***
После завтрака самые умные умы всего летательного космического аппарата спустились на ближайшую мимо летящую комету, чтобы сверить координаты их местоположения. Юный исследователь Ёжик отправился с ними, в качестве ассистента. Также на комету высадился поэт по имени Бараш, который неустанно следует за исследователями при каждой высадке… Было бы странно видеть в космонавтике поэта, вот только проблема в том, что исследователи слишком ленивы, чтобы писать отчёты, или же слишком умны, а вот поэту слишком скучно сидеть в космическом аппарате просто за компанию, или же он слишком самоотвержен. На самом же корабле остались только мечтатель-недоспортсмен Крош со своими овощными сладостями, ещё горяченькими после духовки, и Нюша. О Нюше можно было бы сказать, что она «просто Нюша», не учёная, не спортсменка, не поэт. Просто Нюша. Однако про эту юную особу на корабле никогда не говорят «просто». Это именно тот человек, который станет для любой компании заводилой, для любого поэта музой, для любой космической экспедиции подавалой-всякой-мелочевки-которую-самим-лень-встать-и-взять. Но иногда, в «редкие» моменты, она бывает особенно настойчивой особой, или попросту прилипалой, особенно если знает чей-то секрет или горит желанием сунуть свой нос во всё, что плохо спрятано. — Так значит вы всё ещё не встречаетесь? — нагнетая тишину в воздухе колко подмечает дама с носом, похожим на пятачок. Напрягшись, длинноухий парень решает не отвечать ей и лишь тяжело и недовольно выдыхает из лёгких, казалось бы, весь воздух, после вдыхает и продолжает приседать на спортивной платформе. — Ты же понимаешь, что не сможешь меня игнорировать всё время? — Да, я не предложил ему ещё, — сбивается с ритма спортсмен и поворачивается лицом к девушке, бросая на неё укоризненный взгляд, — Я даже не признавался. Крош понимает тот факт, что рано или поздно это произойдёт, но каждый раз, когда дело доходит до сути, он выбирает «поздно», что не радует даже его самого, но в особенности это не радует вечно сующую в чужие проблемы свой пятачок. Как главную сваху всего корабля, к слову у которой на личном всё нормально, Нюша просто не может принять тот факт, что эти двое — единственная не сыгравшая ставок парочка, — так и не могут перейти на серьёзные отношения. — Слушай, — уже тяжело вздыхает девушка, — Я понимаю, что это тяжело, но ты должен решать проблемы по мере их поступления. Жаль, что это не входит в твои спортивные привычки и рефлексы… Далее, как и всегда, недовольно дёргая пятачком, Нюша начала читать Крошу нотации о том «какой он плохой друг», но это уже парень слушать не мог. Остановившись на полуприсяде, Крош закрыл глаза, опустив лицо и восстанавливая дыхание после упражнения. На висках холодный пот приятно охлаждал горячие вены, так что можно было забыться в своих мыслях и сконцентрироваться на этих чувствах, вместо того чтобы слушать нотации. Самое тяжёлое испытание для этого парня ещё оставалось впереди — это признание серьёзных вещей и принятие серьёзных решений. К такому, как говорится, жизнь не готовила этого малыша. — Я решу эту проблему, правда, — поднимаясь на ноги с грустинкой в голосе пообещал парень девушке. И с поддельной решимостью добавил: — Возможно, сегодня же! — Вряд ли уж, — с неподдельным разочарованием сказала Нюша. С той же грустинкой, что у парня, и каким-то не совсем приятным осадком (снова неудавшейся снохи), Нюша удаляется из главного блока в свою комнату, оставляя парня в угнетающей тишине со своими мыслями, кричащими в голове. «Учись решать свои проблемы, Крош.» — стонущим отголоском глубин подсознания ударила цитата Нюши по вискам. И пусть парень был где-то глубоко в себе, когда ворчала Нюша, он был готов поклясться, что эту фразу она не произносила.***
Всё время, пока вылазка на комету осуществляла задуманные ею планы, ушастый паренёк сидел в одиночестве и грустно насвистывал негрустную песенку, которую так же грустно, но с теплом и спокойствием, напевал его иглоголовый друг. И всё это время этот гиперактивный малыш даже не думал взяться за очередную игрушку или тренажёр — он просто сидел в главном отсеке на космически мягком диване, развалившись на нём так, будто инопланетные силы высосали из него все соки, и он превратился в неподвижную лепёшку, только губы которой свёрнуты в трубочку и из последних сил выдувают звук. А ещё утром Крош был в шаге от того, чтобы не поцеловать ежа в колючую макушку и обнять так крепко, что он даже не думал о том, чтобы выбраться куда-то там с экспедицией, а мечтал остаться на корабле в этих объятиях. Наконец, когда затворки люков распахнулись, впуская самопровозглашённых Космических Межгалактических Учёных обратно на борт корабля (как уже понятно Космического Межгалактического корабля), лепёшка «Крош» опять надула все свои мышцы в практически боевой готовности и с замиранием обернулась в сторону прохода из отсека «Контакта КМУ с космосом». Первым вышел оттуда быстрым и громким шагом капитан Лосяш с озадаченным и потерянным взглядом, смотрящим куда-то в пустоту. Этот взгляд был знаком всей команде, и обычно, когда у него такой взгляд, его лучше не останавливать, дать побыть наедине с блокнотами, компьютером и пробирками. Что-то тихо бубня себе под нос, капитан прошёл мимо Кроша в лабораторию и запер за собой дверь. Следующими вышли двое инженеров, громко о чём-то спорящие: — А я тебе говорю, что не сможешь ты вырастить ни одного росточка из этой мёртвой земли, — сказал собеседнику на повышенных тонах Пин. Он нёс в своих руках словно какое-то орудие, которое только он и Лосяш знали, как устроено. Собственно, они и создали вдвоём эту дробилку для космического и межгалактического… всякого. — Не учи учёного, — с криком отвечает ему Копатыч, который нёс в руках большой булыжник спрессованной земли, вроде как даже земного происхождения, но этого никто не мог определить. Кроме фермера, специализирующегося на этом, — Я по горло сыт вашими сухими пайками, да консервами! Хочется же чего-то своего, домашнего. На самом деле, команда уже так давно в пути, что каждого её члена можно считать поехавшим с катушек. Совсем чуть-чуть. По крайней мере, конкретно косолапый фермер ищет хоть какую-нибудь призрачную надежду на нахождение в безжизненном космосе хотя бы клочка земли. — Найн, не неси чепухи, — скептически оглядывая булыжник отвечает немец-инженер. — Быть не может, что эта штука хоть на что-то годится, кроме разве что добычи каких-нибудь кристаллов для нашей коллекции космических диковинок. — Потому наш дорогой друг и хочет, чтобы я отнёс эту «штуку» к нему в лабораторию на анализы, — уже более спокойно, но с непритворным злым укором говорит фермер, — И после того, как он докажет, что земля плодородная — хоть это и ежу понятно! — я сделаю ферму прямо в каюте с твоим хламом. — Мечтать не вредно, — с такой же злобинкой и насмешкой отвечает ему Пин и бубнит себе под нос что-то не очень хорошее на родном языке. Затем поворачивается к парню, сидящему всё это время на диване, и выражение его почти всегда каменного и безучастного лица становятся мягче, улыбка с задиристой растягивается в другую, дружелюбную улыбку, — Гутен Морген, наш спортсман, — приветствует немец Кроша. Не ожидая внимания, ушастый лишь коротко кивнул Пину и чуть улыбнулся, обнажив один из больших своих зубов. После этого Копатыч с громким стуком врывается в лабораторию Лосяша, за ним закрывается дверь и крики и споры продолжаются уже там. Тяжело вздохнув, Пин возвращается в свою комнату-оружейную, где творятся самые настоящие чудеса инженерии, если хозяин в настроении. На самом деле, Пин всегда в настроении для того, чтобы смастерить очередную диковинку — это не просто хобби или увлечение, он дышит этим, для него это что-то рефлекторное, так он выражает эмоции и чувства, что скрывает за каменным лицом. — Опять эти двое ругаются, — с привычным охом выходит следующий член команды космонавтов, — Ох, Крош, солнышко, ты уже позавтракал? Совунья та самая женщина на корабле, которая всегда задаёт один и тот же дежурный ряд вопросов для суточной проверки всего персонала. Так оправдывает её заботу Лосяш, называя это частью её работы, но на самом деле это не более, чем материнская забота. Официальный статус Совуньи на корабле: доктор (детишки иногда зовут её Доком), но по факту она является и поваром, и прачкой, и универсальным помощником уборки космического «мусора», который после себя оставляют учёные. — Да, овощным десертом, — невинно отвечает ей Крош — Оу-хо-хо, — загадочно и многозначительно хихикнула в своей женской манере Док и обернулась на потенциального своего конкурента на кухне, стряпня которого уже давно запала в душу ушастому на столько, что он почти ничего другого не есть. Что несомненно было камнем в огород Совуньи, но она была рада, что её лучший ученик преуспевает в этом деле. Переведя взгляд обратно на Кроша, Док лишь заботливо добавила: — Не перенапрягайся на тренировках, твой организм требует всё больше сладкого, — а потом она удалилась на пищеблок с охами по поводу немытой посуды, которую доверила ветреной Нюшеньке. Крош и Ёжик остались почти наедине в главном отсеке. С пищеблока доносились свист, журчание воды из-под крана и побрякивание грязной посуды друг об дружку посуды. В лаборатории включились приборы и зажглись лампочки, свет от которых было видно из дверных щёлочек. А в каютах инженера Пина и Нюши громко играла земная музыка, которая нравилась только им двоим, но слушать приходилось всем и вперемешку. Из команды космонавтов остались только поэт Бараш и капитан Кар Карыч (самопровозглашённый капитан, потому что фактическим и общепризнанным всё же остаётся Лосяш, но детишки привыкли называть Кар Карыча Кэпом, ради краткости), которые задержались дольше всех, обсуждая разные философские вопросы и делясь впечатлениями о бескрайнем космическом пространстве. Когда же они пришли в зону неловкого молчания Кроша и Ёжика, то рефлекторно остановились, чисто ради мимолётного любопытства. — И знать не хочу, — фыркнул в их сторону Бараш и задрав подбородок пошёл в свою каюту, где так же громко, как Нюша и Пин, включил свою любимую земную музыку. Парни всегда удивлялись тому, когда он успел от них так отдалиться. И хоть он и был таким раньше, наивность брала вверх, и мальчики надеялись, что такое его поведение не более чем дурное влияние космического ветра. А Кар Карыч в свою очередь вообще не имел желания разговаривать с мальчиками. Ему казалось, что они ещё слишком невинны и малы и пусть так будет подольше, в идеале, пока корабль не приземлится на Землю. Но своё нежелание разговаривать с мальчиками Кэп лишь оправдывает моральными идеалами, на самом деле скрывая за этими убеждениями внутреннего гомофоба. Каждый раз его седую головушку посещают отвратные ему мысли, и он зажмуривает посильнее глаза, опуская голову в пол, чтобы избавиться от них. Или разговаривает об этом с Совуньей, невольно оказывающую ему услуги психотерапевта. С отвращением отводя глаза в пол Кар Карыч уходит прочь от парней в пищеблок. Опять же парни всё уповают на космос, ведь там на Земле расстояние между ними было гораздо дальше, чем здесь — в тесном кораблике, где они успели надоесть друг другу всего за пару месяцев, а ведь вся дорога ещё впереди. Наконец, оставшись наедине, Крош и Ёжик продолжили соблюдать ту самую, тяжело висящую в воздухе тишину и робко переглядывались друг с другом. — Ну, — наконец сказал игловолосый, — чем займёмся сегодня? Мальчик лёгким движением руки кинул на столик пачку бумажек и приземлился на мягкий диван рядом с другом. — У меня нет идей, — тяжелее, чем хотелось бы, отвечает ему ушастый. И снова повисла тишина. Непонятно из-за чего, Крош не хотел смотреть в лицо Ёжику, но в поле зрения опущенного взгляда попали его тонкие лодыжки, обтянутые чёрными межгалактическими трико для вылазки космонавтов. Засмотревшись, спортсмен не замечал, как его разглядывают. На самом деле никогда не замечал на себе пристальных взглядов, этих круглых и тёмных глазок. Ёжик прильнул к нему поближе, оправдываясь своей близорукостью. — Что-то случилось, пока нас не было? — …А?.. — завороженно откликается ушастый. Кажется, Крош словил краш прям только что. — Значит случилось? Обычно тебя не оторвёшь от приставки или тренажёра, а сейчас ты сидишь тут, один и без дела. — Нет, ничего не случилось, малыш, всё гуд. Осознание сказанного, правда, пришло к Крошу не сразу. Словно он погрузился в одну из своих выдуманных иллюзий идеального мира с Ёжиком и слова просто вырвались. Между парнями опять повисла тишина. Ёжик, судя по выражению лица, пытался дать логическое осмысление словам, сказанных в его адрес. Ну, а что такого в слове «малыш»? Да хотя бы то, что Ёжик старше Кроша, пусть и не на много, чтобы сильно выделяться в этом плане. — Ай, — словно получив удар молотком по голове, Крош подпрыгивает на месте и перелетает через диван, дольно ударяясь о цементный пол, — То есть! Я хотел сказать… То есть, — начал заикаться парень. А что тут ещё сказать, когда ты чувствуешь, как вся твоя кровь от кончиков пальцев хлынула к лицу. Жуткий стыд, сказать больше нечего. — Прости, — выдавливает из себя ушастый, закрывая лицо руками, — кажется, Совунья накаркала, и я переутомился сегодня! Ничего серьёзного, я просто полежу в каюте и отдохну, ладно? — Ничего страшного, — волнующимся голоском ответил ему игловолосый, — я приду, чтобы разбудить тебя вечером. — Будить? — начиная остывать окликнул друга Крош, решительно не желая, чтобы тот заходил в его каюту. А то, кто знает, что он может сделать в полудрёме. — Зачем будить? — А как же? Сегодня праздник. Помнишь? — … А, да… День сбора урожая. И кто бы знал, что первый праздник, который экипаж КМК встретит за время полёта, станет последним?***
События с этого момента берут другой оборот времени. Знаешь, мой дорогой друг, бывает так в произведениях, когда читая их, ты понимаешь, «что вот сейчас, вот с этого момента всё будет по-другому». Для этой истории переломный момент наступил именно там, где его не многие и ожидали. Много слов и мало действия. Жаль, что скоро история подойдёт к концу. Но разве можно сейчас думать о конце? Вот и наш друг, наш дорогой ушастый мальчик, не думал. В его каюту в этот момент через небольшой иллюминатор вкрался свет от сияния медленно проплывающей мимо КМК галактики со скоплением миллиардов звёзд — умиротворяющее зрелище. Среди разбросанного на полу хлама в центре каюты уместилась удобная кровать, с немее космически мягким матрасом, чем диван. На кровати, посапывая веснушчатым носиком, тихо спал ушастый парнишка, и словно ведомый чем-то космическим и непонятным, он начал просыпаться. В полудрёме он услышал, как открылась дверь его каюты. Через приоткрытые веки увидел белый отблеск круглых очков и медленно приближающуюся к нему тень. Рефлексы сыграли мальчику на руку и в этот раз, в этот самый переломный момент, он всё же навострил ушки и перехватил смертоносного парня прежде, чем случилась что-то очень плохое, и повалил Ёжика на кровать. Кухонный большой нож со звоном упал на бетонный пол и звон этот отразился в ушах, пронзая тело леденящим страхом. С потом на лице Крош завис над другом, нависая, словно какой-то хищник, только что заманивший к себе добычу. В глазах иглоголового будто читалось то же звериное желание, что и в ушастом, словно он не чувствовал себя жертвой момента, а наоборот — ему приносило это удовольствие. По крайней мере, пока из глаз его не полились слёзы. — Что происходит? — наконец, выдохнул Крош. Кажется, что по всему телу пробежала дрож и взбудоражила каждую клетку тела, появилась отдышка, поднялась температура. — Я не знаю, — утирая слёзы с щёк с дрожью в голосе ответил Ёж, — Я ничего не знаю, но я… я так этого хочу, хочу- Не давая договорить бедняге, Крош одной рукой смахнул с него очки и прильнул к его губам, заставляя конец фразы пропасть где-то в своей гортани. Второй рукой, спортсмен приподнял друга за талию на кровати так, что тому пришлось изогнуться. Из-за отдышки и душноты, влажный поцелуй пришлось прервать, и прежде, чем всё случилось, Крош долго вглядывался в красные от слёз бездонно тёмные глаза. Какая бы эмоция не была на лице Ёжика, глаза его всегда оставались просто бусинками. Но сейчас, они были особенно холодны, и пришло всё тело и разум ушастого в ледяное их владение. И замер он, пока холодный и наточенный нож, который ещё этим утром разделывал для него морковку, медленно вводился ему между рёбер, прямо в сердце, освобождая горячую кровь, которая тонкими струями растеклась по всей кровати. — Прости меня, — с грустной ухмылкой на лице выдавил из себя Ёжик и слизнул капли крови со своих губ. На прощание, когда в глазах Кроша уже потемнело, но чувства ещё урывали последние мгновения реальности для сознания, убийца поцеловал друга в лоб на прощание и крепко обнял за шею, перекрывая и так почти не поступающий поток воздуха.