56
«Тот, который Не Я, снова был со мной, во мне, и меня заливало его ледяное, выдержанное веками бешенство».
© Генри Лайон Олди
Небо, мелькающее над головой, все еще было немного светлым, тогда как внутри лес уже густо затопили сумерки. Сарада прыгала по деревьям, стараясь перемещаться беззвучно, поэтому продвигаться вперед получалось не очень-то и быстро. Однако следовало быть крайне осторожной. Шисуи говорил о погоне. Наткнется на Корень — и все, конец. В сумеречном лесу перед глазами вспыхивали видения. Навязчивые ощущения, которые никак не удавалось подавить, изгнать. Она до мельчайших подробностей помнила момент кончины Шисуи. Как грудь его перестала вздыматься, крепкое тело стало вдруг непривычно тяжелым и навалилось на нее, а на теплой нежной шее, которую Сарада лихорадочно трогала дрожащими пальцами, перестал прощупываться пульс. Шисуи заменил ей сразу обоих родителей. Стал для нее старшим братом, почти что отцом, которого ей так не хватало в прошлом, и в то же время в какой-то мере заменял маму. Пускай сейчас Сакура была жива, но она вела себя как дальняя знакомая, никак не мать. Сараде было страшно больно, но в тот момент, когда Шисуи умер, боль исчезла. Когда перестало биться его сердце, леденящий ужас сковал все существо Сарады, а в следующий миг она почувствовала, что это безжизненное тело, которое когда-то было Шисуи, ничего для нее не значит. Она касалась пальцами его щек, испачканных липкой кровью, полуоткрытых бледных губ, гладила жесткие волосы. Слишком фамильярно, чтобы осмелиться на такое раньше, когда он еще был жив. Она любила его смех, ухмылку, ехидный взгляд. Манеру разговора, уверенную пружинистую походку. Любила ту сущность, что наполняла это тело прежде. А сейчас… Совсем ничего не чувствовала. Шисуи Телесного Мерцания больше не было. Осталась лишь оболочка. Тянуть его к обрыву и сталкивать вниз было совсем не больно, просто тяжело физически. Когда труп неуклюже сорвался с края обрыва и упал в бурное течение реки, Сарада не почувствовала ничего кроме облегчения. Больше не нужно видеть это лицо с вырванными глазами, сидеть рядом с ним и морально готовить себя к тому, чтобы собраться с духом и таки дотащить его к краю. Внутри будто сработали предохранители. Ту часть души, которая медленно умирала, разъедаемая болью утраты, просто отрезало. Так ящерица сбрасывает хвост, чтобы избавиться от погони. От души остался только кусочек, а мир уменьшился, опустел, казался враждебным, холодным и темным. Последние слова Шисуи посеяли в сердце семена сомнений. Эти слова, если бы задуматься над ними, разобрать их до винтика и проследить замысловатую цепочку связей, могли перевернуть все ее представления о мире. Но Сарада не могла думать. Ее будто оглушили по голове чем-то тяжелым, и она все никак не могла прийти в себя и заставить свой мозг работать. Что бы ни значили эти слова, сейчас было не до них. Сейчас ей надо было выбраться из леса живой, отыскать отца и каким-то образом выжить в родной деревне, которая пыталась их уничтожить. «Просто потому, что я Учиха», — шепнул голос Шисуи. Чем дальше Сарада пробиралась по лесу, тем больше оживал ее мозг. Мысли приходили в движение, складывая из оборванных ужасов прошлого идеально четкую картинку. А на этой картинке сами собой появлялись ответы на вопросы, которые, как казалось раньше, не имели решения. Корень… Данзо… Ее подозревали уже давно, с самого первого дня, когда она очутилась в Конохе прошлого. Еще с тех пор Корень Анбу точили на нее зуб. Они захватили ее и пытали в своих подземельях, хотели прикончить и в этом временном отрезке в доме покойных бабушки и дедушки. И именно с подачи Анбу она умерла во время трагедии Учиха. Не вернись она домой тогда — осталась бы в живых. Я бы не возвратилась в квартал так рано, если бы не тот человек в маске обезьяны. Он словно гнал меня на убой. Надеялся, что я погибну от рук Итачи и проблема со «шпионкой» решится сама собой. То, что от нее пытались избавиться, не удивляло Сараду. Но… Если так, то тот Анбу знал, что происходит в квартале Учиха. И одно дело я. А что другие? Если Анбу были в курсе, что Итачи сошел с ума, тогда почему не пришли никому на помощь, не подняли тревогу, а тратили драгоценное время на то, чтобы послать туда меня? Все это не укладывалось в голове. Последние месяцы Сарада никак не могла решить парадокс обезьяньей маски: «Если знал о резне, почему не пытался никого спасти?» «Если не знал, то к чему было посылать меня в квартал?» Предсмертные слова Шисуи стали тем самым недостающим элементом. Пазл сложился. «Почему Анбу не помогли нашим?» Ответ на этот вопрос был до жути банален и в то же время чудовищен: «Потому что наши были Учиха. А Учиха — это приговор». Сарада с ужасом понимала, что организация Данзо все это время не просто пыталась уничтожить ее. Дело было не просто в свихнувшемся Итачи, мысли о котором Сарада отложила на потом, чтобы не ворошить старую боль, но и в Корне Анбу. Деревня пыталась уничтожить Учиха, как организм раковую опухоль. Сарада уже далеко не была уверена в том, что во всем виноват ее дядя. Пусть Корень и ничего не сделал с Учиха, но бездействие в таком случае было одинаково преступно. Знать и смотреть, как убивают женщин, подростков, маленьких детей… В воображении Сарады такая ситуация просто не была возможной. Она не могла поверить в то, что взрослые мужчины, охраняющие покой в деревне, зная, что за ужас происходит в квартале, не попытались остановить ее безумного дядю. Это сбивало с толку последние месяцы, но смерть Шисуи пробила в сознании Сарады ход на новый уровень. По щекам текли слезы. Светлые пятна неба над головой казались багровыми. Снова шаринган. Сколько можно? Нельзя тратить чакру… Но глаза ее не слушались. Все тренировки с Итачи, Шисуи и Рокудайме шли прахом. Когда в голове рождались страшные ответы на давние вопросы, додзюцу выходило из-под контроля так же своевольно, как тогда, когда погибла Сакура. Догадка, что сама деревня угрожает жизни ее и отца просто потому, что они Учиха, потрясла Сараду сильнее, чем гибель Шисуи. Та часть души, где раньше обитал Шисуи, была безжалостно отрезана от восприятия, и Сарада все еще до конца не осознавала, чей труп она недавно скинула с обрыва. Ей казалось, это был просто кусок плоти, вроде сброшенной змеиной шкуры, а дома ее будет ждать старый добрый Шисуи, замотавший глаза протектором с компрессом и шарящий руками в воздухе в надежде нащупать что-то живое и мягкое и раздражать своей назойливостью. Мозгом она понимала: не будет. Но сознание, воспаленное от боли и вконец утратившее всякую чувствительность, порождало идеи, граничившие с безумием. Вдалеке среди деревьев мелькнул очаг чакры. Сарада остановилась, вжалась в ствол дерева и осмотрелась внимательнее. Еще один очаг. И еще. Они окружали ее со всех сторон, постепенно приближаясь. Вот и все. Меня наверняка заметили. И что мне делать? Она и с одним-то едва справилась, и то с Мангеке. А с тремя… Нет, уже с четырьмя. И насекомые, черт. Главное не пропустить насекомых. Пятый очаг… Шестой… «Если Итачи не вернется, вас убьют так же. Заберут глаза…» Пустая глазница, слипшиеся от крови ресницы. Каково это, быть парализованным, не способным убежать или обороняться, когда чья-то рука заживо вырывает тебе глаза? Сарада нервно сглотнула. У нее были все шансы ощутить это на себе. Дикий страх выпускал в кровь адреналин, подгонял сердце, и без того выпрыгивающее из груди. Сухость во рту и дрожь в руках. Эти ощущения становились слишком привычными. Шисуи-сан. Со всей ясностью Сарада осознала: никто не ждет ее дома. Тот веселый парень больше никогда не вернется. Его нет. Просто нет. И вполне вероятно, она скоро отправится вслед за ним, потому что одолеть пятерых членов Корня Анбу никак не сможет. И ладно она, быть может волна смилостивится и вновь вернет ее к жизни? Но ведь после меня они убьют папу. А если не станет Саске. Не станет и ее. Ведь так же? Сараде представился растерянный перепуганный родитель, к которому в комнату вламываются члены Корня и так же заживо выдирают ему глаза. И ведь это она знает, Шисуи предупредил ее. А Саске не знает. Он живет с мыслью, что основная угроза его жизни и благополучию — это Итачи. Так-то оно так, да это не все, папа. Но мне сказали не говорить… «Итачи никогда не причинит вред Саске. Как бы это ни выглядело со стороны. Ни Саске, ни тебе», — не унимался слабый голос Шисуи. У Сарады заболела голова. Эти слова не имели смысла. Да, ее убил не Итачи, но что, если он просто не успел? Человек в маске опередил его. «Я не говорил, что он сошел с ума. Я сказал, что люди так считают…» Итачи лишился рассудка. Это было ясно как белый день. Слова Шисуи ничего не прояснили для Сарады и не дали ей никакой лживой надежды. Вместо того чтобы подумать о том, что Итачи мог действовать в здравом уме, Сарада напротив усомнилась в адекватности Шисуи. Ему было больно и страшно. Он умирал, оставляя ее и Саске одних перед угрозой Корня. Мало ли, что ему виделось? Мало ли… Мы остались одни, папа. Очаги чакры подкрадывались все ближе, замыкая кольцо. Сарада все так же вжималась в ствол дерева, и биение собственного сердца казалось ей оглушительным, настолько громким, что могло даже выдать ее присутствие. Что выдавать-то. Я наверняка уже в ловушке. Сарада запрокинула голову. Красное небо наверху было уже темнее, чем раньше. «Мечта клана… Сейчас, на краю смерти, мне кажется, что они были правы… Учиха…» Собрания в подвале Храма Нака вдруг обрели глубочайший смысл. С позволения дедушки Сарада ходила на тайные встречи, но видела лишь споры Итачи с соклановцами и думала о том, что Учиха ошибаются и мятеж их погубит. Это потому, что она была в будущем и знала… Ей казалось, что она знала, тогда как остальные Учиха были глупыми и слепыми. Сарада была в курсе почему они хотят совершить переворот. Ее угнетало то, что она слышала на собраниях, но дядя и Шисуи были уверены в своей правоте, и Сарада старалась не принимать близко к сердцу проблемы соклановцев. Ее-то они не касались. Она жила в мирной деревне, управляемой Нанадайме, в семье героев Четвертой Мировой Войны Шиноби. Сараду никогда не притесняли. Никто из ровесников или старшего поколения не испытывал к ней ненависти. Напротив, ее любили. Любили с самого детства. Все то, что она слышала на собраниях, было каким-то далеким и нереальным, но смерть Шисуи добавила блеклым воспоминаниям четкости и веса. Соклановцы раз за разом обсуждали одно и то же. Ни одного Учиха не было в деревенском Совете. У них отбирали земли, Военной Полиции урезали бюджет. Все больше серьезных дел отдавали в Анбу. В конце концов дедушку никто даже не подумал выдвинуть на пост Йондайме! Минато-сана, даже Орочимару, который теперь напал на деревню, выдвинули, но не дедушку! А сейчас, когда наконец пост предложили Шисуи… Его просто убили. Своего соотечественника, человека, которому деревня решила довериться. Просто потому, что он Учиха. Нас душили-душили. Пока не задушили. И теперь остались только мы с папой и мой сумасшедший дядя! Быть Учиха — приговор. Почему приговор? За что их убивали? Из зависти? Из ненависти? У Данзо какие-то личные счеты? Только у Данзо или у всей деревни? Я не понимаю этого. Не понимаю! Сарада заметила летящие в нее кунаи и подпрыгнула. Оружие с глухим стуком вонзилось в кору дерева. Шаринган заметил, как от кунаев протянулись тонкие нити лески. Члены Корня, будто пауки, плели для нее сети… Не сумею вычислить их всех. Сарада спрыгнула на землю и вдруг почувствовала, что страха в груди больше не осталось. Только ярость. Ненависть и обида за то, что у нее одного за другим отбирали близких, по каким-то неведомым причинам. А даже если и известным, никакие причины не стоили жизней ее родных: дедушки, бабушки, папы, Шисуи и ее собственной жизни. Никакие! Глаза обожгло болью. Мрачный сумрачный лес стал более четким, по щекам потекла теплая кровь. Шисуи всегда запрещал ей, но… Больше некому запрещать. Сарада стиснула зубы от злости. В ней вовсю бушевала кровь ее предков. Если прежде боль от Мангеке пугала, то сейчас она находила в ней какое-то болезненное удовольствие. И заглянув глубже в себя, она вдруг почувствовала силу, которой раньше не было. А может была, просто скрывалась где-то очень глубоко? Как бы там ни было, до этого самого момента Сарада не подозревала о ней и не сумела бы отыскать к ней дорогу самостоятельно. Нужен был толчок. Мир исказился от прозрачного красного пламени, и Сарада не сразу поняла, что это не пламя, а ее чакра. Кунаи со взрыв-печатями, запущенные далекими очагами, проникли в верхние слои красной чакры, и их силой вышвырнуло наружу. Ярлыки печатей взорвались. Послышался страшный грохот, совсем рядом, но взрывы не причинили Сараде вреда. Она запрокинула голову и осмотрелась. В красном пламени над ней и вокруг нависали гигантские ребра. Боги… Это же… Та техника, что у папы… Нападавшие замерли на местах, небось, второпях разрабатывали новую стратегию. Глаза пекли, но страх ушел. Совсем. Сараде вдруг стало истерически весело. Подходите. Почему же вы не подходите? Она с силой моргнула, чтобы унять боль в глазах хоть немного, но это не помогло. Сарада взглянула на ближайшего шиноби Корня. Это была женщина. Мангеке сфокусировался на теле куноичи. В первый раз Сарада не понимала своей силы и не могла ее использовать как следует, второй раз ее отвлекало обещание данное Шисуи. Сейчас же Сарада не сомневалась ни секунды. Она ощупывала холодную металлическую броню с выступами для женской груди. Знала, что делает. Знала, как использовать свою силу, и ни секунды не сомневалась. Канрен истощал чакру, но Сарада чувствовала в себе столько силы, что ее это не заботило. Фокус Мангеке пробирался, исследовал внутренности куноичи. Скользнул выше, к узкоглазой маске кошки. Ты не из клана Абураме. Жаль. Но ничего. Вы все помогали, так ведь? Сарада нащупала влажное глазное яблоко женщины. Оно напоминало крутое облупленное яйцо, только теплое и скользкое. Внутри расширенного зрачка двигался хрусталик. Живой глаз, рабочий. Ненадолго. Импульс чакры мгновенно передался в глазное яблоко. Послышался дикий вопль. Женщина не понимала, что с ней происходит, зато прекрасно понимала Сарада. Она все еще сохраняла зрительный контакт, будто рукой трогала ошметки разорвавшегося глаза в горячей глазнице. Приятно? Женщина отскочила подальше и застыла на ветке. Сарада едва не потеряла с ней связь: следить за двигающимся телом было не так уж и просто, но куноичи неожиданно замерла. Не могла оправиться от боли? Не понимала, что с ней творится? Это стало ее роковой ошибкой. Фокус скользнул к другому глазу, но Сарада вдруг остановилась, сама не сознавая почему. То ли давало о себе знать захлебнувшееся местью чувство эмпатии, то ли разум подсказывал, что вокруг нее еще пять врагов, и тратить чакру на пустой садизм нерационально. Перед внутренним взором воскресло лицо Нанадайме, голубые глаза, полные жалости. Как просто она отчитывала его тогда, когда он скорбел о Третьем. Пыталась убедить, что боль — это путь к зрелости и силе. Сарада почувствовала, что лицо вспыхнуло от стыда, но воспоминание о той беседе с Наруто не остановило ее, напротив, рассердило еще больше. Она была права, все равно права, что бы ни говорил и ни думал Нанадайме. Боль — это действительно путь к зрелости. И те, кто рискнул заставить ее повзрослеть раньше времени, поплатятся за это прямо сейчас. Глубже. Взгляд провалился в мозг женщины из Корня. Новый импульс чакры передался в точку фокуса и обернулся энергией. Тело куноичи обмякло и свалилось с ветки на землю. Минус один. Две попытки Канрен, а силы не убывало. Словно душевная боль, ярость и ненависть переплавлялись в чакру. За красным пламенем вспыхнул яркий свет. Кто-то из нападавших использовал катон, но новая техника Мангеке выдержала атаку. Сарада повернула голову к Анбу, который только что применил Стихию Огня. Он присел на ветке в верхних ярусах и умело избегал линии ее взгляда, чтобы не угодить в гендзюцу. Фокус Мангеке потянулся к его глазам. Далековато, но даже так Сарада доставала его. А что, если не Канрен? Связь с мужчиной и его системой чакры и так была. В таком случае… Гендзюцу. Анбу потерял равновесие и свалился с ветки на землю. Сработало. Надо же. Броню из чакры не прекращали штурмовать кунаи и взрыв-печати, но Сарада уже не обращала на это внимания. Прямо перед ней мелькнул шиноби, в полете складывающий печати для какой-то техники. Чакра Сарады пришла в движение по одному лишь ее желанию. Над ребрами сформировался пояс верхних конечностей, скелет правой руки, и огромный кулак на лету схватил мужчину, не дав ему завершить технику. Схватил и раздавил. Врагов осталось трое. Они затаились вдалеке и не пытались приблизиться. Почва под ногами внезапно дрогнула, и лес вдруг резко взлетел вверх. Сарада недовольно озиралась. Она очутилась в западне. Из аккуратного среза породы выстреливали распрямившиеся корни, осыпались грудки земли. Стены по бокам начали сдвигаться. Сарада панически оглядывалась. Выбраться наверх по отвесным стенам? Можно, концентрируя чакру в ступнях, но что, если наверху ее уже ждет подготовленный удар? В отличие от нее, Корень наверняка разработал какую-то стратегию. Обычной земляной ловушкой дело бы вряд ли закончилось. Сарада пыталась проникнуть взглядом сквозь грунт, но ее Мангеке не был бьякуганом. По воздуху она видела достаточно далеко, но проникать слишком глубоко в твердые предметы взгляд не мог. Черт. Попалась. Как бы там ни было, стоило выбираться. Рано или поздно ее или раздавит, или достанут прямо здесь. Я чувствую в себе еще много силы. Они могут планировать все, что угодно. Все равно убью. Ободрив себя, Сарада сконцентрировала чакру в ступнях и хотела начать взбираться по вертикальной стене. Как вдруг что-то вытолкнуло ее сознание во тьму, избавляя от боли, ярости, ненависти и от всей той силы, что она чувствовала.****
Итачи сидел на земле, прислонившись к стволу сосны, и смотрел вверх. Среди колючих макушек сосен была брешь, а сквозь нее просматривалось темно-синее небо. На этом небольшом клочке сверкало много звезд, но две были особенно яркими. Они мерцали так лихорадочно и неравномерно, будто передавали кому-то сигналы. Там, в небе, творилась своя жизнь. А здесь, на земле… Итачи опустил взгляд на Кисаме: напарник спал на боку, завернувшись в плащ, и тихо сопел. Самехада лежала рядом с ним на траве. Со стороны казалось, что Кисаме спит как убитый, но Итачи знал, как чуток его сон. Чуть что, и этот великан проснется, причем проснется уже вооруженный и готовый кромсать в клочья любого, кто оказался поблизости. Хорошо, что он боится меня. Итачи не доверял своему напарнику, и это было взаимно. Ночью в лесу было холодно. Земля, устланная ковром прошлогодних сосновых игл, как следует не просохла за день и пахла сыростью. Итачи уже успел забыть каково это: возвращаться домой, где тебя ждут близкие, спать в постели… Сон не шел. На душе было неспокойно. В тихом ночном лесу закричала птица. Итачи прищурил глаза и посмотрел вверх. На фоне звездного неба мелькнул птичий силуэт с расправленным крыльями. Дайса.