***
Сокджин бежит по бескрайнему зеленому полю, усыпанному фиалками, его любимыми цветами. Он широко улыбается, раскидывает руки в стороны, словно птица, готовящаяся к полету, и поднимает голову кверху. Синее небо над головой, по которому стелятся белоснежные курчавые облака, дарит ощущение невероятной легкости и свободы, освобождая тело и разум от раздумий и проблем. Сокджин делает глубокий, живительный вдох, запахом цветов, ноздри щекочущим, наслаждается. Блондин умиротворение ощущает, которого давно не испытывал. Работа и учеба забирают всю энергию, все силы — Сокджин не помнит, когда оставался один на один с собой и своими мыслями, когда мог закрыть глаза спокойно и не думать о том, что его ждет завтра. Сейчас ему кажется, что он самый счастливый человек, забывший обо всем на свете. О болезнях, что жизни других ежеминутно забирают. О проблемах, что в его жизни бесконечным потоком присутствуют. Сокджин здесь и сейчас ощущает истинное наслаждение. Неожиданно капля на щеку падает, скатывается к подбородку и на грудь падает. Ким глаза открывает: голубое небо темные свинцовые тучи заслоняют. Сокджин моргает, сорвавшийся дождь кровью оказывается, которая затапливает все окружающее его. Ким вздрагивает, глаза закрывает, а когда распахивает их, оказывается погруженным в стеклянное пространство с водой. Он дыхание задерживает, пытается ногами и руками наверх выплыть, но он заперт, выхода нет. Сокджин глаза открывает и на кровати садится, прерывисто дышит и пытается понять, где он находится. Сон. Всего лишь страшный сон, выдуманный его подсознанием. Джин рукой задевает чью-то руку и голову поворачивает. «Намджун». Сокджин красоте мужчины поражается, всякий раз себя на мысли ловит, как Ким Намджун мог ему достаться. Он красив, богат, может позволить себе все, что пожелает его душа, но в нем души не чает, балует и лелеет так, словно Сокджин — драгоценное и редкое сокровище. Чем он такое отношение Кима заслужил, сам не знает, не понимает, но с ним ему хорошо и спокойно. Намджун никогда не давит на него в принятии каких-либо решений, всегда позволяет сделать выбор самому, просто дает советы и поддерживает. Намджун пришел в его жизнь в тот момент, когда меньше всего этого ждешь. Сокджин только закончил университет, подал документы для дальнейшего обучения в ординатуре, готовился к вступительным экзаменам, не ожидал, что на какой-то обычной выставке, которые он посещает по несколько раз в год, встретит того, кто вверх дном всю его жизнь перевернет. Намджун был первым во всем: в любви, в отношениях, в сексе. Сокджин никогда бы не подумал, что можно любить так самозабвенно, так ярко, так глубоко, что все, чего ты жаждешь, — это оказаться в объятиях Кима. Джин думал, что медицина — это его незыблемая любовь, но оказалось, что любовь — совсем другое. С Намджуном хочется находиться двадцать четыре на семь, с ним хочется разговаривать о вечном, его хочется целовать и любоваться им. Намджун — его любовь, его сила и опора, и Сокджин знает, что всегда сможет на него положиться. Парень тихо встает с кровати и идет в душ, не забыв взять со стула шелковую черную пижаму. Джин включает воду, регулирует кран и встает под теплые струи воды, смывая с себя вчерашний день, в который сознание категорически боится возвращаться. «Это все неправда. Это все ложь. Сколько раз я слышал истории о том, что анализы могут быть случайно перепутаны или подкинуты специально. Я не должен паниковать, я же врач, я должен сохранять спокойствие и все выяснить», — мысленно себя успокаивает Сокджин и не замечает, как душевая дверца открывается, а сильные руки обвивают стан и прижимают к груди. Парень вздрагивает, откидывает голову на плечо, подставляя шею под страстные поцелуи мужчины. Джин в них растворяется, забывает обо всем, что тревожит его ум. Намджун водит ладонями по мокрой коже, оглаживает бедра, разворачивает парня к себе и цепляет пальцами его подбородок, на себя смотреть заставляет. — Честно, я очень зол, что ты меня обманул, но ты все объяснишь, когда удовлетворишь меня собой, — уголками губ хитро улыбается, к губам любимым тянется, но Джин резко голову в сторону отворачивает, не дается, руки на грудь мужчины кладет и подушечками пальцев татуировки поглаживает. — Прости меня, прости, — лбом в выемку ключиц утыкается и слезы не сдерживает. Намджун обхватывает его лицо, покрывать короткими поцелуями начинает. — Малыш, все в порядке, — Джун каждый миллиметр покрывает. — Нет, Намджун. — Сокджин отходит на шаг назад, спиной прислоняется к керамической стене. — Это будет сложно, но нам с тобой надо серьезно поговорить. Сокджин слова подбирает в голове, сам себе признаться не может, что все это происходит с ним. Он головой качает, а Намджун на него смотрит, не понимает, что случилось за то время, пока он отсутствовал. — Если ты собираешься от меня уйти, то я тебя не отпущу, — Намджун руки по обе стороны от головы Джина ставит, словно в плен берет. Он в распахнутые глаза смотрит, ищет в них ложь, но только страх на дне зрачков ощущает. — Я болен, — выдыхает Сокджин. «Серьезно болен».встреча
4 января 2019 г. в 17:16
У Чонгука внутри один за другим вулканы взрываются, горящая лава, что на своем пути не щадит ничего и никого, расплывается и выжигает все, до чего достанет. Чонгук двоих подчиненных убил, потому что четко данный приказ выполнить не смогли. Чонгук ненавидит, когда что-то идет не по его плану, делается что-то не по его прихоти. Мужчина со злости руль кожаный сжимает так сильно, что кожу под ним неприятно жжет и колит. Он педаль газа до упора выжимает, ловко обгоняет едущие по шоссе машины и машет рукой на подающего сигналы фарами Джексона. Чонгука сейчас ничего не остановит: ни ядерный взрыв, ни нападение пришельцев — ему свою злость утопить в чьей-то крови надо. Если «Черная роза» не объяснится, то он весь клан под землей заживо захоронит.
Чонгук заезжает на территорию старого, заброшенного особняка, в котором обычно проводятся внеплановые встречи глав клана, рекрутство, передача мелкого товара и другие дела. Этот особняк используют только «Алая Заря» и «Черная роза», другие кланы и криминальные группировки сюда права доступа не имеют. Чон резко тормозит машину, колеса которой с гулким шумом скользят по гравию. Он покидает салон, громко хлопая дверью, и приказывает своим людям рассредоточиться по территории, держать ее под контролем. Он закуривает сигарету и выпускает клуб серого дыма, струящийся вверх и растворяющийся в потоке воздуха. Чонгук делает глубокий вдох, пытаясь унять клокочущую внутри злость, заходит внутрь дома и быстро поднимается по лестнице на второй этаж, в кабинет переговоров. Чонгук без стука и без церемоний влетает в кабинет и, не теряя ни секунду, к Хосоку, как собака бешеная, подлетает и за лацкан пиджака хватает.
— Какого хуя, Чонгук?! — Хосок руки его скидывает с себя и в грудь толкает.
— У наших кланов перемирие, ты не забыл? — Чонгук руки в кулаки сжимает, уже представляя, как в мясо превратит рожу Хосока.
Хосок непонимающе смотрит, брови хмурит и взглядом объяснений требует. У Чонгука никогда терпения не было, ему проще решать дела кулаками и кровью, которыми славится его клан. Хосок методов Чонгука не разделяет, поэтому старается держать нейтралитет с ним, ведь его непредсказуемый и буйный нрав головы стоить может. Хосок за свою семью и клан глотки другим перегрызет, черепную коробку вскроет, не задумываясь ни о чем. Но Чонгук… Чонгук ломает все правила криминального мира, свои строит, а его боятся и почитают одновременно, ибо вещи, творимые им, давно в историю вошли. Хосок до сих пор помнит океан крови, устроенный Чонгуком после того, как он возглавил «Алую зарю». Все помнят. Чонгук пощады и жалости не ведал, вырезал целые группировки, зарабатывая себе имя тирана и монстра, не знающего милосердия. Чонгук убил всех, кто был связан с деятельностью Чон Чихуля и кто был против его отца. Чонгук публично устраивал казни, самолично выкалывал глаза и языки отрезал. Чонгук на пытки щедр, не скупится, кровью врагов сад орошает. Хосок сам является главным головорезом клана, лично карает виновных, но с жестокостью Чонгука даже ему не тягаться. Он смотрит в глаза извергающего яростью главу клана и не понимает, почему тот так беснуется. Хосок переводит взгляд на Юнги, стоящего около стола и внимательно наблюдающего за складывающейся картиной. Лисьи глаза прищурены, бегают по фигуре Чонгука, напоминающего разъяренного быка, перед которым размахивают красной тряпкой. Губы Юнги расплываются в ехидной усмешке, словно гарпия, готовящаяся к охоте за человеческой душой. В такие моменты Хосоку дико интересно, что происходит в голове Мина, ведь парень умеет удивлять и восхищать, в очередной раз заставляя Чона тонуть в пучине бездонных темных глаз. Юнги, хоть и выглядит, как дорогая личная шлюха Хосока, чуть ли не его правой рукой приходится. Юнги хитер, его стратегический склад ума не один раз помогал Хосоку направлять силы в необходимое русло. Юнги — тот, кому Чон доверит собственную жизнь не раздумывая, подставит спину, зная, что его всегда прикроют. Это доверие соткано из самых тонких и прочных нитей, которых ничем не разрубить и не разрезать. Юнги для Хосока — жизнь, смысл ее существования, все победы и трофеи — они все для блондина.
— Чон Чонгук, Вы любите вторгаться без приглашения, — приторно-сладко тянет Мин своим хрипловатым голоском, от которого лично у Хосока в штанах места в разы меньше становится. — До смерти напугали нашего нового рекрута, только гляньте, он побледнел весь от ужаса, — качает головой и рукой указывает на стоящего на своем месте Пака, у которого на лице столько эмоций смешалось, что не различить.
Чонгук голову не поворачивает, пистолет вытаскивает и дулом направляет на Чимина, глазами не моргающего и в страхе заставшем. Это липкое чувство расползается по телу, окутывая, словно сизый туман, стелющийся по утрам, в котором растворяются силуэты всего живого. Чонгук курок взводит — для Чимина все в замедленном процессе происходит, будто кто-то специально на медленную запись поставил.
— Так, может, мне сразу кровь пустить, чтобы «Черная роза» не думала, что может без последствий меня обвести?
Злость Чонгука огонь напоминает, пожирающий все, что на его пути попадается. Чон поворачивает голову в сторону рекрута, на долю секунды замирает в исступлении, смотря на парня, чей образ преследует в страшных снах. Чонгук оружие опускает, в два шага разделяющее их расстояние преодолевает, возвышается над парнем, что взгляда не отводит, так проницательно смотрит, что в день их одной-единственной ночи переносит. Чонгук похоронил паренька на задворках своего сознания, обещая себе, что никогда не будет вспоминать пухлые идеальные губы, острую линию скул, карамельные глаза, в которых безрассудство пылает, но мысленно искал похожих на него. Чонгук не выдаст себя, не покажет, что вспомнил его, пусть внутри собственническое чувство орет, что хочется взять то, что ему принадлежит. Чонгук в глаза смотрит, проводит костяшками пальцев по гладкой щеке, размышляя, что этот мальчишка забыл здесь. Мужчина усмехается, отворачивается от соблазна и достает пачку сигарет, закуривает. Если существуют идеальные создания, то парень позади него — воплощение воли вечного творца, создавшего образ по воле и подобию своему. Чонгук в Бога не верит, зато в красоту истинную, которой себя окружить может, еще как. Он красив, дьявольски красив, от такой красоты дыхание спирает, засматриваться вынуждает. Такую красоту великие скульпторы лепили многими часами, чтобы истинное совершенство получилось. Чонгук еще давным-давно на эту красоту засмотрелся, собственными руками в грязь уронил. Чонгук выяснит, почему этот мальчишка новым рекрутом стал и как у него это получилось.
Чонгук свое внимание на Хосоке сконцентрировать пытается, но каждую долбанную секунду возвращается к глазам распахнутым, в которых столько чувств плещется. Чонгук знает, что тот его вспомнил, но не знает, что Чимин одной мыслью о мести живет, мечтает глубоко в сердце нож вонзить.
— Так ты объяснишь, в чем дело? — недовольным голосом спрашивает Хосок и демонстративно скрещивает руки на груди.
— Пару часов назад мне доложили, что часть нашего общего товара, которая прибыла из Сингапура, таинственным образом исчезла. Эта часть принадлежит мне. Какого хуя? Вы хотите войны, или чего вы добиваетесь, идя против меня? — Чонгук руки в кулаки сжимает, под кожей натянутой мышцы напрягаются. Он свое раздражение не скрывает, открыто демонстрирует, взглядом одним понять дает, что прольется много крови, если внятных ответов не получит.
— Что? — Хосок в удивлении глаза округляет. — Я лично летал в Сингапур и проверял товар, это одна из самых больших поставок и самых прибыльных. Ты думаешь, что я пошел бы против, чтобы урвать себе больше? Я не настолько идиот, я знаю последствия таких действий, знаю тебя. Значит, кто-то решил подставить меня.
— Так выясни, кто это сделал, — продолжает злиться Чон, краем глаза замечает копошение сбоку.
Хосок трет переносицу двумя пальцами, раздумывая над тем, как ему поступить. Хосок на рожон не лезет, не тогда, когда на арене одна из самых кровожадных фигур находится. Хосок шаткое перемирие между кланами держать пытается, пока полномочным главой не станет вместо отца, радикальных решений не примет. «Черная роза» ничем «Алой заре» не уступает. Они две силы, что весь криминальный мир Азии держат, свою власть и правила диктуют, с трудом между собой общий язык находят. Один хочет самоличного правления, быть боссом всех боссов, не считаться ни с кем, свои условия всем диктовать. Другой такую политику не поддерживает, считая, что у каждого клана свои правила быть должны, но общий кодекс все соблюдать обязаны. Хосок на открытые провокации со стороны Чонгука старается не реагировать, сейчас тяжело вздыхает, переводит взгляд на Чимина, что странно среагировал на появление Чона.
— Выясню, заодно поручу это Чимину, который как раз докажет свою компетентность, да? — подмигивает ему Хосок, нарочно издеваясь, наблюдая за парнем, растерянно хлопающим длинными ресницами. Брюнет неуверенно кивает, а Юнги, будто ребенок, сладость получивший, в ладоши хлопает.
— Вот и чудесно! — восклицает Мин и в сторону Пака грациозно подскакивает. — Пойдем, ангелочек, — воркует Юнги и за руку его берет, из кабинета выводит и неожиданно к стене прижимает. Блондин сорванное горячее дыхание Чимина на своем лице ощущает, ехидно губы облизывает свои и шепчет: — Я с тебя кожу сниму живьем, только повод дай, что тебя связывает с Чонгуком? — лисьи глаза щурит — Чимин грубо отталкивает Юнги в грудь.
— Тебя это не касается, — шипит, напоминая гремучую змею, Пак.
— Не провоцируй, Чимин, — отходит чуть назад Юнги и усмехающегося взгляда не сводит. — Завтра Югем даст тебе следующие указания. Раз Хосок тебя выбрал, то мы с тобой часто пересекаться будем.
Юнги зубами клацает, Чимин видит, как открывается дверь, из которой выходит Чонгук, бросая мимолетный взгляд, покрывающий холодом кожу. Чимин проигрывает, глаза в пол опускает: не выдержал, изо всех сил себя уговаривал не сдаваться и в последний момент шаг назад сделал, уступил тому, с кем мысленную войну ведет, о которой Чон Чонгук даже не подозревает.
Чимин ощущает, как по местам, взглядом Чона задетым, кожа расходится, никакими хирургическими швами ее не сшить. Он ловит насмехающийся взгляд Мина, который скрывается за дверью, погружая коридор в глухую тишину. Чимин быстро сбегает по лестнице, дверь в особняк выбивает и на улицу выбегает, холодный воздух глубоко втягивает, горло неприятно режущий. Он вопросы, другими рекрутами задаваемые, не слышит, в ушах гул стоит — голос чонгуковый, бьющий по барабанным перепонкам, эхом отдающийся в голове. Он был не готов к этой встрече. Он полтора года крутился в кругах, которые немного приближены к окружению Чона, внимательно слушал о нем в разговорах других, но личную встречу лицом к лицу, глаза в глаза с трудом пережил. Он хватается за пальто, оттягивает его, рваные вдохи делает и с приступом паники справиться пытается. Колотящееся сердце успокоить старается, а оно будто само по себе живет, слушать хозяина отказывается. Чимин трясущимися руками достает из кармана пачку сигарет и роняет ее, наклоняется и застывает, видя перед глазами чьи-то ноги. Его резко хватают за ворот, словно нашкодившего питомца, и тащат куда-то. Чимин по рукам мужчину бьет, но дверь BMW X6 открывают и грубо вталкивают, сесть заставляют. Пак сопротивляется, но слабее оказывается — дверь перед носом захлопывается.
— Во что ты играешь, Чимин? — его голос низкий, будто из глубин преисподней разносится, неконтролируемую дрожь по телу посылает. Чимина трясет, он свой страх скрыть пытается, руки в кулаки сжимает, но хищник рядом с ним страх отчетливо в воздухе ощущает. Чимину тесно, душно, он хочет выпрыгнуть из машины, которая выезжает на автостраду, стремительно набирая скорость.
— Куда ты меня везешь? — Паку собственный голос кажется слишком жалким, слишком ничтожным, слишком испуганным. Он себе пощечину внутри дает, взять себя в руки заставляет, но все рушится, словно песчаный домик от сильного ветра. — Останови машину, дай мне выйти, — уверенней начинает брюнет, но смех Чона ежиться заставляет, ничего хорошего не предвещает.
— Хочу с тобой поиграть, — облизывает свою верхнюю губу Чонгук, а Пак к дверной ручке тянется, дернуть хочет, как его лбом об панель прикладывают. Чимин теряется, сознание плывет, а в глазах мушки мелькают. Чонгук на силу не скупится, Пак давно это понял, на себе проверил — сейчас ему кажется, что по голове кувалдой несколько раз прошлись. Чимин к боли привык, она его неотъемлемой спутницей в жизни стала. Она за руку крепко держит, отпускать не планирует, Чимин вместе с ней себя живым чувствует, плевать, что тело в шрамах, гематомах и несходящих синяках.
— Мне как раз необходимо выпустить пар, а ты мне поможешь, — рычит сквозь стиснутые зубы Чонгук и педаль газа до упора выжимает.
Чимин не замечает, как машина останавливается около отеля, принадлежащего Чону, громко хлопающему дверью. Он очухивается от анабиоза, начинает перелазить на водительское сидение, но его за талию перехватывают крепко и вытягивают из машины.
— Мы это уже проходили. — Чонгук сопротивляющегося парня к себе прижимает, лебединую шею пальцами обхватывает и сжимает, лишая кислорода. — Перестань, иначе живьем закопаю, — угрожает Чон, хватку ослабляет и идет вместе с ним в сторону входа.
— Отпусти меня, — снова начинает вырываться из хватки Чимин, царапает держащие его руки мужчины, но ничего не выходит.
— Отпущу, как только удовлетворишь меня собой, — говорит Чонгук и в здание входит, на работающих на него людей внимания не обращает и к лифтам идет, Чимина в открывшиеся двери заталкивает и прижимает к стене.
Чимин руки на грудь Чона кладет, пытается оттолкнуть, но он запястья перехватывает, железной хваткой по обе стороны от головы их прижимает. Вся напускная смелость пеплом под ногами осыпается, ветром по воздуху разносится. Чимин себя жертвой ощущает, загнанной в угол, выход глазами ищет, которого нет. Его личный охотник, ночной кошмар, преследующий всякий раз, стоит глаза сомкнуть, здесь и сейчас его настиг одним прыжком. Чимин кулаки сжимает, руками дергает, но Чонгук их только сильнее сжимает, синяки обещает оставить.
— Чему ты научился за последний год? — Чонгук языком по сомкнутым в прямую линию губам проводит, прикасается к ним, на вкус ощутить хочет. Чонгук языком на них давит, раздвинуть пытается, но Чимин только мычит недовольно, всячески это сделать не позволяет. — Накачаю тебя наркотой, таким податливым будешь, — страх в глазах отчетливый видит, нарочно пугает, но если подчиняться не станет, то обязательно угрозу свою исполнит. Чимин губы размыкает, и Чонгук в них жадным поцелуем впивается, посасывает и больно кусает верхнюю губу, языком внутрь проникает и кончиком по небу верхнему ведет, наслаждается тем, как в Пак Чимине охуительно горячо и влажно. С ним ни один из его любовников и любовниц не сравнится, потому что Чимин — создание божье, что в греху глубоко тонет.
Лифт останавливается на последнем этаже, Чонгук, разорвав поцелуй, заходит в первый номер класса люкс и Чимина на пол швыряет. Парень отползает, в преграду в виде дивана спиной упирается, что ему делать не знает. Глаза стремительно бегают по помещению, выискивают то, чем можно бы себе путь к спасению проложить. Чимин никогда не сдается несмотря на то, что по краю бездны без страховки ходит. Он вскакивает с пола, светильник на тумбочке хватает и в сторону Чона кидает, еле увернувшегося от предмета декора. Чимин себе могилу роет, настоящего монстра из глубин пробуждает. Чимин в темных глазах, вспыхнувших алым пламенем, огонь видит. Чонгук моментально между ними расстояние сокращает, больно хватает за волосы и тащит в сторону спальни.
— Какая же ты маленькая дрянь, — Чонгук себя сдерживает еще, свою истинную сущность наружу не выпускает, ибо разбей оковы — она Чимина поглотит, не задумываясь убьет, потому что мальчишка доигрался. — Почему все не может быть просто, — тяжело вздыхает Чон и бросает парня на кровать. Чонгук зол, он свою злость в нем утолять будет.
Чимин проиграл. Снова. Чонгук срывает с него вещи одну за другой, беспощадно наносит удары по телу, на котором только стали затягиваться все полученные до этого раны. Чимин жалкие попытки сопротивления оставляет, сдается, мысленно себя ненавидит. Чонгук связывает ремнем его руки над головой, а Чимину ничего не остается, только как подчиниться. Он откидывает голову назад, смаргивает слезы, текущие по щекам, проклинает Чон Чонгука за то, что тот существует, по земле ходит и творит все, что ему вздумается.
Чонгук на нем свои следы укусов и поцелуев оставляет, до красных отметин бедра сжимает, кожу царапает, поражается ее нежности, словно хрупкому цветку, который под порывами ветра пополам ломается. Чимин изнутри щеку прокусывает, вкус железа вперемешку со слюной проглатывает. Чимин снова не смог противостоять ему, снова отдал себя на растерзание.
«Ты слабый, ты ничтожный, ты — никто», — в голове проносится, слезы потоком из глаз льются. Он всхлипывает, глаза зажмуривает, чувствует горячее дыхание Чона около лица, голос стальной, приказывающий глаза открыть. Чимин головой качает, обидную пощечину получает и глаза распахивает, напротив в черную бездну смотрит.
— Умница, — приторно-сладким голосом шепчет Чонгук, поднося пальцы ко рту Пака, давит на губы и открыть заставляет. Чимин их облизывает, посасывает, потому что осознает: Чонгук все равно возьмет его, хочет он этого или нет. — Был бы таким послушным, то мы по-другому проводили бы время, — вытаскивает пальцы Чон и проводит ими по сжимающемуся колечку мышц, проталкивает сразу два пальца до конца и начинает ими двигать. Чимин морщится от боли, что по телу разносится, руками затекшими дергает, мыслями пытается где-нибудь в другом месте оказаться, а не под тем, кого ненавидит и лично убить мечтает. Чонгук его не жалеет, раздвигает пальцы внутри на манер ножниц, охуевает, насколько в нем узко. Чимин весь сжимается, а Чонгука это только раззадоривает. Он сильнее пальцы толкает, срывая болезненный вскрик с пухлых, искусанных губ.
— Нежно ты не заслужил.
Чонгук вытаскивает пальцы, плюет себе на руку и проводит по члену, сильнее раздвигает стройные ноги в стороны и, слегка приподняв одной рукой чиминовы бедра, пристраивает головку ко входу и толкается. Чимин отодвинуться пытается, но мужчина на живот надавливает и во всю длину входит. Чимин кричит, как полоумный мечется под ним и умоляет перестать, но Чонгук усмехается, закидывает на плечи его ноги и двигаться начинает. Чимина будто разрывает изнутри, он кричит, но весь крик тонет, когда губы Чонгука его накрывают.
Чонгук никогда никого не целует, но Чимин со своими блядскими губами, манящими и желанными, все шаблоны его разрывает. Чонгук грубо и больно толкается в нем, но в то же время нежно и долго целует. Чимин эту двойственность не понимает, мычит в поцелуй и кусает мужчину за губу, ожидая удара, которого не следует. Чонгук скидывает одну ногу, под другим углом входит, Чимин чувствует, как боль сменяется странным и непохожим доныне удовольствием. Чонгук довольно усмехается, лодыжку обхватывает и выпрямляет ее, поражаясь растяжке Пака. Чимин себя ненавидит, когда первый тихий стон наслаждения из груди вырывается. Он бедра приподнимает, сам на член насаживаться начинает. Тело — предатель, под ласки обольстителя охотно подставляется. Чимин дугой выгибается, Чонгук видит, как разглаживается складка меж бровей, нарочно темп замедляет, за реакцией на лице следит. Чимин нижнюю губу закусывает, матерится сквозь зубы и чужие руки, шарящие по телу, мысленно отрубить желает. Чонгук ребра пересчитывает, вверх поднимается и пальцами с сосками играться начинает. Оттягивает розовые бусинки, зажимает меж подушечек и сладкий стон, что уши ласкает, слышит. Чимин в своем грехопадении прекрасен: настоящее божество с подрагивающими ресницами, мокрой челкой и приоткрытыми губами, которые хочется целовать бесконечность. Чонгук руку вверх ведет, окольцовывает пальцами шею и сжимает, хриплые чиминовы стоны и вздохи слушает и наслаждается. Чонгук второй рукой руки брюнета освобождает, резко переворачивает его на живот, в коленно-локтевую ставит и на поясницу давит, максимально выгнуться заставляет, плюет на растянутый вход и снова до упора входит. Чимин покрывало крепко сжимает, чуть ли не рвет под своими ногтями, когда член Чонгука по комочку нервов проходит, вынуждая громко и неприлично застонать.
Чимин лицом в подушку утыкается, хрипит, себя продавшейся шлюхой чувствует, но поделать ничего не может. Чонгук так искусно его тело подчиняет, будто играет на музыкальном инструменте, зная, какие струны надо задеть. Он теряется во времени, концентрируясь на ощущениях, волнами наслаждения разносящихся по телу. Чимин сгорает под прикосновениями сильных рук, умелых ласк и глубоких толчков.
Чонгук трахает долго, под разными углами и в разных позах, вертит обмякшее под ним тело и упивается властью над ним. Кожа Чимина самая нежная, голос самый красивый, созданная лично для него задница. Чимин кончает первым, пачкая их животы и тяжело и сорвано дышит, глаза не смеет открыть. Чонгук бедрами яростней толкается и изливается прямо в Пака, опаляет жарким дыханием ухо.
— Знай: что бы ты ни задумал, я всегда буду на шаг впереди.