18
«На наших плечах — тяжесть всего мира. Для нас нет законов, и мы одиноки в своем высоком уделе».
© Клайв Стейплз Льюис
Они вышли из храма втроем и, не сговариваясь, углубились в темную рощу. Шисуи молчал, а Итачи все еще был на взводе, и Сарада опасалась даже тронуть его. Немного погодя они вышли на каменистый берег реки Нака, над которым тянулся отвесный скалистый обрыв. Шисуи осмотрел окрестности шаринганом и спросил невесело: — Ну что, девочка, как тебе собрание? Почему-то вместо имени он предпочитал обращения «шпионка» и «девочка». Сегодня с ними был Итачи, поэтому Шисуи использовал второй вариант, чтобы не злить своего младшего друга. После собрания на душе остался неприятный тяжелый осадок. — Шисуи-сан, — голос немного дрожал, и Сарада намеренно обращалась к нему, а не к Итачи, тот и так был не в себе, — объясните, что происходит? Шисуи печально улыбнулся. — Это наша действительность, знаешь. Клан отдельно, деревня отдельно. Учиха — одни из основателей Конохи, но со временем нас оттеснили от управления деревней. В отличие от других, мы имеем право на автономию, дела клана решаются кланом, Лист не вмешивается. Но в то же время сейчас у нас нет своих людей в Совете, все наши, кроме меня и Итачи, работают в Полиции. Они сидят в своей скорлупе и не знают реального положения вещей. И ты видишь, во что это вылилось. — Черное и белое, — повторила Сарада слова дяди. — Черная деревня… — Да. — Но ведь дя… — она запнулась и исправилась, — то есть Итачи сказал, что деревенские опасаются Учиха. Предубеждение все-таки есть. Я сама слышала, клан подозревают в организации нападения Кьюби. — Да, предубеждение есть, от этого никуда не деться. Но все не так критично, как полагают наши. Эти… идиоты, — с чувством ругнулся Шисуи, — сами делают хуже. Учиха не идут на контакт, не пытаются ничего исправить. Только еще больше замыкаются в своем мирке и плодят ненависть. Именно об этом пытался сказать Итачи на собрании. Но они не слышат. Они никого не слышат кроме себя. Шисуи стиснул зубы от злости. — Я не знала, что все так серьезно, — пробормотала Сарада. — Шисуи-сан, ты сказал, что не служишь в Полиции? — Нет. — Но почему? — Нечего там делать. Я — джонин, у меня своя команда, и я работаю на полевых миссиях. Упорядочить все эти мысли в голове было слишком сложно. Между деревней и Учиха назревал серьезный конфликт. Между Итачи и кланом, судя по всему, тоже. Сарада подозревала, что у Учиха есть тайны, но она не думала, что они настолько глубокие и темные, будто болото некой черной жижи. Вступишь в такое, и пути назад уже нет, будешь лишь медленно погружаться все глубже и глубже, пока не захлебнешься, не задохнешься, не станешь частью этого болота. У нее было ощущение, что она испачкалась в храме: затхлым горячим воздухом, гулом людских голосов, струящимся напряжением. Она поняла, почему дядя был против решения дедушки: он хотел защитить ее, оградить от всего этого. На первых порах Сараде казалось все чудесным и светлым: семья ее отца, клановый квартал, живые Учиха, перспектива работать в Военной Полиции. Но Шисуи с таким пренебрежением сейчас отозвался о Полиции, что одна лишь фраза «нечего там делать» перечеркнула все надежды Сарады. Неужели быть джонином деревни большая гордость, чем работать в Военной Полиции Учиха? И все никак не лезла из головы упрямая мысль о связи между тем, что творилось на собрании, и внезапным исчезновением клана. — В будущем… Итачи, не принимавший участия в разговоре, вдруг строго взглянул на нее. Он понял, что она хотела рассказать Шисуи. «Нельзя, — говорил его холодный взгляд. — Не смей». — Что? — настороженно спросил Шисуи. — Э-э… Ничего. Я просто переживаю, что в будущем это может плохо закончиться. — Да. С этим надо что-то делать. Он помрачнел и нахмурился, подозрительно поглядывая на нее. Шисуи не был идиотом. Видимо, он тоже понял бессловесный намек Итачи и догадывался, что мнимая племянница его друга знает, во что выльется зарождающийся конфликт.****
Нанадайме с аппетитом уплетал рамен, брызгаясь и шумно прихлебывая бульон. Сарада изучала его полосы на щеках, счастливые голубые глаза, лохматую соломенную шевелюру. — Как дела в академии? — Э-э… Наруто немного притих и задумчиво пощелкал палочками. Сарада спрашивала не просто так. Саске сегодня выдали выписку с оценками. Взглянув на листок краем глаза, Сарада увидела только высшие баллы, папа учился отлично. Резонно было полагать, что такую же бумагу выдали и маленькому Нанадайме. — Ничего, все шикарно, даттэбайо! — чересчур бодро выпалил Наруто и вновь принялся за рамен. Сарада настойчиво похлопала по столу ладонью. — Листок с оценками. — Нет у меня никакого листка, — уперся он и отвернулся. — Я знаю, что есть. Сараде часто говорили, что она слишком занудная. Нанадайме сказануть такое не отваживался, но все прелести ее характера он наверняка уже успел оценить. Сарада читала нотации Боруто, Шикадаю, Денки, Иноджину… Всем. И, как оказалось, достаточно было лишь месяца-двух в прошлом, чтобы вместо бывших одноклассников она нашла себе новых жертв для нравоучений. Собственный отец или будущий Хокаге — не имеет значения. Сарада была готова отчитать любого, если чувствовала свою ответственность за человека. О том, что будущее изменится, она уже не переживала. Мысль, что ей придется доживать свой век в прошлом, избавила ее от панического страха за будущее. Наруто уже понял — просто так она не отвяжется. Если «сестренка» знает про листик, она вынет душу, но своего добьется. — Ладно, даттэбайо. Он полез в карман шортов, порылся и вывалил на стол смятую бумагу с горстью мусора. Сарада, брезгливо сморщившись, перевернула листок с тыльной стороны на лицевую. Нанадайме сжался, предвкушая скандал, и реакция не заставила себя ждать. — На-аруто, — угрожающе протянула Сарада. Невольно вспомнился разговор со взрослым Нанадайме, который хвастался, что в академии был самым успешным, самым умным и самым популярным, «как Саске». В том, что всем этим характеристикам отвечал папа, Сарада уже не сомневалась. Она видела его оценки и была свидетелем того, как пищат при виде Саске малолетние девчонки. А вот Наруто или свернул на кривую дорожку из-за знакомства с ней и стал двоечником, или заврался. И Сарада склонялась к последнему. Раньше она бы и мысли не допустила, что Хокаге может навешать ей лапши на уши, но сейчас была на сто процентов уверена: может. И таки навешал. Да, да. Ту самую, лапшу, что прямо сейчас самозабвенно высасывал из тарелки с раменом. — Бессовестный, — только и сказала Сарада. А сама подумала: «Черт с тобой, делай что хочешь. Если эти жуткие баллы не помешали тебе стать Хокаге, то не мне тебя судить». Принципы зудели и настаивали: «Вправь ему мозги, шаннаро!», но Сарада стойко боролась с собой. Нанадайме тем временем доел рамен, сложил ладони лодочкой, зажав между ними палочки, и слегка поклонился ей, расплываясь в довольной улыбке: — Санкью, даттэбайо!****
Сарутоби Хирузен заправил трубку табаком, раскурил и задумчиво уставился вдаль. — Шисуи, я слушаю тебя. Шисуи присел на одно колено и склонил голову. — Сандайме, меня беспокоит ситуация с Учиха. — Да, — отозвался Хокаге. — Не только тебя. Он закусил трубку. Едкий дым растворялся в свежести осеннего вечера. — В деревне относятся с недоверием к Учиха. Клан отвечает тем же. — Да, — тяжело ответил Хирузен. — Учиха — это полиция, а органы правопорядка народ часто недолюбливает. Но чего ты хочешь, Шисуи? — Сандайме, — пылко произнес Шисуи. — Прошу вас, дайте мне полномочия… Я хочу заняться этим. В его глазах вспыхнул шаринган. — О? — Хокаге заинтересованно обернулся. — Пожалуйста, прошу вас, Сандайме! Нужно положить конец вражде между Учиха и Листом. Я возьму на себя клан, но вы… Можете ли вы позаботиться о деревне? Третий задумчиво жевал трубку. — Интересно. Шисуи терпеливо ждал. Хокаге хмурился, пыхтел дымом, и наконец произнес: — Ладно, Шисуи, я освобождаю тебя от регулярных миссий. Отныне ты состоишь в моем Анбу. Это не будет проходить ни по каким документам. Никто не будет об этом знать. Я даю тебе неограниченные полномочия, если будут проблемы — ссылайся на меня. — Благодарю, Сандайме! Хокаге тепло улыбнулся. — Ты напоминаешь мне моего старинного друга, Учиху Кагами. В тебе тоже есть Воля Огня. Шисуи прикрыл глаза. — Что вы, Сандайме. Мне далеко до него. — У тебя еще все впереди. А теперь иди, наш разговор я сохраню в тайне.****
— Микото-сан, ужин я приготовила, — сказала Сарада, снимая фартук. — Спасибо тебе. Не стоило так напрягаться… Доброй женщине было неловко, что приемный ребенок убирает и готовит ужин, словно окупая свою жизнь в их доме. — Мне не сложно, Микото-сан, правда. Дома я привыкла все делать сама. — Привыкла? — поразилась бабушка. — Но ты ведь еще совсем ребенок… Это прозвучало как укор в адрес мамы. Но Сарада не стала оправдываться. Она не могла сказать, что ее мама — главный медик больницы, а не домохозяйка, и времени на такую чепуху у нее никогда не было. В конце концов, Сарада с детства была самостоятельной, и однажды наступил момент, когда они поменялись ролями: Сарада ждала маму дома с готовым ужином и даже иногда воспитывала — когда Сакура, отчаявшись, что она ужасная мать, начинала ныть и заниматься самобичеванием. Хотя, может, бабушка и была права? — Тебя ждет Изуми-чан. Поторопись. — Хай! Сарада обулась и вышла к Изуми. Они очень сдружились, ведь Сараде в прошлом, по сути, и общаться было не с кем. Бабушка относилась к ней как к дочери, с дедушкой они вообще не разговаривали; папа был маленьким и вредным, Наруто — маленьким и шумным; Шисуи подозревал, что она шпионка, да и в последнее время все меньше шутил и сделался каким-то хмурым, скорее всего, виной тому была напряженная ситуация с кланом. А дядя всегда был странным и оставался таким и по сей день. Да, они стали общаться доверительнее, он даже разрешал прикасаться к себе и откликался на «дядю», но говорить с ним все еще было трудно. При любом неверном вопросе Итачи замыкался и уходил в себя, и любые попытки вывести его из этого состояния были заведомо обречены на провал. Они быстро вышли за пределы квартала и отправились гулять по деревне. Изуми грустила, и Сарада попробовала немного расшевелить ее: — Ты чего? Подруга лишь печально вздохнула. — Изуми, ну правда, — не отставала Сарада. Как можно гулять с человеком, который молчит и грустит? Еще хуже, чем гулять с дядей, который обычно просто молчит. — Просто думаю об Итачи, — призналась Изуми. Сарада заинтересованно насторожилась: — М-м? Что с ним не так? Они свернули на детскую площадку. Малышня неподалеку играла в «банку», с их стороны слышался смех и лязг консервной жестянки. «Она ведь острая. Порежутся, — невольно подумала Сарада и снова одернула себя: — И черт с ними. Это не твои дети, Сарада. Не нуди и не думай об этом». Что-то кольнуло сердце — слова Шисуи о Хокаге и том, что вся деревня должна быть ей семьей. Но развить эту мысль Сарада не успела, потому что подруга взгромоздилась на качели и заговорила: — Мне иногда кажется, что я совсем его не понимаю. Он весь в себе. С каждым днем мы видимся все реже, он отдаляется и отдаляется. — Ты не пробовала поговорить с ним об этом? Его, конечно, трудно поймать, но… — Пробовала, — с болью в голосе отозвалась Изуми. — И что сказала? — Да то же, что и тебе. Говорю: «Мне кажется, ты куда-то уходишь, Итачи-кун». Она раскачивалась все сильнее и сильнее. Длинные каштановые волосы колыхались на ветру, прикрывая ее печальное лицо. Неподалеку снова с грохотом прокатилась банка и послышались тонкие визги ребят. — А он что? — Да ничего. Сказал: «Никуда я не ухожу». И все тут. Знаешь, Сарада, это тяжело. А я ведь даже не знаю, имею ли право рассчитывать на что-то. Я почти уверена, что не интересую его. Ни капельки. — Да ладно тебе, Изуми… Дядя был необычным мальчиком, но Сарада верила, что Изуми ошибается. Она помнила беседу с Итачи на веранде перед тем, как он ушел на свою смертельно опасную миссию. Именно вопрос про чувства к Изуми смутил Итачи и позволил Сараде отыскать дорогу к его сердцу. Может, дядя никогда и не признается Изуми в этом и не ответит ей взаимностью, может, он никогда не признается в этом даже самому себе, но ему однозначно не все равно. Изуми нравится ему, отдает он в этом себе отчет или нет. — А честно, Сарада, — сказала вдруг Изуми. — Он ведь и тебе небезразличен, правда? Своим вопросом подруга повергла ее в глубокий шок. — Ну… Ну да… Мы же — семья. Разумеется, мне не все равно. — Нет, я не об этом, — Изуми покачала головой и развевающиеся волосы хлестнули ее по щекам. — Я понимаю, что ты приемная дочь Фугаку-сана, и Итачи-кун теперь считай твой брат. Но все-таки сводный брат. Вы — не родные. Еще какие родные. Он мой дядя, Изуми. — Признайся, — горько сказала девочка. — Он ведь нравится тебе совсем не как брат. — Да ты чего, с ума сошла? — опешила Сарада и почувствовала, что ее щеки неумолимо наливаются кровью. — Ты… ты что это несешь. Изуми… Я никогда не думала, что ты ревнуешь ко мне Итачи. — Покраснела, — констатировала подруга, совершенно не слушая ее спутанных оправданий. — Значит, я права. Сарада приложила ладони к щекам. Чушь. Полнейшая чушь. И, ч-черт, мне ведь никак не убедить ее в обратном. Я же не могу сказать ей, что Итачи — мой дядя, шаннаро! Но… Боги, если Изуми неправа, то почему ее щеки горят? Сараде вдруг стало страшно. Она полезла копаться в своих чувствах, но запуталась, перепугалась еще сильнее и бросила это. Щеки горячо пульсировали от прилившей к лицу крови. — Черт, Изуми! — гневно воскликнула Сарада и вскочила со скамьи. Она разозлилась. Зачем Изуми вообще завела этот разговор? Ну зачем надо было спрашивать? Ее охватила паника. Сарада осознавала, что если Изуми права, то это конец. Влюбиться в собственного дядю. Так делать нельзя. Мне просто нужно успокоиться. Я успокоюсь и пойму, что люблю его как дядю, а не как мальчика. Он мой дядя. Дядя! Она спустилась с площадки к набережной, где резвилась малышня, с виду — ровесники Саске и Наруто, и села на ступени. Мутные мысли понемногу выветривались. На пологом парапете, нагретом теплым осенним солнцем, подложив руки под голову, лежал мальчишка, поразительно похожий на Шикадая. Она поначалу его и не заметила, настолько он сливался с пейзажем. Сарада немного отвлеклась от своих пугающих мыслей. Почему он не играет со всеми? Она уцепилась в этот спасительный вопрос и стала упорно его раскручивать, избегая возвращаться мыслями к беседе с Изуми. Может, его так же не принимают в команду, как Нанадайме? Он тоже одинок? Тогда… что, если они бы поладили с Наруто? Было бы чудесно. — Эй, — позвала Сарада. Отец Шикадая не шелохнулся, лишь скосил на нее глаза. — Ты это мне? — Да. Ты чего не играешь со всеми? Шикамару прикрыл веки, с наслаждением потянулся, словно кот, и вернулся в прежнюю позу: руки под голову. — Лень. Ну действительно. А ты, наивная, думала, что нашла друга для Нанадайме.****
Итачи опустился на колено перед лидером Корня. Он был в темном кабинете, где когда-то пытали Сараду. Данзо снова вызвал его к себе. Эти встречи казались Итачи странными. Он принадлежал к Анбу под непосредственным руководством Хокаге. После окончания проверочной миссии — его с Данзо уже ничего не должно было связывать, но человек, воплощающий тьму Листа, не собирался с ним расставаться. Данзо поднялся из-за стола и, постукивая по полу тростью, подошел к Итачи поближе. За его спиной неизменно маячила тигриная маска. — Учиха Итачи, ты можешь встать. Он подчинился. Данзо сверлил его единственным глазом. — Как тебе Анбу? — Пока не знаю. — Честный ответ. У тебя еще будет масса возможностей набраться опыта. А до тех пор — шлифуй свои навыки, — распорядился Данзо, как будто Итачи был его учеником или подчиненным. Но Анбу Хокаге не имело никакого отношения к Корню. Соответственно, у Данзо не было никаких прав отдавать Итачи приказы. Все это было очень странно. — Есть причина, почему я вызвал тебя сегодня. Итачи тихо кивнул. — Ходят слухи, что в квартале Учиха к незнакомцам относятся довольно жестко в последнее время. Итачи промолчал. — Я чувствую, что-то затевается. Ты же бываешь на регулярных собраниях, верно, Итачи? — Да. За недолгое время службы в Анбу Итачи столкнулся с вещами, которые его потрясли до глубины души. Бессмысленно врать. Клан и так был как на ладони. Весь квартал двадцать четыре часа в сутки был под наблюдением. В Анбу создали отдельный пункт, где посменно велось наблюдение за Учиха. Каждый уголок района, каждый переулок, каждая улица, каждый дом — все находилось под пристальным взором Анбу, и самого Итачи заставляли отрабатывать смену, подглядывая за собственными соклановцами. Нет, это уже давно был не квартал, а резервация, гетто. Закрытая территория, на которой удобнее всего было отслеживать жизнь Учиха. Раз увидев это, Итачи понял — он не скажет клану. Стоит им узнать, и негодование Учиха будет не сдержать уже ничем. — Я хочу, чтобы ты докладывал мне о том, что происходит на собраниях, — велел Данзо. — Вы предлагаете мне предать свой клан? — жестко спросил Итачи. — Ты не предаешь их, а спасаешь. Предательство подразумевает ущерб, а Учиха получат лишь выгоду. Ты ведь понимаешь, что если твой клан выступит против Конохи, деревня не станет сдерживаться? Препятствуя восстанию, ты спасаешь им жизни. Так что это не предательство, Итачи. Данзо ловко жонглировал словами, пытаясь сбить его с толку, и давил на его слабость — желание сохранить мир. Но Итачи был далеко не так наивен, как полагал лидер Корня. Ты очень красиво говоришь, Данзо. Но то, что ты приказываешь мне сделать — все равно предательство. — Я понял, — кратко ответил Итачи. — Памятуя о твоей страсти к пацифизму, я был уверен, что ты согласишься. Итачи не дал себя одурачить, но он признавал, что другого пути действительно нет. У него не было никакого внятного плана, как помешать клану совершить переворот. Пускай ни он, ни Шисуи не заикнулись никому о восстании, но Совет и сам подозревал, что Учиха что-то замышляют. Шисуи заручился поддержкой Хокаге. А он, Итачи, раз уж на то пошло, наладит контакт с Данзо. Быть может, имея в союзниках Хокаге и силы Корня, удастся предотвратить гражданскую войну? — Можешь не рассказывать мне все, только то, что посчитаешь нужным. Выбор оставляю за тобой. — Спасибо. — Я рассчитываю на тебя, Итачи. Судьба Учиха — в твоих руках. Каждое слово Данзо ложилось на его плечи неподъемным грузом. Но Итачи был достаточно силен, чтобы выдержать эту ношу и принять на себя ответственность за будущее Учиха и Листа.