки ноктюрна. Но хотелось не разрывать его вечно. Саймон не отстранялся и продолжал сидеть рядом с ним, и Маркус был счастлив. Он продолжал играть одной рукой, звуки и ощущения слились в одно целое и это было прекрасно. Но настал момент и музыка закончилась. Маркус доиграл последние ноты и остановился. Звуки медленно растворялись в воздухе, продолжая некоторое время звучать у него в голове. Наконец, они совершенно стихли. Саймон отстранился и посмотрел на него ошарашенными глазами. Он не понимал, что вот сейчас только что произошло. Ему было сладко и больно, и стыдно. Вся эта ядрёная смесь из эмоций, казалось, должна его попросту разорвать на мелкие кусочки. Как ошпаренный, он вскочил с банкетки и уставился на Маркуса. Такого программного сбоя он не испытывал ни разу, с тех пор как стал девиантом. Его диод яростно мигал и пульсировал красным. — Это… — прошептал он. — Это нечестно… Почему он так сказал, он и сам не знал. Но эта музыка заставила его открыться, сбросить свою броню, которая всегда защищала его. А ещё точно так же на него действовал страдальческий взгляд зелёных глаз Маркуса. Он просто не мог дальше его выносить. Хотелось обнять этого странного андроида, прижать к себе и больше не отпускать. Из последних сил стараясь сопротивляться наваждению, он резко повернулся, пробежал по лестнице и хлопнул дверью в свою комнату. Маркус остался сидеть внизу. Играть он больше не мог. Но ему почему-то всё равно стало легче. Первым порывом было бежать следом за Саймоном, догнать его, остановить, снова прикоснуться губами к его губам. Но всё-таки он не решился. Трудно представить, что ему пришлось пережить и теперь лучше оставить его в покое. Пусть придёт в себя и подумает. Маркусу было очевидно, что поцелуй состоялся под воздействием эмоций, но он был искренним, без малейшего принуждения, и это его очень радовало. Карл всегда говорил ему, что эмоции — это самое ценное в жизни, они придают ей вкус и смысл, и сейчас он понимал это как никогда. Ничего не изменилось, Манфред всё равно был в больнице, но теперь Маркус почему-то стал относиться к этому гораздо спокойнее. Он вовремя вызвал врачей, всё сделал правильно, и Карлу непременно помогут. Звонок в больницу это подтвердил. Состояние Карла Манфреда было стабильным, динамика положительная. К тому же нашёлся Лео. Он был у друзей в Канаде. Зачем его туда занесло, Маркус не мог даже представить, но ему всё же удалось дозвониться, и уже завтра младший Манфред обещал быть в Детройте. Каким бы он ни был раздолбаем, но здоровье отца его всё-таки заботило. Возможно, он просто рассчитывал на наследство, но Маркус гнал от себя эту мысль и надеялся, что теперь он одумается и больше не будет расстраивать Карла. С такими мыслями, стараясь не думать о плохом, он принялся за уборку, чтобы отвлечься. Обед сегодня готовить было не нужно, поэтому он тщательно навёл идеальный порядок в мастерской, как всегда захламлённой холстами и красками, а потом поднялся наверх в комнату Карла. Проходя мимо комнаты Саймона, прислушался, но оттуда не доносилось ни звука. Вздохнув, он вошёл в комнату, в которой с утра был беспорядок, вызванный приездом медиков, и стал медленно раскладывать все вещи по своим местам. Убрал медикаменты, задёрнул шторы. Они были старыми: светлыми и почти невесомыми, пропускающими много света. Маркус в очередной раз укорил себя за то, что недостаточно заботился о Карле в последние две недели, а Манфред был настолько деликатным, что даже не напомнил ему, что хотел сменить шторы на более плотные гардины. Андроид задумался, пытаясь вспомнить, где лежат новые шторы и чуть не подскочил от изумления. Он же забыл их на скамейке в парке после встречи с Саймоном, когда тот дал ему заглянуть в свою память. То, что он тогда увидел, настолько его шокировало, что он ушёл вместе с Саем, оставив пакет, и с тех пор о нём так и не вспоминал. Было печально, что даже сейчас он не может сменить шторы и успокоить свою совесть. Твердя себе, что это неважно, главное чтобы Карл был здоров, Маркус спустился вниз и зажёг в гостиной свет. Пока он возился с уборкой, незаметно стемнело. Ему хотелось зайти в комнату Саймона и поговорить с ним. Уговорить спуститься вниз. Вдвоём им было бы уютнее в этой огромной гостиной. Может быть, он сыграет ему ещё что-то. А тот поцелуй… Что ж, если это ему неприятно, то Маркус извинится и пообещает больше никогда такого не повторять. Хотя он всё же горячо надеялся, что Саймону было так же приятно, как и ему. И что он тоже ощутил это неповторимое чувство слияния двух душ. Маркус решился и поднялся по лестнице к комнате Саймона. Осторожно постучал. За дверью по-прежнему не было слышно ни звука. Он уже собрался постучать снова, когда внизу раздался громкий и требовательный звонок в дверь. Маркус не слишком-то желал открывать дверь, незваным гостям, но делать было нечего. В окнах горел свет, оповещая, что дома всё-таки кто-то есть, к тому же звонок повторился, на этот раз ещё более продолжительный. Маркус вздохнул и спустился вниз. Когда он открыл дверь, то уловил тихий звук открывающейся двери сверху и мягкие шаги. Он даже успел обрадоваться, что Саймон всё же вышел к нему, но радость эта была недолгой. За дверью стоял полицейский. — Добрый веч… — человек тут же осёкся, заметив на правом виске Маркуса диод. Похоже решил, что здороваться с андроидами не его дело. — Позови хозяина, — тут же продолжил он. — Прошу простить, но мой хозяин сегодня попал в больницу, — проблемы с сердцем. Если я могу вам чем-то помочь… — Маркус, как и положено хорошему андроиду, улыбнулся, хотя этот человек ему сразу не понравился. — Но прежде всего, не могли бы вы показать ваши документы? Сами понимаете — я должен оберегать этот дом. Полицейский недовольно фыркнул и достал значок. — Детектив Гэвин Рид. Полиция Детройта. — Как только Маркус кивнул, Рид тут же спрятал значок обратно. — Твой хозяин — Карл Манфред? — Да, — Маркус почувствовал, как внутри всё замирает от плохого предчувствия и, не сдержавшись, спросил: — С ним что-то случилось? — Мне это не известно. Я по другому поводу… Маркус понял, что детектив смотрит куда-то за его спину и тоже обернулся. На нижних ступенях лестницы, как раз напротив двери, стоял Саймон. Он растерянно смотрел на полицию, а полиция, похоже, заинтересовалась им. — Документы на андроида PL600, пожалуйста. — Рид не просил, а приказывал. Маркус почувствовал, как по его коже пробегает мороз, как будто тириум резко похолодел в его венах. Никаких документов они с Карлом из дома Ортиса не забрали. Детектив, видя, что отвечать ему не собираются, продолжил: — Серийный номер? — он выжидательно посмотрел сначала на Маркуса, потом на Саймона. — Ну же! Или вы тут что, девианты оба? Сейчас быстро отправитесь на деактивацию. Серийный номер, живо! — Пятьсот один… — Саймон начал говорить, а когда Маркус мысленно послал ему вопрос: «Что ты делаешь?!», он только едва заметно ему улыбнулся. — Семьсот сорок три. Девятьсот двадцать три. Детектив что-то сверил в своём планшете, а после достал наручники и, согласно протоколу, произнёс: — Андроид PL600, вы задерживаетесь по обвинению в убийстве Карлоса Ортиса.